ЛУКА. Мм-да-а! В Иудее так любят говорить о колдовстве!.. Скажи, равви: терновый куст, беседующий с Моисеем, это – колдовство или нет?
НИКОДИМ. С Моисеем из горящего куста говорил Бог, а для Бога нет невозможного!
ЛУКА. Пусть так! Но если говорящие кусты – не колдовство, почему же твоя ожившая молодость – непременно колдовство? Мария – женщина, конечно, весьма необычная, но мне бы не пришло в голову, что она – ведьма. Я бы скорей предположил, что она – языческая богиня… если, конечно, ты, равви, готов признать разницу.
НИКОДИМ. Быть может, я не вполне понимаю тебя, Лука…
ЛУКА. Ты знаешь историю Изиды и Озириса?
НИКОДИМ. Понаслышке. В фарисейских школах не поощряется египетская ученость.
ЛУКА. Видишь ли, Лазарь умер загадочно. Не открывая глаз, он сказал: «Вижу тебя, друг мой Иисус!». Потом он попросил Марию обнять его, шепнул ей что-то и испустил дух.
НИКОДИМ. Он не подозвал родную сестру?
ЛУКА. Нет. Но удивительно было другое. Я помогал сестрам пеленать труп и увидел чудо: Лазарь умер с затвердевшей мужской статью! И затвердение осталось!
НИКОДИМ. Возможно ли такое?!
ЛУКА. Ты сам сказал: нет невозможного для Бога. Но ведь тогда и человеку все возможно с Божьей помощью! Я верю, что Озирис был человеком, но так сильно желал стать богом, что стал им. Я верю, что Изида была женщиной, но, полюбив Озириса, стала богиней. Любовь дала ей крылья, и они понесли ее над Нилом: так сильно желала она собрать рассеченное тело Озириса. Убийца раскидал куски его по всей реке. Изида нашла их все и соединила волшебным составом. Не хватало лишь одной части: в песке Нила навсегда затерялся фаллос Озириса. И знаешь, что сделала Изида?
НИКОДИМ. Она вырезала детородный орган из дерева и прирастила к мертвому телу. Затем она зачала от трупа и родила Озириса заново. Но к чему эта чудовищная басня?
ЛУКА. В этой чудовищной, невозможной истории скрыта некая возможность… Может быть, надежда.… Знаешь, почему Мария не плакала? Она верит, что Лазарь вернется.
НИКОДИМ. Бедняжка!
ЛУКА. Скажу тебе больше: ее мысли все время заняты им: она верит, что помогает ему.
НИКОДИМ. Значит, все-таки, рассудок ее пострадал!
ЛУКА. Так что же ты скажешь Рахили, Никодим?
НИКОДИМ. (Со вздохом). Я скажу Рахили, что Мария плачет; это успокоит ее. Я скажу моей Рахили, что ведьма не может любить так, как любит Мария. И еще я скажу жене моей Рахили, что люблю ее, мою Рахиль, всем сердцем, но что любовь моя под зноем лет стала высохшим цветком, который кто-то вдруг полил живою водой. Прощай, Лука, ослик мой застоялся, и солнце уже совсем низко. (Уходит).
ЛУКА. Прощай, Никодим.
Входит Савл.
И что заставляет тебя прятаться от твоих учителей? Что на этот раз?
САВЛ. Я ухожу, Лука! Прямо сейчас! Я покидаю Иерусалим!..
ЛУКА. Жаль.
САВЛ. Единственное, чего жаль мне, Лука, так это – расстаться с тобой!
ЛУКА. Ты разлюбил Иерусалим?
САВЛ. Я люблю Иерусалим. Я дышу им. Но в Тар-се живет девушка, которая дышит только мной. И она хочет умереть, потому что меня нет рядом с ней… Это так просто, Лука! Я все понял, когда Мария сказала о Лазаре: «Мне бы только быть подле него, и ничего мне не нужно больше».
ЛУКА. Погоди… А где ты слышал эти слова Марии?
САВЛ. Я должен просить у тебя прощения, Лука…
ЛУКА. За что?.. Ты подсматривал?!!
САВЛ. Нечаянно. Я видел вас с Марией там, под оливами, на пути в Вифанию…
ЛУКА. Зачем?
САВЛ. Мне так хотелось ее видеть! Я воображал себя праведником, Лука, а оказался обыкновенным грешником. Знаешь, от ее прикосновений во мне будто огонь запылал! В ее руках – огонь, Лука!
ЛУКА. Она вся – огонь…
САВЛ. Не говори мне этого!.. Когда вы с ней ушли, на меня напало безумие: я не мог ни о чем думать, кроме как о ее руках, которые меня обнимали, о ее губах, которые меня целовали. Теперь это прошло: я молился, и Господь не дал греху завладеть мной.
ЛУКА. М-да-а!.. А я-то не мог взять в толк: что это Мария так печется о твоих сердечных делах, когда ее собственные – хуже некуда?
