вам ваша романтика, ваши революционные бредни?
П л е х а н о в. К чему это клонит товарищ Ленин?
Л е н и н. К тому, что товарищ Плеханов не сказал в с е й правды, а мы действительно должны говорить пролетариату правду, в с ю правду! Правда не может и не должна зависеть от того, кому она служит… Нет, и не может быть одной, отдельной правды для Плеханова и другой правды — для сражающихся рабочих масс! Разве Маркс, видя народное, массовое движение парижских коммунаров, не относится к нему с величайшим вниманием участника великих событий? Какая историческая инициатива! — разве не так скажет Маркс? Преклонение глубочайшего мыслителя, предвидевшего за полгода возможную неудачу, перед и с т о р и ч е с к о й и н и ц и а т и в о й м а с с, — и это… «не надо было браться за оружие»! Разве это не небо и земля?! Ссылаться на Маркса, сравнивать себя с Марксом — и не видеть сегодня этой великой, величайшей и с т о р и ч е с к о й и н и ц и а т и в ы геройского российского пролетариата?!.
Те же месяцы и дни… 1905 год, начало ноября. Женева.
Л е н и н, быстро пересекая расстояние, на котором он и Плеханов оставались во время предыдущего эпизода их «публичной» полемики, направляется к П л е х а н о в у.
Л е н и н. Георгий Валентинович…
П л е х а н о в. Честь имею!.. (Кланяется, намереваясь уйти.)
Л е н и н (удерживая Плеханова). Георгий Валентинович, вот… еду.
П л е х а н о в. Всяческих благ.
Л е н и н. В Петербург.
П л е х а н о в. Желаю успеха.
Л е н и н. Что же… вы?
П л е х а н о в. С вами?
Л е н и н. Георгий Валентинович… Надо возвращаться в Россию.
П л е х а н о в. Я приму решение.
Л е н и н. Революция разрешит все наши споры.
П л е х а н о в. Вы называете это спорами?
Л е н и н. Георгий Валентинович…
П л е х а н о в. Угодно вам будет выслушать, милостивый государь? Не полемизируя наотмашь, как укореняется у вас, у большевиков, «твердых» социал-демократов… а точнее сказать — «твердокаменных!». (С горечью.) А не вы ли, пожалуй, еще под столом ходили, когда я уже работал с Энгельсом? Не мой ли перевод Коммунистического манифеста вы штудировали, постигая азы марксизма? Манифеста, предисловие к которому Маркс писал по м о е й просьбе?..
Л е н и н (тихо). О чем мы говорим…
П л е х а н о в. А действительно, разве нам есть о чем говорить? (Поворачивается, вновь собираясь уйти.)
Л е н и н (с силой). Там… идет сражение! Открытая борьба за переустройство всей жизни в России начата! Надо ли браться за оружие, воздвигать ли баррикады… Георгий Валентинович, но возможно ли изменить все, все прогнившее насквозь, не меняя ничего радикальнейшим и самым революционным способом? Можем ли мы за обаятельные термины отжившего прошлого прятать все новые, все более трудные и сложные задачи настоящего и будущего? Чего стоят сегодня самые звонкие декларации и призывы рядом с конкретным, реальным делом? Сегодня массы поймут и оценят только и исключительно наши практические и немедленные революционные действия! (Чуть помедлив.) Кризис острейший… Коренной перелом тотчас, иначе — тупик… Исторический тупик… А мы — все еще здесь?! Надо ехать! Георгий Валентинович… едем!
П л е х а н о в (после паузы). На баррикады?
Л е н и н. Если придется!
П л е х а н о в (после паузы). Я приму решение… (Уходит.)
1905 год, ноябрь. Петербург. Л е н и н и Г о р ь к и й.
Г о р ь к и й (встречая Ленина). Проходите, Владимир Ильич, проходите…
Л е н и н. Что, еще никого?
Г о р ь к и й. Опаздывают…
Л е н и н (озабоченно). Это вряд ли!.. (Подойдя к окну, смотрит на улицу.) Отделываются от шпиков?
Г о р ь к и й (тоже глядя в окно). Подозрителен мне этот господин.
Л е н и н. Не похож…
Г о р ь к и й. А тот, в пролетке?
Л е н и н. Не то. Видите, укатил!.. Нет, я никого не привел. Трех извозчиков менял по дороге. (Отходя от окна.) Ну, здравствуйте еще раз, Алексей Максимович!
