Н и к о л а й П е т р о в и ч. Стоп, стоп! Не уводи в сторону. Что же все-таки переполнило чашу терпения?
И в а н. Понимаешь, батя, я… самолет разбил.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Та-ак!
И в а н. Обидно, батя. Сколько лет ни одной аварии!.. Письмо, понимаешь, от Маши получил. Она же в положении, ты знаешь. Ну, был малость не в себе… Зацепился за провода и…
С ы с о й. Вот оно какое строгое дело — самолет. Жена там, может, помирает, а ты улыбайся и летай.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Ну и что за сим последовало?
И в а н. Суд, батя, суд! Честно скажу, не ожидал я этого. Дали год тюрьмы. Просидел девятнадцать дней. Выпустили и уволили из рядов Красной Армии.
С ы с о й (вскочив). А много у нас таких, ну-ка, много?
И в а н. Сядь!
С ы с о й. Я тебе не Полкан!
И в а н. Не надо, дед, молчи!..
С ы с о й. Молчу. Да ведь обидно: такого орла за решетку упрятали!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Если по букве судить, то все было правильно, отец. А потом, он ведь сам говорит — по совокупности. А совокупность у него агромадная!
И в а н. Да чего там, батя!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. А ты посчитай, сколько у тебя гауптвахты было? Не сосчитаешь.
С ы с о й. Так он и в детстве озорной был. Все в чулане сидел за художества свои.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. В детстве ладно, а вот когда озорство во взрослую жизнь переходит… Расскажи деду, как ты вираж вокруг Исаакия изобразил, как под Троицким мостом пролетел, как двести пятьдесят петель подряд скрутил…
С ы с о й (опять не выдержав). Молодец!
И в а н. Дед!
С ы с о й. Молчу!
И в а н. Да ведь это все элементарно, батя!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Допустим. Но ведь никому же и в голову такое не пришло!
И в а н. Значит, голова моя не так устроена.
С ы с о й. Это точно. У него она совсем по-другому устроена.
Иван бросает на него строгий взгляд.
Молчу!
И в а н. Люди всему название ищут. Необычно летаю. Как назвать? Ну и назвали: воздушное хулиганство. Пусть так. Мне что? Разве дело в названии?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Да ты никак гордишься этим?
И в а н. Не гордость это, батя. К лихому времени готовлюсь. А оно придет, ты это лучше меня знаешь. Должны мы быть готовы? Должны. Значит, надо кому-то и рисковать…
С ы с о й. Поезжай, Ванюшка, к Сталину!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Со мной он поедет.
И в а н. С тобой? Куда, батя?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. В Москву.
И в а н. В Москву?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Мы с Юмашевым и Громовым всех начальников обошли. Убеждали, что тебя необходимо вернуть в авиацию.
И в а н. И… и что?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Стоят на своем.
С ы с о й. Ванюха, поезжай…
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Подожди, отец. Недавно нас вызывали наверх. Разговор шел о… (Сысою.) Тебе можно доверить государственную тайну, отец?
С ы с о й. Могила!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Разговор шел о перелете через Северный полюс в Америку.
И в а н. Через Северный полюс?! В Америку?!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Нас спросили, кто может это сделать. Мы сказали — ты.
С ы с о й. Едрена палка! Ванюха! Я ж тебе говорил — суприз!
И в а н. Батя! Батя!..
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Ну-ну! Не хватало тебе еще зареветь.
И в а н. Батя! Да я… я… Дед! Ты слышишь, дед?! (Выхватывает у Сысоя кнут и сломя голову несется куда-то вниз, к Волге, пушечно выстреливая им.)
С ы с о й. Поостерегся я сразу суприз-то ему выдать. И правильно. Совсем ишь парень-то свихнулся.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Ничего, отец, пусть побесится. Два месяца это в нем копилось. Надо, чтобы вышло.
С ы с о й. А ежели совсем выйдет?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Останется! Это гениальный летчик, отец. Ге-ни-аль-ный! Понимаешь?
С ы с о й. А чего не понять? Наша Волга много великих людей дала. А сколько еще великих-то погубили, на излете срезали…
Появляется И в а н.
И в а н. Батя, не верю! Утешаешь ты меня, успокаиваешь…
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Да ты что! Врал я тебе когда-нибудь?
И в а н. Батя, ох, батя! Хошь, я сейчас Волгу переплыву?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Успокойся, Иван, остынь. Во-первых, это пока еще планы. Отдаленные планы, понимаешь? А во-вторых, тебе до этого еще дожить надо.
