Первый Белый жеребец. Любовь, что длится один только миг.
Джульетта. Да, один миг. И Джульетта совсем другая – живая, веселая, а не та, над которой вьется рой окуляров. Та, что была прежде – в Вероне. (За сценой снова раздаются голоса и звон шпаг.)
Первый Белый жеребец.
Любовь! Любовь!
Улитки, выставившей рожки
у дорожки, рожки, рожки.
Любовь и боль!
Коня, который лижет соль.
(Танцует.)
Джульетта. Вчера их было не меньше сорока, а я спала. Приходили паучихи и дети, а девушка прятала лицо в геранях, потому что ее изнасиловал пес. Но я была безмятежна. Если нимфы говорят о сыре, значит, он сделан из молока сирен или из клевера. Но теперь их четверо, их четверо, этих парней, что хотят приделать мне глиняные орешки и пририсовать чернильные усы.
Первый Белый жеребец.
Любовь! Любовь!
Козла с ослом,
осла – с улиткою, чьи рожки
у дорожки, рожки, рожки.
Любовь! Любовь!
Павлина и Зевса на скотном дворе
и жеребца, что ржет в алтаре.
Джульетта. Четверо парней, слышишь, конь? Всю ночь они орали, но я проснулась, только когда засверкали ножи.
Появляется еще один конь – Вороной. Развевается черный плюмаж. В руке у коня колесо.
Вороной. Говоришь, их четверо? Нет. Весь мир. И земля лилий, и земля семян. Мертвые все спорят, а живые точат ножи. Весь мир!
Первый Белый жеребец. На берегах Мертвого моря зреют прекрасные яблоки из пепла. Прекрасного пепла!
Вороной. Пепел такой свежий, сочный, сладкий. Я с удовольствием ем пепел.
Джульетта. Нет, только не пепел! Не говорите мне о пепле.
Первый Белый жеребец. А я и не говорю о пепле. Я говорю об одной из его форм – о пепельных яблоках.
Вороной. Что есть форма? Тоска по крови.
Джульетта. Смута.
Вороной. Тоска по крови и унылый бег в колесе.
Входят Три Белых жеребца. В руках у них черные лаковые трости.
Три Белых жеребца. Форма – и пепел. Пепел – и форма. Вид и видимость. Зеркало. А тот, кто способен разом покончить, пусть отдаст золотой хлеб.
Джульетта (ломая руки). Форма – и пепел.
Вороной. Да. Тебе известно, как ловко я умею сворачивать шеи голубкам. Скажут «скала», а я знаю, что речь о ветре. Скажут «ветер» – значит, говорят о пустоте. А если уж скажут «пустота», значит, речь о задушенной голубке.
Первый Белый жеребец.
Любовь! Любовь!
Луны к разбитому яйцу,
желтка к луне, луны к белку
и облака – к ее клубку.
Три Белых жеребца (постукивая тростями).
Любовь! Любовь!
Коровьей лепешки – к солнцу и лету,
солнца – к коровьему скелету
и скарабея – к солнцу и свету.
Вороной. Стучите сколько хотите – все равно случится то, что должно случиться. И будьте прокляты! Срам рода человеческого. Из-за вас я чуть не каждый день бегу в лес за смолой, чтоб замазать все щели и восстановить тишину – мое достояние. (Вкрадчиво.) Идем, Джульетта. Я расстелю для тебя льняные простыни. Скоро придет дождь в венке из плюща и омоет небо и стены.
Три Белых жеребца. У нас есть три черные трости.
Первый Белый жеребец. И шпага.
Три Белых жеребца (Джульетте). Чтобы возродить жеребцов, мы должны пронзить твое чрево.
Вороной. Джульетта, уже рассветает. Пробило три. Если не поторопишься, двери запрут, и ты уже не выйдешь отсюда.
Три Белых жеребца. Мы оставим ей поле и далекие горы.
Вороной. Джульетта, не слушай их. В поле – крестьянин, что привык глотать свои сопли и топтать мышат. В поле орды червей мусолят сорные травы.
Первый Белый жеребец. Мы оставим ей упругие груди и оповестим, что уже изобрели кровать, чтоб спать с конями!
Три Белых жеребца (тряся тростями). Хотим взойти на ложе!
Первый Белый жеребец. С тобой, Джульетта! Прошлой ночью я был в гробнице и знаю все, что случилось.
Три Белых жеребца. Хотим взойти на ложе!
Первый Белый жеребец. Ибо мы настоящие рысаки – мы разнесли конюшню!
Три белых жеребца. Снимай платье, Джульетта! И подставляй спину – будем хлестать тебя хвостами. Мы хотим воскреснуть!
