Тетя Маша. Лей еще! Вот так, за здоровье прекрасных мужчин! Ура! Пью первая!
Профессорша. Я! Я первая. Я не могу пить после вас! У вас во рту, наверное, всякие молекулы… Мне не поднять… Помогите… Подоприте снизу…
Тетя Маша поднимает сапог за каблук, вино выливается на профессоршу.
Профессорша (захлебываясь). Ай, тону! Тону! У меня очки всплыли! Спасите! Я жить хочу!
Петр Николаевич рыдает у нее на плече.
Мать (Маше). Что ты наделала!
Отец. Ужасно! Ужасно! Такую массу вина вылить…
Тетя Маша. Виновата, виновата. Я ведь по вашему же указанию желала услужить, хе, хе. Расскажу вам по этому поводу одну историйку. Факт, но верно. Была, видите ли, одна бригадная генеральша, страшнейшая ругательница; так она, знаете ли, ругалась до такой степени…
Отец. Мари, ле-з-анфан!..[8]
Тетя Маша. Ах, виновата, виновата, не буду!
Петр Николаевич (вытирает жену носовым платком). Едем домой, дружок, ты отдохнешь, просохнешь.
Профессорша (трет глаза и хнычет). Все равно! Очки уплыли… И главное, так вредно после обеда это холодное обливание. Если бы перед обедом, я бы даже была благодарна. И в платье тоже нехорошо. Зачем было делать в платье? Надо было раздеться…
Тетя Маша. Хе! хе! хе! А у нас в полковой конюшне…
Отец. Да вы присядьте, вот сюда, к печке – мигом обсохнете.
Профессорша. Ах нет… Лучше велите полить меня эфиром, чтобы ускорить испарение. Что? Нет? Так я пойду лягу. Простите, господа, я вас не задерживаю ввиду инцидента.
Петр Николаевич. Лили! Лили! Мы у них, а не они у нас.
Профессорша. Ах да, совершенно верно, друг мой. Во всяком случае, благодарю вас, господа, за оказанную мне честь и надеюсь, что и впредь не забудете своим посещением… Чего тебе, Петруша?.. Посещением. Простите за скромную трапезу, но поверьте, что я от души, от души старалась обставить все поприличней, и если не удалось, то прошу прощения. Что, Петруша? Да, да! Мы у них, как говорит мой муж, то есть мы у вас в свою очередь тоже непременно побываем. До свиданья! (Делает эффектный поклон и направляется в Ванину спальню.)
Ваня. Ай, ой! Не туда! Не туда!
Коля. Госпожа профессорша, там Ванина спальня.
Петр Николаевич и Степка подхватывают профессоршу под руки и уводят.
Мать. Эдакий ум!
Отец. Гениальная женщина!
Катя. Но до чего рассеянна!
Тетя Маша. Гм… да. Припомнился мне по этому поводу…
Мать. Ну, детки, вы теперь пойдите, а мы здесь посидим в своей компании, покурим. Шурочка, приготовь нам кофе.
Отец, Ваня и Коля уходят.
Ну, теперь можно сан фасон[9]. (Закуривают сигары.)
Тетя Маша. Что это у тебя Ваня какой-то хмурый стал?
Катя. Это он все с Андреем Николаевичем своим мужским вопросом занимаются.
Тетя Маша. Это насчет мужского равноправия, что ли?
Мать. Ну да. Совсем с ума спятили. На курсы идут, волосы отпускают; Андрей, дурак, ерунды начитался и моего Ваньку сбивает. Выдать бы их поскорей за хороших жен…
Адъютантка. Я бы никогда не взяла такого молодого человека, который катается верхом, и отпускает волосы, и на курсы бегает. Это так нескромно, так немужественно. Впрочем, Екатерина Александровна, вам, кажется, нравится Андрей Николаевич?
Катя. Гм… да. И рассчитываю, что его можно будет перевоспитать. Он еще молод. Наконец, хозяйство, дети, все это повлияет на его натуру.
Тетя Маша. Дураки! Хотят быть женщинами. Чего им нужно? Мы их обожаем и уважаем, кормим и обуваем… И физически невозможно. Даже ученые признают, что у мужчины и мозг тяжеловеснее, и извилины какие-то в мозгу в этом самом. Не в парламент же их сажать с извилинами-то… Ха! ха! Я бы за Ваньку Сверчка голос подала! Почему же не подать? Ха-ха! Равноправие так равноправие.
Мать. А детей кто нянчить будет?
Тетя Маша. Видно уж, нам с тобой, ха-ха-ха, видно уж, нам с тобой придется. Что ж, повешу саблю на гвоздь, денщиха будет в барабан бить, чтобы дети не плакали, ха-ха! ха! А уж вечерние-то заседания тю-тю, Шурочка. А? Ха-ха-ха!
