СААРА. Алекси, мне очень жаль.
ОЛАВИ. Да что это вообще за должность – генеральный директор? Творцы – вот сердце театра. Неужели ты не понимаешь, Алекси, что театр погибнет, если им будут руководить площадные паяцы вроде тебя?
АЛЕКСИ. Из-за артистов-слабаков вроде тебя театр и погибнет, это уж как пить дать.
ОЛАВИ. Я не слабак! Сорок две постановки за десять лет, это, по-твоему, ничто?
АЛЕКСИ. Десять лет назад я восхищался Олави. Я уважал людей, говоривших о театре так, словно театр действительно занимает какое-то место в нынешнем обществе. Я ждал, что картины, которые ты мне рисуешь, воплотятся когда-нибудь в спектаклях. Но так ничего и не увидел, кроме стремления к славе, почестям и высоким гонорарам!
ОЛАВИ (со злостью). Да никто и не ожидал, что торговец сосисками вдруг что-то поймет в настоящем искусстве.
АЛЕКСИ. Ты мне поговори еще! Я тебя так уделаю, что и в могилу нести некого будет!
ОЛАВИ. Вот. Вот что он называет цивилизованной беседой. Угрозу насилием. Отлично, продолжай.
АЛЕКСИ (со злостью). Вся ваша жизнь – бред сплошной. Далеки вы от нормальной жизни, вот что!
СААРА. Что ты имеешь в виду?
АЛЕКСИ. Я детей один ращу! Утром в сад их веду, днем на футбол. Потом домой, обедом кормить!
СААРА. Извини, я действительно мало что знала о твоей жизни.
АЛЕКСИ. А вы меня даже не спросили ни разу, каково мне приходится!
СААРА. Ну, просто мы с тобой всегда говорим о работе да о деньгах.
АЛЕКСИ. Вот именно, да еще посреди ночи. А между прочим, мне тут единственному в половине седьмого уже на ногах быть. Детям кашу сварить, себе кофе… Я варю отличный кофе! Может, я и идиот. Но я здесь единственный, кто по-настоящему жив!
ОЛАВИ. Жив? А кто тут только что распространялся о своей одинокой жизни? Это речи человека, опустившегося на самое дно! Последний крик импотента!
АЛЕКСИ. Да уж, умеешь ты по больному месту ударить. А я и не отрицаю, что устаю до смерти, и нет у меня сил домашними делами ворочать, и никто меня не дожидается дома с нежностью и любовью, и я уже до того дошел, что того и гляди пойду к тайцам из лавки с эротическим массажем трахать их тайских баб! Да, с каждым днем этот момент все ближе! Но вам это все объяснять бесполезно, потому что вы в настоящей жизни все равно не понимаете ни черта!
СААРА. Я ухожу.
ОЛАВИ (в бешенстве). А ты думаешь, если ты научился варить кофе и держать молоток, так это уже называется настоящая жизнь? А моя жизнь чем тебе не угодила?
СААРА. Я ухожу.
ОЛАВИ. Что ты имеешь в виду?
СААРА. То, что я иду собирать вещи. Ухожу от тебя.
ОЛАВИ. Ты… Ты шутишь.
СААРА. Сил больше нет смотреть на этот детский сад. Как это я все время влюбляюсь в мужчин, которые понятия не имеют о реальности? Да здесь задохнуться можно, здесь нет места ничему, кроме тебя самого и твоих речей! Представь себе, Олави, я хочу настоящей жизни! Хочу родить тебе семерых детей, черт возьми!
АЛЕКСИ. Пойдем ко мне, у меня есть дети!
СААРА. Да заткнись ты!
ОЛАВИ. Саара, давай уедем. Поедем куда-нибудь вдвоем, в какое-нибудь красивое место. И обретем там ту самую гармонию…
СААРА. Никуда я с тобой не поеду!
ОЛАВИ. Ты не можешь уйти. Ты мне нужна.
СААРА. Правильно, теперь я тебе вдруг понадобилась. Ты всегда будешь бояться, что тебя бросят!
АЛЕКСИ. Вот именно… Я люблю тебя!
Олави бросается на Алекси.
СААРА. Отпусти его!
Разнимает их.
ОЛАВИ. У нас ведь есть наша работа. Мы должны доделать ее. Мы не можем позволить все разрушить из-за наших ссор. Это непрофессионально! Это куда более важная вещь!
Саара… Огонь – это ты, черт возьми. Это твоя история. Пламя под ногами заставляло тебя двигаться. Дома он погас, и тебе пришлось бежать за тридевять земель.
Огонь – это еще и ненависть, месть, горечь. Алекси в гневе. Его оставили, предали. Огонь жжет ему сердце. Но огонь – это и силы для битвы. Он должен сохранить семью. Получить место гендиректора. Преуспеть в жизни. Но огонь сжигает его жизнь. Утешения нет ни в чем. Огонь влечет его к тайцам. Это первый круг Дантова ада. И наконец, Огонь – это работа. Саара! Огонь – это страсть к работе.
Саара уходит.
ОЛАВИ. Творец доводит работу до конца, несмотря на то что кругом все рушится, тело отказывает, любимые изменяют… Огонь – это зрелище, жгущее взгляд, зрелище, которому предстоит стать правдой. Огонь – это еще и обычные люди за работой.
