ВЕЙНИ. Эй, завтра же суббота.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Завтра не надо в школу.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Завтра не ходи.
ТАРМО. Не пойду. Ну пока. (Уходит.)
ВЕЙНИ. А то ведь в субботу в школу отправится.
МОНИКА. Да уж, нагрузочка там у них.
ВЕЙНИ. У кого.
МОНИКА. У учителей.
ВЕЙНИ. Теперь это модно быть униженным и оскорбленным. Это и детям от них передается.
МОНИКА. Да, и Тармо.
ВЕЙНИ. У Тармо этого нет.
МОНИКА. Нет, но в школу он не ходит.
ВЕЙНИ. Завтра пойдет.
МОНИКА. Надеюсь, пойдет.
ВЕЙНИ. А вот и не пойдет.
МОНИКА. Ну.
ВЕЙНИ. Завтра ж суббота. (С облегчением оба смеются.)
МОНИКА. Выходной. В понедельник пойдет.
ВЕЙНИ. Теперь, поди, у школьников не бывает специальных каникул, чтоб родителям помогали картошку копать.
МОНИКА. Вряд ли. Теперь всё машинами делают.
ВЕЙНИ. До тех пор, пока нефть не закончится. Может, еще снова за плугом пойдем, если вдруг там в Норвегии или арабских странах перебои с нефтью случатся.
МОНИКА. Нельзя же без конца ее качать.
ВЕЙНИ. Это точно. Не помню, я уже всю рекламу пересмотрел или нет.
МОНИКА. Еще и эта потребительская лихорадка.
Сверху доносится громкий крик Яниты.
ВЕЙНИ (встает). Что это было.
МОНИКА (встает). Кричит. Стряслось, что ль, что-то.
ВЕЙНИ. Может, сходить посмотреть.
МОНИКА. Похоже, что-то произошло.
ВЕЙНИ. Да, что-то не так.
МОНИКА. Не будет же она ни с того ни с сего так кричать.
ВЕЙНИ. Так и до инфаркта недалеко.
МОНИКА. Может, сходить посмотреть.
ВЕЙНИ. Что-то там явно случилось. (Крик прекращается.)
МОНИКА. Вроде все.
ВЕЙНИ. Вообще ни звука.
Музыка
АНТРАКТ
Суббота, вечер. Янита сидит на диване, хнычет. Мама и папа в недоумении.
МОНИКА. Ну что ты, боже мой. Успокойся наконец.
ВЕЙНИ. Не плачь.
ЯНИТА (продолжая плакать). Ну почему Бог, если уж он есть, позволяет солнцу светить и хорошим, и плохим. Почему он позволяет невинным умирать и страдать, хотя сам уверяет, что он добрый и справедливый. Неужели страдания тысяч изнасилованных детей искупает то, что какой-то там депутат запутался в собственных рыболовных сетях. Я не понимаю, можно ли хоть кому-то в этом мире доверять. Всем этим учениям грош цена. Мы должны с благодарностью принимать хлеб наш насущный, несмотря на то что этот якобы справедливый Бог дает плохим больше, даже когда его не просят. Где же логика. Как можно жить вообще без логики. Вчера в парке я встретила девочку, первоклассницу, которая ревела прямо в голос. Я спросила ее, что случилось, и она сквозь слезы рассказала, что мама должна была встретить ее у перекрестка, потому что она боится идти домой одна. Она все время повторяла сквозь слезы и сопли, что «мама обещала, мама обещала». А я считаю, зачем обещать, если не можешь исполнить. Почему нам все время что-то обещают. Детям нельзя обещать. У нее же весь мир держался на этом обещании. И вдруг он рухнул. Солнце стало черным, парк превратился в страшный непроходимый лес, как в ужастике, а люди в диких зверей. Она утратила веру. А так нельзя. Теперь она должна будет до восьмидесяти лет жить с ощущением, что в ее сердце живет маленький червь перенесенного предательства. Она будет петь песни на выпускном вечере своей дочери, и те слезы, что она украдкой будет глотать, не будут слезами воспоминаний о прекрасных моментах детства, а слезы о потерянной жизни и страшном разочаровании. И ее дети потом тоже не будут вспоминать ее добрым словом, потому что она тоже будет им врать, не сдерживая обещаний. Задумывались ли вы когда-нибудь о тех детях, что шарят по свалкам и помойкам? Известно ли вам, что на самом деле их надо беречь и защищать в этой жизни? Может быть, вы верите новому катехизису в синей обложке? На что стоит делать ставку?
МОНИКА. Может, сделать тебе какао или супер-пупер-бутерброд из зернового хлеба. Мама сделает.
ЯНИТА. Да пошли вы.
МОНИКА. У нас есть новый чай с настоем из цветов липы и ромашки. Папа купил в ситимаркете. О тебе как раз думал. Давай заварю, с медом. Мед с эвкалиптом.
ЯНИТА. Засунь его сама знаешь куда.
ВЕЙНИ. Нехорошо так с матерью разговаривать.
ЯНИТА. Отвали.
МОНИКА. Надо бы промыть тебе рот.
ВЕЙНИ. В наши времена так делали.
ЯНИТА. Конечно. Только обойдетесь. Удачи. (Уходит.)
ВЕЙНИ. Странно.
МОНИКА. Сидела тут, рыдала бог знает сколько.
ВЕЙНИ. Я пришел из магазина, она уже сидела.
МОНИКА. И плакала.
ВЕЙНИ. Да, по-моему.
МОНИКА. Очень странно.
ВЕЙНИ. Я побоялся сразу лезть с расспросами.
МОНИКА. Конечно, не стоило.
