Август Стриндберг - Фрекен Жюли

Фрекен роняет ветку сирени на стол.

Потом я пустился бегом, пробрался сквозь заросли малины, потоптал клубнику и выбежал к розовым кустам. И там увидел я розовое платьице, белые чулочки – это были вы. Я затаился в сорняках, меня колол репейник, от земли ужасно воняло. А я смотрел, как вы проходите среди роз, и думал: если и вправду разбойнику можно было взойти на небо и очутиться среди ангелов, почему же сыну статара здесь, на Божьей земле, нельзя войти в графский парк и поиграть с графской дочкой?!

Фрекен (задумчиво). И вы полагаете, каждый бедный ребенок так же точно подумал бы на вашем месте?

Жан (сначала неуверенно, потом убежденно). Каждый бедный… да! Конечно! Конечно!

Фрекен. Страшное, вероятно, несчастье – быть бедным!

Жан (с глубокой горечью, шаржированно). Ах, фрекен Жюли! Ах! И собаке дано лежать на графской кушетке, лошади дано ощущать мордою нежную ручку юной графини, но мальчишка… (другим тоном) да-да, кое у кого и хватит духу выкарабкаться, но часто ли это бывает! Словом, знаете, что я тогда сделал? Я, как был, во всей одежонке плюхнулся в мельничный ручей; меня оттуда вытащили и отодрали. Но в воскресенье, когда отец и все домашние собрались в гости к бабушке, я устроил так, чтоб остаться дома. И тут уж я вымылся мылом и теплой водой, разрядился как мог и отправился в церковь, где надеялся вас увидеть! Я вас увидел и пошел домой в полной решимости умереть; но умереть красиво и удобно, без боли. И тут я вспомнил, что вредно спать под кустами бузины. У нас был большой куст бузины, и как раз она цвела. Я всю ее оборвал, натолкал в ларь с овсом и улегся там спать. Замечали вы, как гладок овес? Нежный под рукой, словно человеческая кожа!.. Меж тем я закрыл крышку и задремал; проснулся я, и точно, совсем больным. Но не умер – как видите. Сам не знаю, чего я добивался! Вы были совершенно недостижимы – но я понял, глядя на вас, что для меня нет никакой возможности выбиться из того круга, в котором я рожден.

Фрекен. А ведь вы прелестно рассказываете, знаете ли! Вы учились в школе?

Жан. Немного. Но я немало романов прочел и в театры хаживал. Вдобавок я часто слушал разговоры благородных господ и всего более от них научился.

Фрекен. Значит, вы стоите и слушаете наши разговоры?

Жан. Конечно! И чего только я, к примеру, не наслушался! Когда на козлах сижу или на лодке гребу. Как-то раз слушал, как фрекен Жюли разговаривала с подружкой…

Фрекен. Да? И что же такое услышали?

Жан. Ха-ха, об этом лучше помалкивать; я даже удивился, откуда это вы таких выражений набрались. Может, в сущности-то, между людьми различие не столь и большое?

Фрекен. Как не стыдно! Уж у нас не водится такого, как у вас, между женихом и невестой.

Жан (пристально смотрит на нее). Точно ли? Но, по мне-то, вам и незачем оправдываться…

Фрекен. Я отдала свою любовь ничтожеству.

Жан. Это вы всегда так говорите – потом.

Фрекен. Всегда?

Жан. Думаю, что всегда, поскольку много раз слыхивал такие слова при подобных обстоятельствах.

Фрекен. При каких обстоятельствах?

Жан. Как вышеозначенное! Последний раз…

Фрекен (встает). Довольно! Я не желаю больше слушать!

Жан. Вот и она не желала! Примечательно. Впрочем, прошу позволения уйти и лечь спать.

Фрекен (мягко). Спать – в Иванову ночь!

Жан. Да! Мне вовсе не хочется отплясывать в их компании.

Фрекен. Так возьмите ключ от лодки и покатайте меня по озеру; хочу посмотреть на восход!

Жан. Разумно ли это будет?

Фрекен. Можно подумать, вы боитесь за свою репутацию!

Жан. Почему бы нет? Я не хочу, чтоб меня подняли на смех, не хочу, чтоб меня прогнали без рекомендательного письма. И кажется, у меня есть кое-какие обязательства по отношению к Кристине.

Фрекен. Ах, ну да, Кристина…

Жан. Но речь и о вас. Послушайтесь моего совета, идите ложитесь спать!

Фрекен. Прикажете вам повиноваться?

Жан. На сей раз – да! Ради вашего же блага! Прошу вас! Глубокая ночь, ужасно спать хочется, горит голова! Идите ложитесь! К тому же, если я не ошибаюсь, сюда идут, это за мной! И если нас застанут – вы погибли!

Хор голосов (приближаясь).

