ГЕРМАН. Ты разочаровываешь меня, Жасмин.
ЖАСМИН. Она хорошая, Герман, действительно хорошая. Через два часа она знала мои сугубо личные тайны, я обрисовала ей всю мою жизнь, поведала о всех моих бедах. И знаешь что. Она знала решение.
ГЕРМАН. Какое решение.
ЖАСМИН. Решение моих проблем.
ГЕРМАН. Ха. Через два часа я бы тоже знал.
ЖАСМИН. Она знала решение загодя.
ГЕРМАН. Как это загодя.
ЖАСМИН. Я могла бы ей вообще ничего не рассказывать. Есть только одно решение. Любой проблемы.
ГЕРМАН. Эге. И что же оно гласит.
ЖАСМИН. Что гласит решение.
ЭРИКА. Вы знаете это решение.
ГЕРМАН. Не дерзи, отвечай.
ЭРИКА. Покайся в своих грехах и назови Иисуса Христа своим Господом и Пастырем, ибо во искупление грехов твоих Он умер на кресте.
ЖАСМИН. Она ничего не боится. Я бы все сделала, чтобы избавиться от страха. Не получается. В моем случае.
ГЕРМАН. Ты заблуждаешься, Жасмин. Только что ее чуть ли не трясло от страха.
ЖАСМИН. Она не знает страха. Ничего не боится. Даже смерти.
ЭРИКА. Бояться. С какой стати. Жизнь здесь не кончается. И даже не начинается.
* * *
Из автобуса звучит скрипичная музыка.
ГЕРМАН. Кошмар, от этого пиликанья меня тошнит. Неужели я должен с ним мириться.
ЖАСМИН. Это была твоя идея.
ГЕРМАН. Небольшая уловка. Хотел избавиться от присутствия этой коровы. Когда она рядом, я думать не могу. От нее воняет, ты разве не почувствовала.
* *
*ЖАСМИН. Как называется место, куда вы едете.
ЭРИКА. Ченстохова.
ЖАСМИН. Мы там уже бывали.
Герман прислушивается к музыке.
ГЕРМАН. Мы уже бывали в Ченстохове.
ГЕРМАН. Не знаю, как другие, но я там не бывал. Польша мне ни о чем не говорит.
ЭРИКА. Мне нужен врач.
ЖАСМИН. Вам придется немножко потерпеть.
ГЕРМАН. Я ей уже сказал, но она не слушает.
ЖАСМИН. Мы едем одной компанией. Вы ставите нас всех в довольно неприятное положение.
* * *
ТОЛСТУХА (возвращается). Нравится, Герман.
ГЕРМАН. Что нравится, Герман.
ТОЛСТУХА. Скрипичная музыка.
ГЕРМАН. Что в ней может нравиться. От нее можно спятить. Я как будто на лесопилке. Даже деревья дрожат от страха. Но для тебя она в самый раз.
ТОЛСТУХА. И чем только я тебе не угодила.
ГЕРМАН. Ты мне не нравишься. Не нравится твое лицо. И как ты говоришь. Ты просто мелкая сошка.
ТОЛСТУХА. Ты мне не тыкай.
ГЕРМАН. Ха. Все еще впереди. Как скукожишься до тыквочки, стану говорить тебе «вы».
ТОЛСТУХА. Мне тебя жалко.
ГЕРМАН. Забудь про автобус, если тебе что-то не по вкусу.
ТОЛСТУХА. У меня билет, как и у всех остальных.
ГЕРМАН. У меня билет, как и у всех остальных. Если б ты могла слышать свой голос.
* * *
ЭРИКА. У меня и в мыслях этого не было. Я уже объясняла. Зачем мне садиться в автобус, который едет по другому маршруту. Захочет ли человек сесть в автобус, который нужен ему как телеге пятое колесо. Всю последнюю ночь я работала. До четырех утра убирала стаканы, вытирала столы, вытряхивала пепельницы. Надо же как-то зарабатывать на жизнь. Рюкзак был у меня с собой. И я поспешила на автовокзал. Какой-то тип глянул на меня как-то странно и что-то крикнул мне вслед. Слов я не разобрала и села в автобус. Кроме меня в нем никого не было. И никого за рулем. Я села в последний ряд. Все ведь так делают. Придет водитель и проверит билеты. Но никто не приходил. И я уснула.
ГЕРМАН. И кто же, спрашивается, виноват.
ЭРИКА. Теперь я была бы уже в Ченстохове.
ГЕРМАН. Что написано на моем автобусе.
ЭРИКА. Было еще темно.
ГЕРМАН. На каком-нибудь маршрутном автобусе написано Герман. Может, есть город, который так называется, или старинный замок, куда едут туристы.
ЭРИКА. Я хотела приехать в Ченстохову на автобусе для паломников.
ТОЛСТУХА. А почему для паломников.
ЭРИКА. Потому что я паломница.
ТОЛСТУХА. Паломница. Христианка.
ЭРИКА. Да.
ТОЛСТУХА. Ты об этом знал, Герман.