САВЛ. Она говорила с тобой обо мне?!
ЛУКА. Она сказала: «Ему лучше вернуться к своей девочке, иначе не будет ему покоя».
САВЛ. Вот видишь!.. Мария – удивительная женщина… Наверное, она очень добра…
ЛУКА. Это я уже сегодня слышал.
САВЛ. Лука, она поняла меня лучше, чем я сам! Я был дурак! Я хотел учить народ, я хотел спасать народ! Какой народ?! Я не могу спасти одну-единственную девушку!
ЛУКА. И ты отправляешься в такую даль, даже не попытавшись узнать, что с ней?
САВЛ. Я пытался, вчера.
ЛУКА. Но вчера был не твой день!
САВЛ. И все же я постарался. Видение получилось смутным, но оно было! В сером тумане я увидел очертания Юнии. Она двигалась, она жива!
ЛУКА. Это хорошо – и что она жива, и что ты трудишься над своим даром! Твои пятницы – не более, чем привычка, к чему-то привязанная! Ты можешь и не знать, к чему.
Проходит и уходит Стражник, возглашая: «Канун Субботы! Канун Субботы!»
Это может быть любой пустяк!.. Да вот – хоть бы этот стражник.
САВЛ. Ты смеешься! ЛУКА. Ничуть! Стражник проходит в одно и то же время. При этом, заметь, в канун Субботы повязка на его голове – не белая, как во все дни, а голубая, праздничная!
САВЛ. Ну и что? ЛУКА. Представь, что перед самым первым твоим озарением ты видел храмового стражника в голубой повязке. Ты мог не обратить на это внимания, но тайная, скрытая от тебя область твоего разума случайно связала эти два события воедино, вот и все!
САВЛ. Что, «все»? ЛУКА. А то, что после того ты уже не в силах напрячь свои способности, пока не увидишь голубой кидар на голове стражника!
САВЛ. Я буду скучать по тебе, Лука, по твоему острому уму!
ЛУКА. Приятно слышать. Но мы заболтались. Ты ведь… торопишься?
САВЛ. Я надеюсь за два дня добраться до Яффы и сесть на корабль. Если повезет с ветром, через неделю я буду в Тарсе.
ЛУКА. Тебе – на север, а ветер как раз – оттуда. Можно проплавать и месяц. Стоит ли бежать на ночь глядя? Яффская дорога – не лучшее место для ночных прогулок.
САВЛ. Я не могу ждать! Если я не застану ее в живых, я не прощу себе задержки. Если Господь дает мне случай спасти хотя бы одного человека, смею ли я медлить?
ЛУКА. Я шел к тебе с просьбой…
САВЛ. Для тебя я сделаю все, если… если это не слишком меня задержит, прости, Лука!
ЛУКА. Мне нужно, чтобы ты кое-что увидел для меня. Сегодня – твой день.
САВЛ. Хорошо. Что мне увидеть? Марию?
ЛУКА. Почти угадал. Но сначала я прошу тебя увидеть Юнию. Я настаиваю – как друг.
САВЛ. Хорошо! (Сосредоточивается).
Сцена темнеет. Видение: Юния, неподвижно лежащая на ложе, с закрытыми глазами.
Я вижу ее. Кажется, она спит…
Из тьмы возникает Плакальщица и приближается к Юнии.
Опять – эта тень!
ЛУКА. Что за тень?
САВЛ. Я уже видел ее… будто женщина, вся в черном… Но что она делает?!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. (Поет).
Если пойду я долиною смертной тени,
Не убоюсь зла, потому что со мною Ты:
Твой жезл и Твой посох меня успокоят.
САВЛ. Господи! Она оплакивает Юнию! О, я несчастный!!
В видении появляется Андроник, оглядывает Юнию и Плакальщицу.
АНДРОНИК. (Плакальщице). Кто ты? И что делаешь?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. (Всхлипывая). Разве ты не видишь? Я – плакальщица. Я оплакиваю бедную страдалицу. Уже ничто не связывает ее с этим жестоким миром!
АНДРОНИК. Но эта девица еще не умерла!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ее измученная душа уже покидает тело, это пристанище скорби!
АНДРОНИК. Я знаю тебя! Иди прочь!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Меня нельзя прогнать. Я – везде. И нужно знать имя того, кого прогоняешь. А у меня нет имени: я – плакальщица.
АНДРОНИК. У тебя есть имя: Тьма Безысходная!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. И как ты меня прогонишь?
АНДРОНИК. Тебя и прогонять не нужно. Тебя просто нет!
Плакальщица растворяется во тьме. Андроник наклоняется к Юнии, берет ее за руку.
Господи, какой дивный лик Ты сотворил! Не попусти смерти разрушить до времени чудесное создание Твое, юное и невинное!.. Именем Иисуса Назарянина, Сына Воды и Огня, встань! Встань!
