ПЕРМЯКОВ
Ночь... фонари не светили... я постоял, посветил немного.
ЛЕВИЦКИЙ
Прислонясь к темноте.
ДАМА
Мир из каменного вздоха
Вырвал осени порыв...
Чьи это строки? Они вдруг пронеслись мимо меня... (слышны удары) О, боже! Никуда не деться от часов! Все время заполнено секундами!.. Истленьев?! Это вы? Я вас сразу узнала... ваше молчание, оно началось сразу от входа.
ПЕРМЯКОВ
Оно легло до окон. Я свидетель... то есть, я кто?
ДАМА
Э, да здесь идет игра! И не малая... А это что за скелеты?
КУКЛИН
Это не скелеты, это — двое.
ДАМА (в чрезвычайном возбуждении)
Скажите, Истленьев, вы нашли уже какую-нибудь службу или место? Ведь деньги-то нужны!.. Спросите у кого угодно!
ИСТЛЕНЬЕВ
Да, я нашел место... Оказалось, что у меня хороший почерк...
ЛЕВИЦКИЙ
(мысленно) Вот так да! Хороший почерк! (вслух) Вот так да! Почерк хороший!
ПЕРМЯКОВ
Почерк фонаря по черной воде?
ЛЕВИЦКИЙ
По глади безумия.
ДАМА (к Истленьеву)
А какова судьба письма, которое вы привезли из Швейцарии? В нем было что-то важное? Ну, говорите же!.. Ах, как вы медленно! Постыдитесь темноты!
КУКЛИН
Я занимался этим письмом. Оно полно цифр, названий звезд и еще чего-то. Короче, Истленьев — наследник. Он — Крез. Поздравляю вас, Истленьев!
ЛЕВИЦКИЙ
Поздравляю!
ПЕРМЯКОВ
Поздравляю!
АЛХИМОВ
Поздравляю!
ДАМА
Да, да, примите и мои поздравления... Какая странная судьба! Она уже давно была тут, а мы не знали...
Истленьев уехал из города по делам наследства. Это был человек лет — лет, такого же роста и странно молчаливый. Вечернее молчание, когда оно сливается с темнотой...
Вчера (12 августа 70 г.) Э. В. рассказала мне, что А. Е. Крученых, однажды говоря с ней о Достоевском, спросил ее: «А вы знаете, почему у Настасьи Филипповны из «Идиота» фамилия Барашкова?» И сам ответил: «Потому, что она означает — агнец... У Достоевского ничего не было случайного...»
Сгорбленная, в лохмотьях, старуха костлявой рукой не то просила, не то протягивала подаяние (кому? миру?). Девочка-калека сидела на одной из скамей сквера. Истленьеву хотелось бы стать невидимым, но он был видим. Девочка увидела. Он подошел к ней, ссутулясь под страшной невесомостью неба. Часы на башне пробили вновь тот же час. По небу, покидая Швейцарию, шли облака. Она спросила его. Он ответил. Старуха и мир исчезли. Они остались вдвоем.
Когда Левицкий и его дама спустились в погребок (но до этого — стремительная безлюдная набережная), там было накурено, толпились люди. Куклин разглагольствовал о Наполеоне:
«Известно, что ничто на свете без промысла божественного не делается, и что жребий смертных управляется творцом их. Вся жизнь великого императора от самого детства его служит этому доказательством. Мы ощутительно почти видим осеняющее его божие покровительство, и что всевышний был его руководителем во всех путях. Но, когда при всем этом Наполеон мог обмануться, положась на уверения душ низких, и ввел себя со всем воинством своим в столь великое бедствие, то не можем ли мы из этого усмотреть, что сей самый божественный промысел попустил сему, так сказать, злату в горниле самого величайшего бедствия быть искушенну, да яснее откроет свету величие его духа? И, поистине, не были еще в столь блистательном виде эти великие свойства его души открыты, как в сем бедственнейшем состоянии...»
ДАМА
Наполеон? О, прекрасно! Я так люблю в нем его победы, эти волосы, падающие на лоб, и... что еще? Хотите знать? — все остальное.
ЛЕВИЦКИЙ (задумчиво)
Действительно в нем было что-то женское. Эти падающие на плечи волосы, это стремление к победе, к славе, бесстрашие.
С одиноким лицом он был.
Свистели пули, задевая.
И женские шаги кобыл
Хранила мрачность боевая...
КУКЛИН
Вы знаете, краешек вашей мысли... Да, да, это меня задело! Гм...
ДАМА
Какой забавный вкус у этого вина!.. Вы, Куклин, кажется, несколько раз упоминали имя бога? И что же?
КУКЛИН
Да, упоминал... И, действительно — вино забавное...
Екатерина Васильевна Витковская со своими дочерьми как-то быстро, без долгих сборов, неожиданно выехала из Москвы в Кратово, где находилась их дача. Вокруг просторного дома были деревья, прохлада, темнела трава... Как-то вечером, когда уже зажгли свет, Екатерина Васильевна и ее три дочери сидели на застекленной веранде. Было тихо.