Джульетта ищет защиты у Вороного.
Вороной. Ты сошла с ума, совсем сошла с ума!
Джульетта (преображаясь). Я не боюсь вас. Хотите взойти на мое ложе? Да? Так я сама позову вас и буду повелевать вами, седлать вас, стричь вам гривы!
Вороной. Кто кого пронзает? О, любовь, любовь! Ты уводишь свой свет в теплые потемки. Сумерки подпирают море, а мертвая плоть прорастает цветком.
Джульетта (властно). Я не позволю истыкать себе грудь янтарным шилом! Я не рабыня, не идол тех бедолаг, что трясутся от любви в подворотнях. Пока я спала, мне снились запах смоковницы и тело жнеца. Никому из вас не пронзить меня! Я сама проткну вас насквозь!
Вороной. Спи, спи, засыпай.
Три Белых жеребца (поднимая трости, из которых брызжет вода). Давайте мочиться на нее, как на кобылу! Раз уж коза прыскает козлу в самый нос, раз уж небо мочится на магнолии, наводя глянец…
Вороной. Иди к себе. Никто тебя не тронет.
Джульетта. Ты велишь мне замолчать? Новорожденное дитя прекрасно.
Три Белых жеребца. Прекрасно! Особенно когда стелет хвост по небу.
Справа входят Три человека и Режиссер. Как и в первой картине, Режиссер в белом костюме Арлекина.
Первый человек. Довольно!
Режиссер. Театр на свежем воздухе!
Первый Белый жеребец. Нет. Уже открылся настоящий театр – погребенный в песчаных глубинах.
Вороной. Чтобы узнали правду мертвых.
Третий Белый жеребец. Афиши на могилах, газовые рожки и длинные ряды кресел.
Первый человек. Да. Мы сделали первый шаг. Но я точно знаю, что вы трое таитесь, скользите по поверхности. (Три Белых жеребца жмутся друг к другу.) Вы привыкли к плетке, к окрику погонщика, клещам кузнеца и потому боитесь правды.
Вороной. Когда скинут последнюю маску – кровь, не останется никакой другой правды – только куст крапивы, пустой рачий панцирь и клочок ссохшейся шкурки, прилипший к стеклу.
Первый человек. Их надо немедля гнать отсюда. Они боятся публики. Я знаю правду и знаю: им нужна не Джульетта. Я по глазам вижу, чего им хочется, – и мне больно.
Вороной. Им много чего хочется. Как и тебе.
Первый человек. Нет. Я хочу одного.
Первый Белый жеребец. Всякий оберегает свою маску, подобно нам, жеребцам.
Первый человек. Но я без маски.
Режиссер. Есть только одна маска. Я был прав, Гонсало. И если ты посмеешься над маской, она вздернет тебя, как того парня, и будешь болтаться в петле из кишок.
Джульетта (плача). Маска.
Первый Белый жеребец. Видимость – форма.
Режиссер. Посередине улицы маска оторвет тебе пуговицы и не зальется постыдным румянцем, а в спальне, когда тебе вздумается поковырять в носу или осторожненько выяснить, что там с задом, маска плеснет в тебя гипсом и так сдавит все тело, что ты и не встанешь.
Первый человек (Режиссеру). Я дрался с маской, пока не обнажил твое тело. (Обнимает его.)
Первый Белый жеребец (издевается). Озерная гладь – это всего лишь поверхность.
Первый человек (зло). А если озеро – это вода, глубь?
Первый Белый жеребец (смеется). Что есть глубь, как не ворох поверхностей?
Режиссер (Первому человеку). Не обнимай меня, Гонсало! Твоей любви обязательно нужны свидетели. Разве мы не нацеловались среди руин? Мне отвратительны и твоя элегантность, и твой театр.
Первый человек. Я люблю тебя прилюдно, потому что мне противны маски. И потому что я сорвал с тебя маску.
Режиссер. Почему я так слаб?
Первый человек (борется с ним). Я люблю тебя.
Режиссер (отбиваясь). Я плюю тебе в лицо. Джульетта. Они дерутся!
Вороной. Нет. Они любят.
Три белых жеребца.
Любовь! Любовь!
Любовь одиночки к паре
и троицы к вечной сваре,
чтобы каждой твари – по паре.
Первый человек. Я раздену тебя до костей, до скелета.
Режиссер. Семь огней у моих костей.
Первый человек. В самый раз моим семи рукам.
Режиссер. Семь теней у моих костей.
Три Белых жеребца. Отстань от него. Отстань!
Жеребцы разнимают Первого человека и Режиссера.
