Маслюков вел автобус по маршруту, объявлял в микрофон остановки и то и дело мысленно возвращался в то далекое время, которое навечно сберегла память, как самую важную часть прошлой его жизни. Такой уж у него характер — он чаще вспоминает то время, чем говорит о нем. Маслюков строго судил тех товарищей, которые при каждом удобном случае выпячивают свои былые заслуги. Понять надо одно — каждый отдал, что имел, сделал все что мог, но люди на свете разные, один рвется в самое пекло, а другому до победы в бою самого себя победить нужно, себя поднять и вперед бросить. Война — дело серьезное…
Встал Маслюков чуть ли не в пять часов. На вопрос жены: «Куда так рано?» — коротко ответил: «Дела, Маруся, дела. Ты давай спи».
Он умылся, старательно проутюжил лицо электробритвой, достал выходной костюм — серый в полоску. Одеваясь, прицепил галстук на резинке и вдруг подумал: что, если вместо костюма и галстука он надел бы свое обмундирование, то, в котором вернулся домой. Если бы он в этом виде привел свой автобус, все в момент бы поняли, что он не просто водитель, а бывший фронтовик.
Ровно в семь ноль-ноль надраенный до блеска автобус с табличкой «Заказной» стоял у городской гостиницы.
Из подъезда выглянул парень в очках и захлопал в ладоши:
— Товарищи! Все на выход.
Маслюков поднялся в кабину и немного погодя вышел в салон. Делать там ему было нечего, он вроде бы решил проверить, все ли в порядке. Проход был свободен, справа и слева сидели военные, но не те, каких встречаешь сегодня — аккуратных, в отглаженных мундирах. Это были солдаты и офицеры т е х лет. В салоне сидели фронтовики в выгоревших гимнастерках, потемневших от пота. У некоторых белели повязки. Голова обмотана бинтом, на нем кровавое пятно. «Конечно, краска это, а не кровь», — отметил про себя Маслюков. Другой, тоже «раненый», читал журнал «Здоровье».
— Братцы! — сказал он. — Оказывается, лишний вес в основном-то дают углеводы…
— Учтем, — отозвался солдат с узким лицом, загорелый и усатый. Маслюков сразу догадался, что усы у него наклеены, артист прижимал их и легонько оттягивал, проверял, хорошо ли держатся.
Вернувшись в кабину, Маслюков подогнал зеркальце и опять стал смотреть в салон. В зеркальце отразилось лицо, показавшееся ему знакомым. Этого артиста он видел в кинофильме из колхозной жизни в роли агронома. А сейчас агроном вроде бы в действующей армии.
Все же интересное дело — в кино сниматься. Для этого, конечно, в первую очередь надо иметь талант. Сегодня ты, к примеру, агроном, а завтра ученый или герой-разведчик. Лицом почти что не изменился, но внутреннее содержание каждый раз иное.
Обогнув рощу за поселком Строймаш, автобус проехал еще с километр и остановился. Со свистом отворились двери. Очкастый крикнул:
— Внимание! Все остаются на местах.
Он выпрыгнул из автобуса, исчез и тут же вернулся.
— Прошу всех на съемочную площадку.
Артисты начали выходить из автобуса. Смеясь и переговариваясь, они зашагали в сторону, где стояли прожектора, а повыше на холме громоздился покореженный танк.
Очкастый обратился к Маслюкову:
— Товарищ водитель, ваше имя-отчество?
— Павел Филиппович.
— Прекрасно, Павел Филиппович, езжайте обратно в гостиницу, возьмете там остальных героев войны и с ними сюда. Только, прошу, в темпе.
— Ясно.
Маслюкову не понравилось — «возьмете остальных героев». При чем тут герои? Всем же понятно, они не герои, а киноартисты.
Когда он доставил вторую группу, на месте съемки вспыхивали и гасли прожектора, клубился дым и был слышен спокойный мужской голос, усиленный динамиком:
— Пиротехники на месте? Для общего плана дым нужен погуще. Поставьте несколько фугасов правей по гребню холма. Настенька, проверьте у Кирилла Павловича грим. Саша, не вижу солдат. Вы меня слышите?..
«Слышу!» — долетело издалека. Маслюков узнал голос очкастого. «А я-то поначалу думал — он самый главный».
Саша вел группу солдат. Шли они строем, у них уже были автоматы и каски.
Пропустив артистов вперед, Саша задержался у автобуса и, встретив напряженный взгляд Маслюкова, спросил:
— Бывали на съемках?
— Первый раз.
— Автобус нам будет нужен поздней. Вы имеете возможность принять участие в бою. — Саша улыбнулся и уточнил: — Как зритель, разумеется.
— Ясно, — сказал Маслюков. «Удачно вышло — не сам попросился, а приглашение получил».
