ГЕРМАН. Терпение, пташка, сиди-ка в клетке и не трепыхайся. (Снова хватает ее за плечи, видя, однако, что Эрика не подчиняется и вновь пытается освободиться, бьет ее.) Жаль, что пришлось ударить. Я не хотел.
ЭРИКА. Прямо в лицо.
ГЕРМАН. Всего лишь пощечина. Нестрашно.
ЭРИКА. Вы же могли поговорить со мной.
ГЕРМАН. Вошло в привычку. А человек я незлой.
ЭРИКА. Вас я не боюсь. Сяду сейчас в автобус. Отойдите, пожалуйста, в сторону.
ГЕРМАН (снова бьет Эрику). Да, глядя на все это. Дитё-дитё-дитё-дитё. Что толку не бояться. Теперь ты все равно ревешь. Лучше покажи-ка мне свой билет.
ЭРИКА. Какой билет.
ГЕРМАН. Билет на мой автобус.
ЭРИКА. У меня его нет.
ГЕРМАН. То есть как это. У тебя нет билета.
ЭРИКА. Есть. Только до Ченстоховы.
ГЕРМАН. Постой. Я должен в этом разобраться. У тебя нет билета, и все же ты садишься в мой автобус. Как это называется.
ЭРИКА. Как.
ГЕРМАН. Я тебя спрашиваю. Как это называется, ездить в автобусах без билета.
ЭРИКА. Ездить зайцем.
ГЕРМАН. Ездить зайцем. И это твоя религия. Оставлять других людей в дураках. И это по-божески.
ЭРИКА. У меня и в мыслях этого не было.
ГЕРМАН. Верить в Спасителя, умершего во искупление наших грехов, и в то же время обманывать своих ближних. Как согласуется одно с другим. Это и есть религия твоей чернокожей мамочки.
ЭРИКА. Вы ведь хотели мне помочь.
ГЕРМАН. Пытаюсь, но с тобой как-то не получается. Вам, женщинам, помощь почему-то не по душе.
ЭРИКА. Особенно в виде ударов по лицу.
ГЕРМАН. О боже, какая же ты злопамятная. Не понимаешь шуток, да еще и злопамятная. Симпатии это не вызывает.
* * *
ГЕРМАН. Это мой единственный автобус. Пятьдесят четыре места. Служащих у меня нет. Я не капиталист. Почему бы тебе не охмурить какую-нибудь большую компанию. Почему бы не охмурить моих конкурентов. Например, Гафнера. У того двадцать пять автобусов. Подумать только, двадцать пять. Он платит водителям нищенскую зарплату, Эрика, нищенскую в лучшем случае. Этот человек заставляет их крутить баранку без передыха по пятнадцать часов, чтобы сбивать цены. Я не знаю, как долго еще продержусь. За рулем я шесть дней в неделю. Ничего не могу себе позволить, Эрика, ничего. Но я на это не сетую. Я сетую на то, что вдруг возникает девушка, молодая, симпатичная, образованная, утверждает, что верит в Бога, и переворачивает все вверх дном. Хочет меня охмурить. И тогда я бью тебя по твоему образованному личику, поступаю несправедливо, не могу это не признать, и как это тогда называется. Герман плохой. Все это знают. Все только об этом и говорят. Он бьет женщин. Положим, кто-то спросит, а почему, а зачем. Мне бы тебя, видит Бог, лучше не бить. На мне самом же потом скажется. Как пить дать. В этом мире нет справедливости.
ЭРИКА. Перестаньте петь лазаря. Мужчине в вашем возрасте сетовать на убогость этого мира. Стыдитесь. Порой случается такое, о чем человек и не помышлял. Взгляните на меня. Мне бы надо уже подъезжать к Ченстохове, а я торчу в каком-то лесу. И что же. Разве я жалуюсь. Виню кого-нибудь за это. Не ищите ошибок в поступках других. Хотите что-нибудь изменить — изменяйте.
ГЕРМАН. Где ты этому научилась.
ЭРИКА. Чему я где-то научилась.
ГЕРМАН. Так выступать. Складно, убедительно. Ты права, я ною слишком часто. Но что делать. Не лезть же на рожон.
* * *
Эрика вынимает кошелек.
ГЕРМАН. Денег твоих мне не надо.
ЭРИКА. Не хочу оставаться в долгу. Расплачусь сполна и в ближайшем селении выйду.
ГЕРМАН. В мой автобус ты больше не сядешь.
ЭРИКА. А почему.
ГЕРМАН. Почему. Почему. Никаких почему. Я ведь уже сказал.
ЭРИКА. Вы же хотели мне помочь.
ГЕРМАН. Все меняется. Смотри. Одни купили билеты, заплатили, поступили честно, а другие обманывают, охмуряют, лгут. Как им угодно. Таким я помогать не стану. Несправедливость может царить во всем мире. Но не в моем автобусе.
ЭРИКА. И что же мне теперь делать.
ГЕРМАН. Лес этот не так уж плох. Выбери себе елку. Вон та выглядит точь-в-точь как у нас дома. Я бы под нее встал и замер, если б услышал чьи-то шаги.