ГЕРМАН. Это не более чем трюк. Чтоб смягчить наши сердца. Чтоб мы не вышвырнули ее в лес и не посадили под елку.
ТОЛСТУХА. Однако. Это же. Это же прекрасно, что среди нас есть христианка, что она едет вместе с нами. Это же прекрасно, Герман, дубина ты стоеросовая, понимаешь, прекрасно. Нам это и нужно. И такая еще молоденькая. Это знамение, явленное именно нам. Давайте помолимся все вместе.
ЭРИКА. Я буду только рада. Но на ближайшей остановке я выйду.
ГЕРМАН. Хорошая идея. Только остановок больше не будет.
* * *
ГЕРМАН. Дорога будет идти через лес, сплошные деревья, а потом появится станция канатной дороги. И бензоколонка Антона.
ЭРИКА. А потом.
ГЕРМАН. Потом ты увидишь санаторий.
ЖАСМИН. Мы оставим ее у канатки. Завтра утром наверняка пойдет какой-нибудь автобус.
ГЕРМАН. Извини, но завтра утром никакой автобус наверняка не пойдет. Вспомни, какой сегодня день. Ну. По воскресеньям автобус проходит здесь только в полдень. Оставим ее лучше здесь.
ЭРИКА. В лесу. Где кругом ни души.
ГЕРМАН. Здесь хорошо, красиво. (Напевает вполголоса, вторя скрипкам.) Маленький трюк. Дай деревьям имена, и ты сможешь вести с ними разговор. Как и в других случаях с любыми неодушевленными предметами. И страха как не бывало. У моего автобуса имя такое же, как у меня. И я его не боюсь.
* * *
ТОЛСТУХА. Так поступать негоже. В нашей компании будет не хватать верующего человека. Это милое, нежное Божье дитя утешило бы господина Крамера. (Обращаясь к Эрике.) Среди нас один очень больной человек. Вы ничего не заметили. В пути он чуть не ушел от нас, потому что… этот водитель гонит автобус, как сущий дьявол.
ГЕРМАН. Как кто, как кто гонит автобус Герман.
ТОЛСТУХА. Ясно же сказала. Как сущий дьявол. У господина Крамера плохая печень, она отравляет его изнутри. Когда автобус входит в поворот слишком быстро или резко тормозит, эту больную печень бросает в бок или вперед, и тогда господин Крамер истошно кричит, и кричал он так уже не раз. Вы не слышали. Вы не могли этого не слышать. Это не обыкновенный крик, это не крик ужаса, нисколько не похож он и на крик обжегшего руку о сковородку. Это утробный крик. Кажется, что им заходится сама печень.
ЭРИКА. Мне жаль этого человека.
ТОЛСТУХА. От этого крика я теряю рассудок. Посмотрите, как я состарилась. Сколько бы лет вы мне дали. Не хочу вас смущать. Но я на десять лет моложе.
* * *
ТОЛСТУХА. Ты ведь не случайно села в наш автобус.
ЭРИКА. Случайно.
ТОЛСТУХА. Нет, это перст судьбы.
ЭРИКА. Вы верите в Бога.
ТОЛСТУХА. Эти грубияны не знают, что значит духовность, у них нет доступа к собственным сердцам, внутри себя они строят баррикады. Тронь струны в их груди, и ты не услышишь ничего, кроме хлоп-хлоп-хлоп, звука в них нет. Я пыталась достучаться до их сердец, но они глухи. Кривой сук не выпрямишь. Я на твоей стороне, детка. Царь наш небесный следит за своими овечками, ни одной не дает пастись в одиночку.
ЭРИКА. И почему я села в этот автобус.
ТОЛСТУХА. Ты что, не слышишь. Это перст судьбы.
ЭРИКА. У меня поручение. Быть в Ченстохове ровно в назначенный час, в День святой Софии. И день этот наступит завтра. Или уже наступил. Который час.
ТОЛСТУХА. Неважно. Сейчас ты здесь, у меня. Иди, куда ведет тебя твой Господь, так ведь гласит заповедь. Ты должна научиться не сходить с прямого пути, не противиться воле Господа.
ЭРИКА. По Его воле я и еду в Ченстохову.
ТОЛСТУХА. Почему же ты здесь, а не там.
ЭРИКА. Потому что села не в тот автобус.
ТОЛСТУХА. Ты упряма. Тебе не надо стремиться попасть в Ченстохову, ко мне ведет тебя Господь, ко мне.
ЭРИКА. Что мне здесь делать.
ТОЛСТУХА. Читать господину Крамеру Откровение. Что ты так смотришь. Ты же, полагаю, знаешь Откровение наизусть.
ЭРИКА. Конечно, знаю.
ТОЛСТУХА. Прекрасно, это же прекрасно. Таких страданий ты еще не видела. Страдания господина Крамера чисты, совершенно чисты. Ему кажется, что рот у него полон гноящихся зубов. Боли не дают ему уснуть, без сна он часто лежит целыми днями, пока не теряет сознания. Но я не знаю, зачитывается ли обморок как сон.