Алекси уходит.
ОЛАВИ. Это война, атомная бомба. Взрыв… он прекрасен, мощен и разрушителен. Огонь – это и источник жизни, и ее погибель. Он – и факел, горящий в бурю, и пламя крематория. Да, именно так. Значит, теперь не хватает только Воздуха. Ох… Саара… Саара! Больно в груди! Руки деревенеют… Не хватает воздуха… Саара! Алекси! СААРА!
Падает.
Вой сирены «скорой помощи».
Вечер. Олави и Саара. Кабинет. Новый макет – дом без окон.
СААРА. Привет… Как ты?
ОЛАВИ. Вполне. Спасибо, что навестила меня в больнице.
СААРА. Я сделала новый дом. Что скажешь?
ОЛАВИ. Прости, но я больше не хочу никаких новых домов.
СААРА. Даже не послушаешь, в чем идея?
ОЛАВИ. Ну расскажи.
СААРА. Пока ты был в больнице, я жила у мамы, и вот как-то раз мы сели поболтать о том о сем. Пили кофе. И я вдруг так на нее посмотрела… Впервые за долгое время посмотрела по-настоящему. Сосредоточенно. Без суеты. И почувствовала, что очень люблю ее. Как в детстве. Поэтому в новом доме нет окон, из него нельзя выглянуть наружу. Надо смотреть в глубь людей.
ОЛАВИ. Но это как раз очень печальный образ. После смерти матери мой отец засел в одиночестве в комнате без окон и все время только читал книги. Юнга и Фрейда. И повторял, что это была не настоящая любовь, а проекция.
СААРА. Это как раз «Фауст».
ОЛАВИ. Он специально прикинулся, будто не видел моего прыжка. Он учил меня, что самооценка не должна зависеть от других. Он был прав, но это привело к травме. Мне нужны были восхищение, благодарность и любовь. В итоге целью моей жизни стало добиваться всего этого. И я, словно робот, тащил сам себя в могилу. Так что, если ты не против, давай уберем новый дом. Мне и прежнего хватило.
СААРА. Да нет, ты не понял. Это не для тебя. Он уже задействован в спектакле.
ОЛАВИ. Как это?
СААРА. Это эскиз для «Сиддхартхи».
ОЛАВИ. А кто ставит? Почему ты ничего не рассказываешь?
Входит Алекси, прерывает беседу
АЛЕКСИ. Всем привет. Прошу прощения, если помешал. Как самочувствие? Как ощущения?
ОЛАВИ. Как видишь. Живой.
АЛЕКСИ. А видал, какая красота? Ну, то есть ничего хорошего, конечно, но уж больно смешно в газете написали. «Сердце режиссера не выдержало. Спасение пришло вовремя». Я тебе принес статью.
ОЛАВИ. Поздравляю с назначением на должность гендиректора. Ты теперь мой начальник. Отличные новости.
АЛЕКСИ. Надо бы решить, что будем с «Гармонией» делать?
ОЛАВИ. О чем ты говоришь? Я чуть не умер, а ты принуждаешь меня возвращаться к работе. Я без пяти минут покойник! Да, вам не впервой так поступать. После развода я сразу приступил к читкам новой пьесы. После смерти матери пришел на премьеру. И тем самым посрамил слабаков и бездельников!
АЛЕКСИ. Погоди, ты послушай.
ОЛАВИ. У нас даже текста нет. Всего три элемента. И несколько недель, чтобы все отрепетировать.
АЛЕКСИ. Послушай. У нас есть два варианта. Первый – нанять драматурга, чтобы он дописал «Гармонию», и нанять помощника режиссера, который ее поставит, так что тебе не придется даже на репетиции ходить.
ОЛАВИ. Я до сих пор на больничном! Врач сказал, что мои шансы пятьдесят на пятьдесят. А еще он посмотрел какие-то снимки и сказал, что у меня уже был один инфаркт. И я уверен, что он случился там на церковных ступенях.
СААРА (саркастически). Вот это новость!
АЛЕКСИ. Если все по-умному провернуть, есть шанс на отличные продажи. Режиссер, одной ногой стоявший в могиле, возвращается под свет рампы!
ОЛАВИ. То есть мне не надо будет сидеть на репетициях?
АЛЕКСИ. Как захочешь. Решай сам. Хочешь, сиди себе тут да пей кофе.
ОЛАВИ (думает). Ну-у…
АЛЕКСИ. Запускаем колесики вертеться, да? Через две недели премьера?
Олави размышляет. Алекси ждет
ОЛАВИ. Нет, пожалуй, я это не осилю…
АЛЕКСИ. Ну ладно. Есть еще вариант «Б». Ставим «Фауста».
ОЛАВИ. Боже ты мой, он меня не оставит в покое. Я не хочу ставить ни «Гармонию», ни «Фауста», как вбить это тебе в голову?
АЛЕКСИ. Да нет, «Фауста» ставишь не ты, а тот малец, который ставил «Отелло». У меня и афиши уже готовы.
ОЛАВИ. Желаю удачи. Она вам понадобится.
АЛЕКСИ (уходя). И все-таки я должен сказать, что «Гармония» – это именно тот спектакль, который я мечтаю увидеть на сцене. Часть моей жизни, можно сказать. Ну ничего, когда-нибудь мы к нему вернемся.