Фрекен. Я знаю народ и люблю его, да и они меня любят. Пусть войдут, вы сами увидите!

Жан. Нет, фрекен Жюли, не любят они вас. Они едят ваш хлеб, но они и плюют на него! Поверьте! Послушайте, послушайте только, что они поют! Нет, лучше не слушайте!

Фрекен (вслушиваясь). Да что они поют?

Жан. Песенку про нас сочинили!

Фрекен. Это гадко! Фи! Эдак исподтишка!

Жан. Сброд всегда труслив. Но нам надо бежать!

Фрекен. Бежать? Куда же? В сад нельзя! И к Кристине мы не можем!

Жан. Значит – ко мне? Нам ничего другого не остается. И вы можете положиться на меня, я же ваш истинный, верный и преданный друг!

Фрекен. Но подумайте! А вдруг вас искать начнут?

Жан. Я дверь на засов запру, а станут ломиться – стрелять буду! Идемте же. (Становится на колени.) Идемте!

Фрекен (со значением). Вы мне обещаете?..

Жан. Клянусь!

Фрекен бросается вправо. Жан спешит за нею.

Крестьяне в праздничных нарядах, с цветами на шляпах; впереди скрипач; ставят на стол большую бочку браги и маленький бочонок водки, разукрашенные зеленью; вынимают стаканы. Все пьют. Потом встают в кружок, танцуют и поют «Две девушки шли по дорожке». Затем уходят, продолжая петь.

Фрекен входит одна; видит разгром на кухне; всплескивает руками; потом вынимает пудреницу и пудрится.

Жан (входит, возбужденно). Видите! И вы же слышали! И вы считаете, что можно здесь оставаться?

Фрекен. Нет! Я этого не считаю! Но что же нам делать?

Жан. Бежать, уехать, далеко-далеко!

Фрекен. Уехать? Но куда?

Жан. В Швейцарию, на итальянские озера; бывали вы там?

Фрекен. Нет! Там хорошо?

Жан. О, вечное лето, апельсины, лавры – о!

Фрекен. Но что мы там делать будем?

Жан. Я открою отель самого высшего разряда для самых отборных посетителей.

Фрекен. Отель?

Жан. Вот это жизнь – уж поверьте; без конца новые лица, разная речь; ни минуты свободной для тоски и нервного расстройства; не надо искать занятий – работы хватает; день и ночь звенит колокольчик, свистит поезд, приходит и отходит омнибус, а золотые так и сыплются на конторку. Вот это жизнь!

Фрекен. Да, жизнь. А как же я?

Жан. Хозяйка дома, украшенье фирмы. С вашей-то внешностью… и вашим воспитанием – о! – верный успех! Колоссальный электрический звоночек – и приводите в движение рабов; посетители проходят перед вашим троном и робко слагают перед вами свои сокровища – вы не поверите, как люди дрожат, когда берут в руки счета – уж я им их подперчу. Зато вы подсластите своей прелестной улыбкой – ах, уедем отсюда! (Вытаскивает из кармана расписание поездов.) Сейчас! С первым же поездом! Мы будем в Мальме в шесть тридцать; рано поутру, в восемь сорок, – мы уже в Гамбурге; Франкфурт – Базель – это один день, и – до Комо[22] по Готтардской дороге, постойте-ка – три дня. Три дня!

Фрекен. Все это превосходно! Но, Жан, ты уж подбодри меня. Скажи, что любишь! Ну, обними меня!

Жан (неуверенно). Хотел бы – да не смею! Не здесь. Я люблю вас – без сомненья, как можете вы сомневаться?

Фрекен (робко, по-женски). «Вы»! Говорите мне «ты»! Какие теперь церемонии! Говори мне «ты»!

Жан (с болью). Не могу! Церемонии остаются, пока мы здесь, в этом доме. Есть прошлое, есть граф – а я никогда ни к кому не питал такого почтения: только увижу на стуле его перчатки – и уже чувствую свое ничтожество, только услышу звонок наверху – и сразу вздрагиваю, будто пугливый конь, и сейчас вот вижу, как стоят его сапоги – прямо, дерзко, – и у меня аж мурашки по спине! (Толкает ногой сапоги.) Да, суеверия, предрассудки, которые вдолбили нам с детства, но их ведь легко и забыть. Только уехать в другую страну, где республика, и там будут пресмыкаться перед моим швейцаром, да, пресмыкаться! Но сам-то я не таков! Я не рожден пресмыкаться, во мне есть твердость, есть характер, мне только уцепиться за первую ветку – и вы увидите, как я полезу наверх! Сегодня я слуга, а на другой год, глядишь, предприниматель, через десять лет стригу купоны, а там уеду в Румынию, выхлопочу орденок и могу – заметьте, я говорю «могу» – кончить графским титулом!