И в а н. То есть как?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. А так. Определим тебя летчиком-испытателем на авиационный завод.
И в а н. Отлично, батя! Это же живое дело!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Живое, согласен. Но ведь ты сумасшедший.
И в а н. Ты меня знаешь, батя! У меня ни одной поломки… Эх, батя, да я еще вокруг шарика!..
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Ну, ладно, ладно…
И в а н. Значит, едем? В Москву? Побегу!
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Куда?
И в а н. На почту, телеграмму Маше…
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Не надо телеграмму.
И в а н. А… а что? (Шепотом.) Что, батя?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Да-а, вредно тебе без неба. Совсем психованный стал. Приехала Марья, со мной вместе приехала.
И в а н. Да ведь она же…
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Сына тебе привезла!
С ы с о й. Вы, товарищ старший командир, ухайдакаете сегодня парня! Разве можно так вот, разом?
Появляется М а р ь я.
И в а н. Маша, Машенька! (Бросается к ней.) Сын, да? Нет, правда сын? Дед, ущипни меня!
Сысой в шутку стегает его кнутом.
Не сплю! (Марье.) Сколько?
М а р ь я. Что?
И в а н. Весит сколько?
М а р ь я. Четыре двести.
И в а н. Еще один летчик на свет появился!
М а р ь я. Ну уж нет! Мне и одного много. Ты почему меня два месяца обманывал?
И в а н. Не мог же я тебе в такое время правду написать!
М а р ь я. А ты помнишь наш уговор? Правду, всегда только правду!
И в а н. Я люблю тебя — вот моя правда! (Бережно поднимает Марью на руки.)
М а р ь я. Ты что, Ваня, люди ведь…
И в а н. Хорошие люди, Маша! И жизнь, Маша, тоже хорошая! Сколько счастья, и все одному!
М а р ь я. Двоим.
И в а н. Троим! Пошли к Игорьку.
М а р ь я. Ты уж и имя дал?
И в а н. А мы с тобой давно договорились. Ты что, забыла? (Уходит с Марьей на руках.)
Н и к о л а й П е т р о в и ч (Сысою). А?!
С ы с о й. Да-а! Молодые!.. (В сторону.) Ох, холеры! Опять на огороды пошли! Полкан! Полкан!..
Лай собаки.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Давно пасешь, отец?
С ы с о й. Да годов пять.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. А раньше чем занимался?
С ы с о й. Дома́ у нас в деревне видел?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Видел.
С ы с о й. Красивые?
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Красивые.
С ы с о й. Я строил.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Ты?
С ы с о й. Удивляешься? Я тут по Волге километров на полтораста вверх-вниз строил. Сейчас еще поезди, поспрашивай: Сысоя Шамолина, мол, знаете? Знаем, скажут, помним. Золотые руки были… Теперь вот ослабели, и глаза шалят…
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Может, подлечиться тебе? В Москву приезжай, врачей хороших найдем.
С ы с о й. Э-э, мил человек, от старости лекарства нету. Не придумали еще. Я об одном только жалею — мало построил.
Н и к о л а й П е т р о в и ч. Не печалься, отец. Внуки твои достроят. Они и глубины морские, и дали небесные покорят и, кто знает, быть может, к далеким мирам прорвутся. Прорвутся и расскажут там, что жил на земле, на великой русской реке Волге, и строил людям дома мастер Сысой Шамолин…
Х о р
Всё —
Как он набирался сил,
Как в небесах владел собой
И невесомость выносил —
Да пусть почувствует любой
Из нас!
Он делал все для нас с тобой,
Он делал все за нас с тобой,
Над нашими плечами мчась.
Вознесся
В космос человек,
Оставив за своей спиной
Свой шар земной с его весной,
С его «холодною войной»,
Со стужей, вклинившейся в зной,
И с кипятком подземных рек
Под леденистой пеленой.
Вознесся
В космос человек,
Но это вовсе не побег
Из повседневности земной.
Вознесся
В космос человек,
Секретом неба овладел,
И возвратился человек
И снова землю оглядел:
Напрашивается масса дел!
Еще недужен лик земли,
Еще витает горький прах
Сынов земли, которых жгли
Вчера на атомных кострах.
А сколько на земле калек!
Поставим этому предел,
Поскольку, силою богат,
Ворвался в космос человек
И возвратился он назад.
И убедился человек,
Что доброй воле
Нет преград!
