Пётр.
КАРИНА. Узнал что-нибудь?
ПЁТР. Да, переворот в Конго произошёл уже три дня назад. Много жертв. Заводы, фабрики и средства связи национализированы. Объявлено, что, за небольшим исключением, все семьи промышленников казнены. В том числе и в полном составе семья алмазного магната Мадаки́.
ЮРИЙ. Да, жалко Мадаков. А про россиян что, слышно что-нибудь?
ПЁТР. Да… Слышно…
РУНЕЦ. Петя, не тяни! Что там?
ПЁТР. Самолёт с работниками посольства сбили на взлёте. Никто не выжил. Ещё на борту были беженцы. Много.
РУНЕЦ. Какое горе! Какое горе! (Постепенно отходит к двери и выходит.)
ЮРИЙ. Спасибо, Петь! Принёс дурную весть, но теперь картина проясняется. Хотя с картиной-то как раз дело по-прежнему тёмное.
КАРИНА. Пойду посмотрю в его деле телефон. Попробую связаться с Филином.
Карина выходит.
ЮРИЙ. Пётр, ты уже несколько лет у Эдуарда Викторовича… служишь. Сколько тебя помню, ты не меняешься, такой же молодой — прям вчерашний студент.
ПЁТР. Конституция такая.
ЮРИЙ. Ты, кстати, что заканчивал?
ПЁТР. Академию управления. С отличием.
ЮРИЙ. В этом я не сомневался. Слушай, видел тут краем глаза, что ты картины вывозил из дома, потом привозил. Это зачем?
ПЁТР. Вам лучше спросить Эдуарда Викторовича. Я ничего не делаю в доме без ведома…
ЮРИЙ. Ну-ну-ну, Петя, не волнуйся. Я не хочу усложнять тебе жизнь. Идём угощу тябя пирожным. Привёз свежих вот только.
ПЁТР. От пирожных портятся зубы.
ЮРИЙ. Идём-идём, заодно расскажу, от чего зубы портятся.
Уходят. Входит Карина. Она набирает номер на мобильном. Гудки. На другом конце взволнованный голос Филина.
ФИЛИН. Алло! Алло! Карина, это вы! Алло! Мне нужна помощь!
КАРИНА. Да! Да! Аркадий, вы где? Что происходит?
ФИЛИН. Я…
Слышны возбуждённые голоса, крики и выстрелы.
(Говорит нападающим.) Нет, нет, пожалуйста! Ноу, плиз! Стоп! Донт ду ит!
Слышна автоматная очередь. Некто берёт трубку.
КАРИНА. Алло! Что случилось?
Голос в трубке: «Фак ю!»
Карина брезгливо отдёргивает мобильник от уха. Входит Эдуард Викторович. Он несёт картину Филина.
КАРИНА. Папа…
РУНЕЦ. Нет, а что такого? Востребуют — отдадим.
КАРИНА. Аркадия только что застрелили.
РУНЕЦ. Вот и… Пусть здесь повесит.
Рунец вешает картину на стену гостиной.
КАРИНА. Папа, его убили, ты не понимаешь?!
РУНЕЦ. Убили. Очень печально. Понимаю, Кариночка, понимаю.
Входят Юрий и Пётр. Пётр пошатывается, его белая рубашка выпачкана шоколадом, кремом и вареньем. Он жует, в руке держит блюдце с пирожным. Юрий тщетно сдерживает смех. В руке у него початая бутылка коньяка.
ЮРИЙ. Двадцать грамм коньяка — волшебная доза для нашего Пети: он превратился в другого человека.
Пятя пытается что-то сказать, но только мотает головой и давится пирожным.
КАРИНА. Да чёрт вас подери! Люди гибнут… Филина при мне застрелили.
ЮРИЙ. Наверное, в лося промахнулись. (Заливается смехом.)
КАРИНА. Идите вы… Свиньи!
Карина уходит.
РУНЕЦ. Юрочка, разливай коньячок, есть повод!
ЮРИЙ (Разом перестаёт смеяться. Вслед Карине.) Риночка! То есть как при тебе? Подожди!
РУНЕЦ. Впрочем, не важно, дай-ка…
Забирает бутылку у Юрия, открывает её и пьёт из горлышка.
И этого (показывает на Петра) впредь не пои. Окочурится ещё не ровён час. Только добро переводить. Тащи его в гараж, на просушку.
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Карина, Павел, Юрий, Бова, Дергобузов, Пётр, Мудива.
ЮРИЙ. А мы думали, все Мадаки погибли во время переворота в Конго.
КАРИНА. Запольский, ты ещё здесь?