Проводив взглядом Сашу, он запер машину и не торопясь отправился туда, где уже полным ходом шла подготовка к съемке.
Место предстоящего штурма с тыла ограничивала натянутая на колышках веревка с красными лоскутками, чтоб посторонние, а главное, ребятишки, уже набежавшие неизвестно откуда, не мешали людям работать. Не будь веревки, ребятня давно бы уже путалась в ногах у артистов, отвлекла бы от дела бородатого дядьку в синих брюках, в куртке и в белом картузике с пластмассовым козырьком. «Режиссер, — определил Маслюков. — Держится солидно, сидит на кране у киноаппарата, в руке микрофон и по сторонам смотрит, как генерал со своего энпэ».
— Напоминаю — танк в кадре должен дымиться, — тихо, но строго сказал бородач в микрофон, и Маслюков понял, что, конечно, он и есть режиссер.
Маслюков выбрал себе место, сел на пенек. Неподалеку на ящиках, на скамейках сидели солдаты. Узколицый что-то нашептывал девушке, которая кисточкой разрисовывала ему лицо — небритое, темное, только зубы блестят. Тут вопросов нет — артисту делают грим, чтоб на экране выглядел натурально. А насчет небритости, то бывало по-всякому. Многие, в том числе и он, Маслюков, если, конечно, позволяла обстановка, старались перед боем привести себя в порядок, в первую очередь побриться и так далее. И он в итоге себя лучше чувствовал, и на людей это хорошо влияло. Но вообще-то в кинофильме такие вот небритые, закопченные лица больше производят впечатление.
На все происходящее вокруг Маслюков смотрел заинтересованно и пристрастно, с удовлетворением отмечая, что все здесь выглядит совсем как т а м — и земля, словно бы перепаханная снарядами, и участок полосы укреплений в путанице колючей проволоки, и подбитый танк, который издали нипочем не отличишь от настоящего.
Маслюков глядел на лица артистов и думал: «Сплошь молодежь. Что агронома играл, тому лет тридцать, а остальным самое большее по двадцать, по двадцать два. Но вообще-то, по правде говоря, мы тогда тоже молодые были, да, но война нас по-быстрому научила уму-разуму. А эти — что? С них и спрос другой, они ж не солдаты, не офицеры, они артисты. Приехали на место работы, скоро начнут, а пока пусть отдыхают, беседуют».
Маслюков отвлекся от своих мыслей. Пиротехник в комбинезоне и в каске рассовывал в ямы фугасы, забрасывал их рыхлой землей, затем он произвел в отдалении пробный взрыв, и все вышло как надо — земля взлетела, а шума не было. Потом в кинофильме и звук нужный будет, и орудийные залпы и разрывы. Большое это искусство — так все в точности исполнить, как и было в боевой обстановке.
— Павел Филиппович! Можно вас?..
Он обернулся и увидел Сашу.
— Андрей Ильич просит к нему подойти. — Саша указал на режиссера, который уже слез со съемочного крана.
Маслюков бросил недокуренную сигарету, затоптал. «Интересно, для чего я ему понадобился?» Когда он подошел, режиссер протянул ему руку:
— Приветствую вас, Павел Филиппович!
— Здравствуйте.
— Меня зовут Андрей Ильич. Я заметил — вы сидите и терпеливо ждете, когда мы наконец начнем снимать…
— Точно.
— Объясню вам, в чем дело. Как видите — светит солнце, а нам нужна облачность.
— Наоборот, на солнце лучше снимать, — сказал Маслюков, все еще пытаясь догадаться, зачем его позвал режиссер.
— На экране безоблачное небо хуже смотрится, оно нейтрально. Облака больше соответствуют характеру эпизода, который мы собираемся снимать.
— Понятно, — вежливо кивнул Маслюков, хотя это ему было пока еще не совсем понятно.
— Товарищи! — обратился режиссер к артистам и ко всем, кто находился поблизости. — Разрешите вам представить Павла Филипповича Маслюкова. Сейчас он работает водителем автобуса, а в годы Великой Отечественной войны героически защищал Родину, награжден орденом Славы и многими медалями…
Маслюков удивился. Откуда режиссеру известны такие подробности? Наверно, это Петренко сообщил тому, кто оформлял заказ на автобус.
Андрей Ильич взял Маслюкова под руку и отвел в сторонку.
— Павел Филиппович, консультант нашего фильма полковник Рябцев, к сожалению, загрипповал и остался в гостинице…
Маслюков молчал. «Вот будет номер, если режиссер скажет: «Товарищ Маслюков, вы нас не выручите? Поглядите и скажите, правильно ли мы тут все делаем? Вы человек знающий, большой опыт имеете».