ЭРИКА. Вы не бросите меня в этих дебрях.
ГЕРМАН. Это не дебри. Диких зверей тут нет.
ЭРИКА. Но ведь сейчас глубокая ночь.
ГЕРМАН. И что из того. Ты хорошо поспала. Не так уж трудно дождаться рассвета. Темнее не будет. Я принесу твой багаж. Жди тут. (Хочет уйти.)
* * *
ЭРИКА (складывает руки перед молитвой). Отче наш, сущий на небесах Да святится имя Твое Да приидет Царствие Твое Да будет воля Твоя…
ГЕРМАН. Перестань. Я этого не люблю. Это так гадко. Молчи. Тихо, говорю я. (Пытается разомкнуть руки Эрики.) Разомкни руки. Слышишь. Сейчас я тебе. Хорошо же. Считаю до трех. Потом ломаю пальцы. Раз.
ЭРИКА. …и на земле, как на небе.
ГЕРМАН. Два.
ЭРИКА. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
ГЕРМАН. Три. (Ломает Эрике пальцы.)
Эрика кричит.
Ты дрянь. Поднимать здесь крик. Теперь из автобуса выйдут господа, и стоит выйти одному, как выйдут все. И мне уже не вернуть их в автобус. И тогда мы приедем с опозданием. Из-за тебя. Дрянь.
ЭРИКА (жалобно стонет). Моя рука. Вы сломали мне руку.
ГЕРМАН. Перестань скулить. Жаловаться в твоем-то возрасте. Стыдись. Я тебя предупреждал. Это все слышали. Теперь они выходят. Дрянь. Вот и они.
* * *
Толстуха и Жасмин выходят из автобуса.
ГЕРМАН. Не выходить. Здесь остановки нет. Сейчас поедем дальше.
ЖАСМИН. Это ты только что кричал, Герман.
ГЕРМАН. С какой стати мне кричать, скажите на милость.
ЖАСМИН. Был отчетливо слышен громкий крик.
ГЕРМАН. Допустим.
ЖАСМИН. Кто это, Герман.
ГЕРМАН. Это. Да никто. Дрянь. Безбилетная пассажирка. Ее, в сущности, нет. Не беспокойтесь, я все улажу.
ЭРИКА. Он сломал мне руку.
ГЕРМАН. Не подходите к ней. Она опасна.
ЖАСМИН. Опасна.
ГЕРМАН. Наркоманка. Хочет достать в Польше колеса.
ТОЛСТУХА. Разве мы едем в Польшу. Мы же вообще не в Польшу едем.
* * *
ЖАСМИН. Герман, объяснись.
ГЕРМАН. Тут нечего объяснять. Пташка впорхнула не в тот автобус.
ЖАСМИН. А как она сломала руку.
ГЕРМАН. Пойми, Жасмин, таковы законы дороги. Они могут казаться жестокими, но если не действовать решительно, на дорогах воцарятся дикие нравы.
ТОЛСТУХА. Разве посадку в автобус никто не контролирует.
ГЕРМАН. Жасмин, если эта пышка через три секунды не сядет обратно в автобус, я сделаю из нее лепешку. ЖАСМИН. Ты проверял билеты. Отвечай.
ГЕРМАН. Конечно, проверял. За всеми не уследишь. Она шмыгнула в автобус, когда на дверцы никто не смотрел.
ТОЛСТУХА. Всю дорогу в нашем автобусе сидит наркоманка, а наш водитель этого не замечает.
ГЕРМАН. Теперь до нее дошло.
ТОЛСТУХА. Всему есть предел, Герман, дальше ехать некуда.
ГЕРМАН. Злоупотребила моим доверием и облапошила меня. С каждым может случиться.
ТОЛСТУХА. Он всегда найдет отговорку.
ЖАСМИН. Она права, Герман. За все отвечаешь ты.
ГЕРМАН. Что ж, валите все шишки на меня.
* * *
ГЕРМАН. Знаю один трюк. Поможет музыка. Две-три вещицы. Хорошо успокаивает скрипка. Помиримся. Иди, включи музыку. Сделай одолжение.
ЖАСМИН. Я думала, ты не любишь музыку.
ГЕРМАН. Смотря в какой момент.
Толстуха уходит, в то время как Жасмин осматривает руку Эрики.
ЖАСМИН. Плохи дела.
ГЕРМАН. Курьи косточки, сломать ничего не стоило. Как это называется. Остеопороз. Это от травки.
ЭРИКА. Я молилась моему Господу, как Он учил нас в Евангелии.
ГЕРМАН. Не по-настоящему. Каждый может сделать вид, что молится.
ЭРИКА. Я молилась по-настоящему.
ГЕРМАН. Не верю.
ЖАСМИН. Я ее знаю. Однажды она была у меня в квартире. Мне тогда нездоровилось. У таких людей на это нюх. Она стояла в дверях, улыбалась. Ей все было ясно, без вопросов. Мне ничего не принесла. А уже минуту спустя сидела на кухне и пила кофе, который я сварила для себя.