ВЕЙНИ. Да они обычно и не говорят ничего. Если начнешь приставать. Лучше даже и не спрашивать.
МОНИКА. Но у нее что-то случилось.
ВЕЙНИ. Кричала вчера. Вечером.
МОНИКА. Напугала.
ВЕЙНИ. Переходный возраст.
МОНИКА. Но, может, и правда что-то серьезное.
ВЕЙНИ. Мне кажется, дела сердечные.
МОНИКА. Йони ведь старше ее и уже работает.
ВЕЙНИ. Надоело, поди, со школьницей нянчиться.
МОНИКА. Первые любовные раны самые болезненные. Никогда не забываются.
ВЕЙНИ. Пожалуй.
МОНИКА. Я целую неделю ревела, стоя на перекрестке, и выжигала линзой дырки кукле на ногах.
ВЕЙНИ. Почему на перекрестке.
МОНИКА. Там хорошо пригревало и на пне было удобно сидеть. Паленая пластмасса жутко воняла.
ВЕЙНИ. У тебя хоть на теплое время выпало. А я в мороз круги наяривал на санках по привокзальной площади. Когда отталкивался, искры во все стороны летели, а потом через неделю кожа на щеках сошла. Слезла, как у змеи. По всему лицу.
МОНИКА. Ну, хоть полегчало.
ВЕЙНИ. Полегчало. Через ноги ушло. Хоть и холодновато было. Но холода не чувствовал, только слезы душили. Рита Ройванен. Слезы даже к щекам примерзали. Но одного холода было недостаточно.
МОНИКА. Она ведь зубной врач теперь. При школе. Тармо к ней ходит. Злая, говорит.
ВЕЙНИ. Школьные врачи всегда злые.
МОНИКА. Что ты ее защищаешь.
ВЕЙНИ. А что.
МОНИКА. У нее парик.
ВЕЙНИ. Откуда ты знаешь.
МОНИКА. Тармо сказал. Под брюнетку. Безвкусица.
ВЕЙНИ. Она же блондинка.
МОНИКА. То-то и оно.
ВЕЙНИ. Зачем она темный носит. Вряд ли ей к лицу.
МОНИКА. Кому вообще к лицу парик. Тем более такой.
ВЕЙНИ. Рите, может, и пошел бы, но не темный.
МОНИКА. Я думала, у мужчин есть о чем подумать, помимо этого.
ВЕЙНИ. Есть, есть, каждый день думаю. Ничего не делаю, кроме как думаю. В автобусе думаю, в магазине думаю, на автозаправке думаю, в библиотеку уже не решаюсь ходить, поэтому там не думаю, но вот сидя в этом чертовом кресле все думаю и думаю. Когда нет работы, то нет работы. Но зато думать можно. Времени навалом.
МОНИКА. Испеку-ка я завтра блины. Давно не делала.
ВЕЙНИ. Особенно если учесть, что мы их все любим. Тармо как, еще не пришел из школы.
МОНИКА. Рюкзак вон на березе висит. Видать, пришел.
ВЕЙНИ. Наверняка пошел мяч гонять. И Уки Хейнонен, наверное, с ним.
МОНИКА. Так сегодня же школы нет.
ВЕЙНИ. Сегодня суббота.
МОНИКА. Их бы в какой-нибудь футбольный клуб.
ВЕЙНИ. Неужели у Тармо все время рюкзак на березе.
МОНИКА. Похоже, что так.
ВЕЙНИ. Ладно если дождя нет.
МОНИКА. Ну, вроде и не намечается.
ВЕЙНИ. Хотя от дождя его листья прикроют. В начале осени, по крайней мере.
МОНИКА. Даже в сильный дождь.
ВЕЙНИ. Тармо!
МОНИКА. Неужели не слышит. На стадион, что ли, ушли.
ВЕЙНИ. Тармо! Тармо! Янита! (Моника привычно берет швабру и начинает стучать.)
ЯНИТА (входит). Ну.
ВЕЙНИ. Тармо. Не знаешь, где он.
ЯНИТА. Не. (Уходит.)
МОНИКА. Похоже, ей полегчало.
ВЕЙНИ. Как и следовало ожидать. Переходный возраст. Перепады в настроении, как цены на акции телефонной компании. И скачок вниз всегда круче, чем вверх, прямо как на американских горках.
МОНИКА. Не смеши.
ВЕЙНИ. Все это фикция и цирк – это взросление.
МОНИКА. Больше не плачет.
ВЕЙНИ. Встретил утром Рейно.
МОНИКА. Учителя.
ВЕЙНИ. Был одет в ярко-желтый плащ. Непромокаемый.
МОНИКА. Такой яркий-яркий?
ВЕЙНИ. Ну да, как мне показалось. Даже слишком яркий.
МОНИКА. У мужчин редко такие бывают.
ВЕЙНИ. Прямо в глаза бросился.
МОНИКА. А с чего это ты его встретил.
ВЕЙНИ. В магазине в субботу можно с кем угодно столкнуться.
МОНИКА. Про Тармо не говорили.
ВЕЙНИ. Чего говорить-то. Все уже обговорено.
Янита спускается со второго этажа, идет к двери со спальным мешком под мышкой.
ВЕЙНИ. Куда это ты, Янита. Поздно уже.
ЯНИТА. Переезжаю к Йони. Пока.
ВЕЙНИ. В такое время, уже десять.
ЯНИТА. У меня есть часы.
ВЕЙНИ. Со спальным мешком.
ЯНИТА. И что.
ВЕЙНИ. Йони что, в палатке живет.
ЯНИТА. Нет. Машина ждет.
МОНИКА. Какой адрес-то. Оставь хоть адрес.