Мать. Пошли теперь все эти новшества. Мужчины докторшами будут. Ну, посуди сама, позовешь ли ты к себе молодого человека, когда заболеешь?
Тетя Маша. Ха! ха! У нас в полку…
Мать. Подожди. Ведь не позовешь? Значит, все это одни пустяки. Теперь в конторы тоже стали принимать мальчишек. Есть и женатые. Дети дома брошены на произвол судьбы… И цены сбивают на женский труд.
Адъютантка. А главное, совершенно теряют грацию, мужественность.
Отец (из двери). Кофе готов.
Мать. Пойдемте, господа.
Уходят. Слышится звонок. Входят Андрей Николаевич и Степка.
Андрей Николаевич. Нет, Степка, я не сниму пальто. Я только на минутку. У вас гости? Ах, как это неприятно. Так Ваничка дома… Гм… Подожди, Степа, одну минутку… Вот что, голубчик, не можешь ли ты вызвать ко мне на одну секундочку Катерину Александровну? Подожди, подожди! Только у меня секрет… Нужно так, чтоб никто не видал… Потихоньку вызови.
Степка. Да уж ладно, барин, мы сами с усами, комар носу не подточит. (Подходит к двери и кричит.) Барышня! Вас тут спра… пожалте-с на секрет.
Катя (выбегает). Чего ты? Одурел? Ах, это вы? Пожалуйста! Что же вы не разденетесь.
Андрей Николаевич. Нет. Мерси. Я на одну минутку. Я только хотел узнать, здоров ли Ваня… Папа послал за узорами…
Катя. Вы напрасно выходите один так поздно вечером. Могут пристать какие-нибудь нахалки.
Андрей Николаевич. Я должен… мне нужно… два слова…
Катя. Степка, пошел в кухню.
Степка уходит.
Андрей Николаевич. Я пришел… вернуть вам ваше слово… Я не могу…
Катя. Так вы не любите меня! Боже мой, боже мой! Говорите же, говорите! Я с ума сойду!
Андрей Николаевич (плачет). Я не могу… Мы повенчаемся, а вы на другой день спросите: «Андрюша, что сегодня на обед?» Не могу! Лучше пулю в лоб… Рабство…
Катя. Не любишь! Не любишь!
Андрей Николаевич. Мы сговорились с Ваней… Будем учиться… Я буду доктором… сам прокормлю, а ты по хозяйству…
Катя. Ты с ума сходишь? Я, женщина, на твой счет?
Андрей Николаевич. Да!.. Да!.. Я так люблю тебя, а иначе не могу. Женщины от власти одурели… Будем ждать… пока я сам прокормлю… Я тебя так люблю, так люблю… по хозяйству… (Обнимает Катю и прижимается к ней.)
Раздается громкий звонок. Сцена темнеет совершенно. Затем сразу освещается. На столе горит лампа. Катя спит на диване. Снова громкий звонок. Катя вскакивает. Через комнату бежит полуодетая горничная и отворяет входную дверь. Входит отец.
Катя (вскакивая). Ай! (Протирает глаза.) Папа? Ты? Ха-ха! Вот радость! Папа, милый, ты знаешь, ведь и мы тоже дряни! Мы, мы, женщины, и я, тетя Маша, все мы такие же. Ах, как я рада! Как я рада!
Отец. Да ты с ума сошла! Кто дряни? Что дряни?
Катя. Ах, ты ничего не понимаешь! Я за Андрея Николаевича замуж выхожу. Мы ведь все одинаковые все равно. Ваня! (Стучит кулаком в дверь.) Ваня! Вставай! Я за Андрюшу замуж выйду. Такая радость! Все одинаковые. Папочка, милый. Ха-ха! Тетя Маша генерала получила и такая же стала, как дядя Петя. Подождем нового человечества. (Стучит в дверь.) Ваня, вставай!
Отец (патетически). Черт знает что такое! Отец всю ночь, как свинья, не разгибая спины… а они… имейте же хоть уважение. (Срывает шляпу, бросает ее на землю. Вместе с платком вынимает из кармана длинную дамскую перчатку и вытирает лоб.)
Занавес
Ответы Н. А. Тэффи на опросный лист (1911)
1. Наследственность (прямая или атавистическая) писательского дара. – Любовь к литературе и степень начитанности того или другого из родителей.
Наследственность своего писательского дара я могу считать атавистической, так как прадед мой Кондратий Лохвицкий, бывший масоном во времена Александра Благословенного, писал мистические стихотворения, часть которых под общим названием «О Филадельфии Богородичной» сохранилась в исторических трудах Киевской академии.
Отец мой, профессор А. В. Лохвицкий, был известным оратором и славился своим остроумием. Он оставил после себя много научных работ.
Мать всегда любила поэзию и была хорошо знакома с русской и, в особенности, европейской литературой.
II. Лица, благоприятствовавшие и препятствовавшие развитию литературного таланта.