ОЛЬГА (задумчиво)
Пушкин!
АННА (задумчиво)
Толстой!
МАРИЯ (задумчиво)
Куклин!
Все рассмеялись. Эти три девушки все были удивительные красавицы, с веселым характером, с такими свежими лицами! Младшая звалась Марией. У нее были волосы такого удивительного темного цвета, что казалось — вот-вот полночь пробьет... И глаза.
ЕКАТ. ВАС.
Ты все молчишь, Мария. Прочти, нам, пожалуйста, что-нибудь вслух.
МАРИЯ
Хотите стихотворение Острогского «О! пределение поэзии»? Хотите?
О, вечности овечка!
Расти рога!
Какая — к черту — богу свечка!
Ей богу черту кочерга!
Посвящено В. Казакову...
Неожиданно раздался беспорядочный стук в дверь.
ЕКАТ. ВАС.
Ах, Мария, как громко ты о черте!.. В такой час...
Ввалились Куклин, Пермяков, Алхимов, Левицкий и проч. Среди них — дама.
МАРИЯ
Скажите, Левицкий, вы появились на слово «черт»?
ЛЕВИЦКИЙ
Нет, на слово «Казаков». А что?
ДАМА
Оказывается, Куклин — домовладелец и совсем тут рядом, с вами по соседству. Мы прогуливались всей компанией и вдруг видим: ваш свет... Ах, сколько сегодня на небе звезд! Над одним только Левицким я насчитала их целую тысячу.
МАРИЯ (в сторону)
Какая удивительная женщина! Как зеркало ее вдруг отразило!.. Эти волосы — это золото или сновидение? (вслух невольно) Золото или сновидение?
ЛЕВИЦКИЙ (Марии)
Что вы?
МАРИЯ
Нет, ничего... Просто ваши усы мне напомнили о вас.
ЛЕВИЦКИЙ (в сторону)
Как давит на меня эта тысяча звезд!
ПОЭТ
Как ночь мне давит на главу
Созвездьем тяжким Треуголки!
МАРИЯ
Ах, да! Куклин, я слышала, что вы восторженный поклонник Наполеона. Это верно?
КУКЛИН
Нет, это да. Но, признаться, генерал мне правится больше, чем император, а император — больше, чем та нелепая фигура, которую из него сделали за последние 150 лет... Его длинные волосы, армии, слепо повинующиеся ему все это недавно натолкнуло меня на мысль... Восторг, с которым за него отдавали жизнь, этот властный непостижимый взгляд, женское бесстрашие...
ДАМА
Куклин, хотите еще одну деталь? Его чеканное изображение на золотых монетах, где он так же похож на бога, как и на богиню.
МАРИЯ (в сторону)
Какой удивительный у нее голос! Каждый звук глубокий, ночной...
КУКЛИН
И еще — он не любил зеркал.
ДАМА
Еще бы! Ему обращаться к ним было бы так же нелепо, как времени искать свое отражение в часах.
ПЕРМЯКОВ
В часах?!. Боже, я забыл! Мне давно уже пора быть в могиле, а я все еще здесь!.. (убегает)
ЕКАТ. ВАС.
Несчастный безумец!
КУКЛИН
Кто? Наполеон?
ЕКАТ. ВАС.
Нет, оба.
Разговор неожиданно зашел об Истленьеве.
ДАМА
Истленьев? Это все-таки странный человек! Поверите ли, иногда кажется, что он был, иногда — что он будет, иногда — что он есть.
ЕКАТ. ВАС.
Да, да, вы удивительно правы. У меня тоже иногда бывало чувство, что он есть. Но только на короткие мгновения, когда тишина и сумрак. А стоило появиться лишь звуку или свету, и... Истленьев — был.
ПОЭТ
Его лучи насквозь пронзали,
И стало тихо в мертвом зале...
КУКЛИН
(в сторону) Что же, он — призрак? Первый раз слышу, чтобы призраки получали наследство... (ко всем) Он сейчас в Смоленске, по делам наследства. Первый раз слышу, чтобы в Смоленске получали наследство!..
Продолжался разговор об Истленьеве.
ЛЕВИЦКИЙ
И, все же, есть Истленьев, или его нет, но на своем пути к богу он движется прямо.
МАРИЯ (задумчиво)
Да...
КУКЛИН (задумчивым эхом)
Да...
ДАМА
А бог?
ЛЕВИЦКИЙ (в сторону)
В сторону.
МАРИЯ (после паузы)
Странное видение!.. Я вижу Пермякова. Перед ним — зеркало. У обоих на лицах — странная улыбка. И все вокруг в каком-то смятении и тревожно мерцает, словно при свете темноты... И вдруг — часы. Они появились, и время ранит каждым мгновением, будто состоит не из минут, а из осколков часа...(взглянув на Левицкого) Бедный Левицкий, он чем бледнее, тем неслышнее.