Г о р ь к и й. Здравствуйте, дорогой Владимир Ильич.
Ленин и Горький долго жмут друг другу руки.
Л е н и н. Здравствуйте, дорогой Горький!
Г о р ь к и й. Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Владимир Ильич!..
Л е н и н. И еще раз — громаднейшее вам спасибо!
Г о р ь к и й. Не за что…
Л е н и н. Есть, есть за что!.. Собираться и заседать, как предлагалось, в отдельном номере у Палкина или Доминика — затея была бы архинесерьезная! Разве российскую охранку проведешь?
Г о р ь к и й. Да и дороговато, полагаю?
Л е н и н. Просто дорого!.. Откуда у нас, у большевиков, деньги на ресторанные застолья?
Г о р ь к и й. У меня обеда вовсе не будет, Владимир Ильич, однако чай — предложу.
Л е н и н. Вот и прекрасно!
Г о р ь к и й. И жилище мое, как сами видите, скромно весьма. Комната сия — столовая, она же, так сказать, зала для приемов. Здесь, коли устроит, и проводите совещание Центрального Комитета.
Л е н и н (осмотревшись). Стульев маловато.
Г о р ь к и й. Стулья я принесу, имеются в избытке!..
Л е н и н. Ну, вот и прекрасно!.. (Вновь пожимая руку Горькому.) Спасибо, Алексей Максимович!
Г о р ь к и й. Благодарят ли столько за гостеприимство, Владимир Ильич?
Л е н и н. А это — смотря за какое! В разгар революционных событий вы приглашаете, а вернее сказать, — прячете у себя, укрываете ЦК партии, нацеливающей пролетариат на вооруженное восстание. За подобное гостеприимство власти, ежели проведают, пожалуй, снова упрячут вас в Петропавловку! Как после январских событий!.. А вам — нельзя.
Г о р ь к и й (улыбаясь). А вам?
Л е н и н. Да и мне, разумеется!.. У нас с вами просто нет теперь для этого свободного времени.
Г о р ь к и й. Это правда.
Л е н и н. Ведь мы — мы с вами! — наконец-то издаем газету, первую легальную партийную газету — здесь, в Питере, на Невском! Каждый может совершенно свободно купить. Об этом можно было только мечтать… Как мечтали мы с Плехановым!
Г о р ь к и й. Едет?
Л е н и н. Надеюсь. (Помедлив.) Забыть старое, спеться на живом деле… Такого благоприятнейшего момента не было со времени Второго съезда!
Г о р ь к и й. Да, момент нынче… Владимир Ильич, не хочу, да и прав на то не имею, вторгаться в дела ваши, но коль скоро посвящен, что обсуждать сегодня будете подготовку к вооруженному восстанию… Спрошу?
Л е н и н. Какие же могут быть секреты от вас, Алексей Максимович?
Г о р ь к и й. Не повторится ли в итоге Девятое января?
Л е н и н (помедлив). Творить мировую историю было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только под условием непогрешимо-благоприятных шансов… Это Маркс… (Другим тоном.) Почему же повторится? Ведь теперь уже — без Гапона!
Г о р ь к и й. Отец Георгий Гапон шел во главе шествия рабочих Путиловского завода, сам ранен был, кровь пролил…
Л е н и н. Капли — своей, а сколько — тех же рабочих-путиловцев?
Г о р ь к и й. Я — не в защиту…
Л е н и н. Ведь вы и сами все это видели?
Г о р ь к и й. Реки крови…
Л е н и н. Муки! Страдания!
Г о р ь к и й. Безвинных и обманутых…
Л е н и н. Гнев! Ненависть!.. Наконец, прозрение? (Беря Горького под руку, расхаживая.) Алексей Максимович, дорогой Горький… Вы столько видели, столько пережили и перечувствовали… Ваше мнение — немалого стоит!.. Считаете — не победим? Не хватит сил? Не удастся?
Г о р ь к и й (помедлив). Обдумываю вот одну вещь… О рабочем человеке… Из самой трясины и свинцовой мерзости страшного бытия нашего поднимающегося к светлому, человечьему…
Л е н и н. Интересно!
Г о р ь к и й. Года три уже вынашиваю… И — о его матери. Еще более темной, забитой, рабски покорной и приниженной…
Л е н и н. Очень, очень интересно!
Г о р ь к и й. Поднявшейся за сыном. К святому делу народного освобождения…
Л е н и н (перебивая). И этот ваш рабочий… пойдет он с нами в