ЮРИЙ. Нет, я счастлив… Хотя… Бес его знает…
КАРИНА. Ну вот и заткнись. Из-за тебя её картина теперь вон… У Дергозубова.
БОВА. Дергобузова.
КАРИНА. (Кричит.) Да какая, к чёрту, разница! Зубова, бузова, обузова! Как теперь вернуть картину? Вон у него глаза — огнём горят! Почуял волк баранину.
ДЕРГОБУЗОВ. Наглый мошенник волк. Какой я, однако, колоритный персонаж. (Бове.) Нет, а почему, собственно, надо отказываться от желания заработать? А когда, кроме желания, есть ещё и возможность, бездействовать просто грех.
МУДИВА. Малёрэзман… К зожалениу… Маю семьу убилы. Тогда ми быть с Акады в… амбасад дё Руси́.
ПЁТР. В посольстве России.
КАРИНА. Пётр… (Мудиве.) От вас два года ни звука, ни… Вы сначала числились прапавшей без вести, потом — погибшей.
МУДИВА. Ми бежат аэропорт… Мэ… Но… опаздат. Ёрэзман… К счастье для мы… для нас. Нас взят… эликоптэ́р франсэ́.
ПЁТР. Французский вертолёт.
МУДИВА. Вэртольот, уи. Мэ… Но быт… эксплозьён.
ПЁТР. Взрыв.
МУДИВА. Уи… Да… Взрив. Фуми.
ПЁТР. Дым.
МУДИВА. Аркады… Иль рэста́… Э… И… Жё лэ пердю дё ву.
Все смотрят на Петра.
ПЁТР. А… Он остался, и… Она потеряла его из виду.
КАРИНА. Господа, а чего вы ждёте? Давайте уже, теряйтесь из виду. (Мудиве.) Свидетельство о смерти Аркадия есть?
МУДИВА. Да. Ест. Там. (Показывает на папку, которую она передала Карине.)
КАРИНА. Что ж, Дергозубов… Ваш звёздный час… Дождались!
ЮРИЙ. Дергобузов.
КАРИНА. Да замолчи, ты, Запольский. И Дегропузов дождётся… (Дергобузову.) Так сколько вы хотите за картину?
ДЕРГОБУЗОВ. Не привык я, Карина Эдуардовна, такие вопросы решать на бегу, в нервозной обстановке…
КАРИНА. Так не бегите. Стойте и решайте. Или вон сядьте… Я не знаю. Лягте, полежите. Всё для вас!
БОВА. Давай, Вань, и правда… Что ты ломаешься как копеешный карандаш. Противно смотреть.
ДЕРГОБУЗОВ. Карлыч! Отвернись. Думаю, с учётом нанесённых мне оскорблений, я обменяю Жеро на всю остальную коллекцию Эдика.
КАРИНА. Вы шутите?
ДЕРГОБУЗОВ. Нет, шутки кончились.
КАРИНА. Нет, это невозможно.
ПЁТР. Да, это невозможно.
КАРИНА. Петя! Ты-то ещё что?
ПЁТР. Эдуард Викторович завещал часть картин передать в музей, а оставшиеся распродать, и вырученные средства направить на борьбу с онкологическими заболеваниями. Некоторые картины в коллекции Эдуард Викторович заменил копиями. Что стало с подлинниками, даже мне не известно.
КАРИНА. Ну вот и всё… Теперь она подаст на меня в суд.
ПАВЕЛ. Господа, секунду.
БОВА. Павел Сергеевич?
ПАВЕЛ. Всё несколько сложнее.
КАРИНА. Ещё сложнее… Куда ещё-то? И так всё кончено…
ПАВЕЛ. У Ивана Глебовича тоже копия.
ДЕРГОБУЗОВ. Ну знаете! Эксперт вы хренов! То подлинник, то подделка…
БОВА. Копия.
ДЕРГОБУЗОВ. Да наплевать. Я вам что тут, мальчик?
Юрий крадётся к двери и выходит.
БОВА. (Павлу.) А у меня?
ПАВЕЛ. Не волнуйтесь, Бова Карлович, у вас по-прежнему копия.
БОВА. Нет, Павел Сергеевич, в самом деле, всему есть передел, знаете ли. Где же подлинник?
ПАВЕЛ. Если вы говорите о картине Эдуарда Викторовича, или, точнее, об оставленной и застрахованной Филином, то она у меня.
КАРИНА. Ничего уже не понимаю. Получается, Паша, хорошо, что ты тоже сволочь?
БОВА. Возмутительно! Что вы себе позволяете, Павел, понимаешь,
