Михаил Лермонтов - Том 5. Драмы

Вот так… начните,

хладнокровней только…
А ты уж слишком близко наступаешь…
Зачем так горячишься ты?..

Я тронул.

Нет!..

Смотрите, чтоб при первой крови кончить.

Он жизнью мне своей заплотит.

Хоть взбалмошный, зато и храбрый малый!..

Товарищи, довольно — помиритесь!..

Конечно; мир за бранью следует всегда.

Пожалуй, я готов… твоя победа.

Итак, мы вновь друзья.

Но знаешь ли,
Когда б они меня не удержали,
То я сдержал бы обещанье,
И верно б твой язык собаки съели!

Какой я слышал шум!

Да! мы немножко
Повздорили, почтенный патер, но
Всё кончилося примиреньем… (К другим) так ли?

А я пришел вам дать препорученье:
Столь важного давно не исполняли вы!..
Вопрос: вы знаете ли Алвареца?

Знаем!

Есть у него жена.

Жену?

Нет! нет!.. не то!..
Я к ней подделаться хочу, чтобы она
Не помешала вам похитить дочку,
Она на это верно согласится,
Затем, что если дочери не будет,
То ей именье всё достанется
По смерти мужа… а его кончины час
Она приближит уж по-своему.
Но дело не о том теперь.
У Алвареца есть премиленькая дочь,
И я… но вы уж знаете! зачем
Старинные уроки повторять?
Она понравилася мне ужасно… я горю
Любовью к ней!.. готов я всю казну
Мою отдать вам… только б вы
Эмилию мне привезли! — что только можно,
Яд, страх, огонь, мольбу, употребите,
Убейте мачеху, служителей, отца,
Лишь мне испанку привезите…
И всё, всё тайно доведите
До этого счастливого конца.
Тогда — друзья мои… вы не видали
Такого пиршества… какое будет.
Но слушайте! — я вверил тайну вам —
Страшитесь изменить — о! если
Хоть искра заговора выскочит…
То всех под инквизицию отдам.

Я знаю Алвареца, дочь его
И мачеху… но есть еще Фернандо,
Который в доме их воспитан…
Он молодец… я видел, как в арене
Пред ним ужасный буйвол упадал. —
Его ты не подкупишь… и не так-то
Легко с ним будет справиться.

Конечно!
Да он же и влюблен в Эмилию…

Фернандо! — кто такое! да!.. Фернандо!..
Знакомо это имя что-то мне! —
А!.. вот судьба!.. он выгнан из дому
Два дня тому назад безмозглым Алварецом,
За вздор какой-то!.. нечего бояться!..
Но… правда… может он узнать… предостеречь…
Ну, если эта буйная душа
Испортит дело всё… нет!.. прежде
Убейте мне его… найдите… справьтесь…
Как вам тогда придет на ум…
Потом Эмилию похитить можно…
Клянусь… я выдумал прекрасно!..

Пожалуй!.. как ты хочешь, патер.

Прощайте! Я надеюся на вашу скромность.

Когда ты хочешь непременно,
Чтоб что-нибудь не сделали иль сделали,
То говори, что ты уверен в людях;
И самолюбие заставит их
Исполнить трудное твое желанье.

Что значит золото? — оно важней людей,
Через него мы можем оправдать
И обвинить, — через него мы можем,
Купивши индульгенцию,
Грешить без всяких дальних опасений
И несмотря на то попасть и в рай.
И вот последний год мой уж настал.
Однако ж не уйдет Эмилия
Из рук моих. — Я отомщу ей
За смех вчерашний — о поверь мне,
Надменная красавица, ты будешь
Стоять передо мною на коленях
И плакать и молить… тогда меня узнаешь…
Не засмеешься ты, когда скажу,
Что и старик любить умеет сильно;
И в том признаешься невольно ты…
Любить! — смешно, как это слово
Употребляю я с самим собою.
Но я ей отомщу за гордый смех.
Хотя б она была моей последней жертвой —
Последней?.. будто нету денег у меня,
Чтобы купить еще на десять лет
И больше отпущение грехов!
Грехов! ха! ха! ха! ха! — на что оно годится
Для тех, которые ему душой не верят?
А я и без него умею обойтиться.

Вот мы певца пымали на дороге,
Не хочешь ли послушать, он споет
Про старину, про гордых наших предков;
Не хочешь ли, почтенный патер?

Благодарю я вас, друзья мои. Нейдет
Мне быть свидетелем мирских веселий
И юности пиров гремящих.
Сединам этим преклоняться должно в прахе
Перед распятым, а не украшаться
Венками радости. — Не петь я должен, но
Рыдать, моляся за грехи свои
И ваши — ибо стадо с пастырем: едино!..

Что ж! без тебя так нам еще вольнее.

Признаться, я не верю, чтоб у нас
У каждого одни грехи с ним были.
Мы делаем злодейства, чтобы жить,
А он живет — чтобы злодейства делать!..

Что ж мне вам спеть, ей богу я не знаю!..

Ну полно, брат. Садись и начинай играть,
А песни выльются невольно.
Люблю я песни, в них так живо
Являются душе младенческие дни.
О прошлом говорят красноречиво
И слезы на глаза влекут они;
Как будто в них мы можем слезы возвратить,
Которые должны мы были проглотить;
Пусть слезы те в груди окаменели,
Но их один разводит звук,
Напомнив дни, когда мы пели,
Без горькой памяти, без ожиданья мук.

Ха! ха! ха! ха! разнежился опять…
Опять понес ты вздор давнишний,
Опять воспоминанья, чорт бы с ними…

Баба!..

Тс, тс.

Он начинает!.. слушать!..

Гвадьяна* бежит по цветущим полям,
В ней блещут вершины церквей;
Но в прежние годы неверные там
Купали своих лошадей.
На том берегу, поклянусь, что не лгу,
Хранимый рукой христиан
С чалмой и крестом, над чугунным столбом
Стоит превысокий курган.
Недалеко отсюда обитель была.
Монахи веселой толпой,
Когда наступила вечерняя мгла,
За пир садились ночной.
Вот чаши гремят, и поют, и кричат,
И дверь отворяется вдруг:
Взошел сарацин, безоружен, один —
И смутился пирующий круг.
Неверный, склоняся челом, говорит:
«Я желаю проститься с чалмой,
Крестите меня, как закон ваш велит!
Клянуся восточной луной:
Не ложь, не обман, из далеких стран
Привели меня к вашим стенам.
Я узнал ваш закон, мне понравился он:
Я жизнь свою богу отдам!»
Но монахи его окружили толпой
И в сердце вонзили кинжал.
И с золотом сняли алмаз дорогой,
Который на шее сиял.
И ругались над ним, со смехом пустым,
Пока день не взошел молодой.
И кровавый труп на прибрежный уступ
Был брошен злодейской рукой.
Не прошло трех ночей, как высокий курган
Воздвигся с крестом и чалмой,
И под ним тот пришлец из восточных стран
Зарыт — но не силой земной!
И с тех пор, каждый год, только месяц взойдет,
В обитель приходит мертвец,
И монахам кричит (так молва говорит),
Чтоб крестили его наконец!..