— Вспомнил, — ответил Никишин. — Телефон вы уже записали, а фамилия моя — Боровиков.
Это была девичья фамилия жены.
1983
До самого последнего времени я пребывал в твердом убеждении, что по складу своего характера имею некоторые основания считать себя психологом, может быть, и не очень крупным, но все же достаточно зрелым.
Один психологический этюд я не так давно проделал в гостинице одного города, куда приехал в командировку. Ни города, ни гостиницы я не назову по сугубо личным мотивам.
В голубое летнее утро я вошел в вестибюль гостиницы. В креслах рядом со своими чемоданами недвижно сидели соискатели номеров, согреваемые надеждой на чудо. Я мог бы уподобиться любому из них, но, мгновенно оценив ситуацию, подошел к окошку администратора — человека, способного и обрадовать и начисто лишить надежды. Прочитав объявление: «Свободных номеров нет» — и изобразив на лице простодушие, сдобренное улыбкой, я задал вопрос риторического характера:
— Следует ли мне принять это на веру? Можно ли предположить, что в этом прекрасном современном здании не имеется в наличии ни одного свободного номера, готового принять меня в свое лоно? Правильно ли я понял фразу, начертанную на стекле и информирующую о том, что в вашем отеле не найдется места для меня, для представителя динамичного и неистребимого клана командировочных?
Администратор ответил:
— Объявление, которое висит прямо перед вами и которое вы прочитали, со всей откровенностью и со всей полнотой отражает истинное положение, что сложилось на сегодняшний день.
И вот тогда-то я вспомнил совет, полученный мною в момент расставания на вокзале моего родного города от жены, с которой мы прожили уже двадцать семь лет: «Если не будет номера в гостинице, не теряй времени, отправляйся гулять, дыши местным воздухом, а чтобы администратор сохранил в памяти твой светлый образ, оставь ему свой паспорт, он это воспримет как знак доверия. Оставь и тихо скажи: «Если, на мое счастье, освободится номер, пожалуйста, поимейте меня в виду. Я хочу сберечь в памяти яркое впечатление о вашем городе и о его гостеприимстве». Убеждена, что твоя скромность, если не сказать — наивность, тронет этого мужчину или женщину до глубины души».
Я все это произнес, достал из кармана паспорт, протянул его администратору, полагая, что встречу протестующий жест, но такового не дождался и ушел плавной походкой.
Спустя два часа, вернувшись в гостиницу, я заметил, что кандидатов на приют стало меньше. Это меня вдохновило, я понял, что все идет своим чередом, одни люди уезжают, освобождают номера, и другие становятся временными их жильцами.
Подойдя к окошку администратора, я с радостным удивлением увидел в его взгляде ожидание, больше того — жажду как можно скорей облегчить мою участь.
Администратор протянул мне листок и с отцовской теплотой в голосе произнес:
— Будьте любезны, заполните это. Вам исключительно повезло, освободился хороший номерок на третьем этаже.
Я сделал все, что следовало, и вскоре стал полноправным жильцом гостиницы.
Чуть позднее, принимая душ у себя в номере, я мысленно отметил, что мой психологический опыт завершился весьма удачно, хотя, по правде говоря, я пока еще не понял, что в данном случае сыграло решающую роль, — видимо, вежливость, неординарность речи и непохожесть на остальных просителей помогли мне в трудную минуту.
И тут я еще подумал: насколько примитивней было бы пожаловаться на слабое здоровье, на усталость в дороге, наконец, на важность дела, в связи с которым я приехал.
Так или иначе, опыт удался блестяще.
В конце недели по возвращении домой я с удовольствием поведал жене и теще, как благополучно свершилась моя командировка, как тепло и сердечно приняли меня в городской гостинице.
— Мир не без добрых людей, — отметила жена.
В заключение выступила теща.
— Анатолий, — сказала она, — когда ты уезжал, я хотела попросить, чтобы ты мне что-нибудь купил. Я даже список написала, а вот отдать забыла. Только и успела сунуть в твой паспорт двадцать пять рублей.
Последнее обстоятельство заставило меня некоторое время помолчать, а заодно и пересмотреть свое отношение к психологии как к одному из методов постижения сложностей человеческих характеров.
Это, как говорится, дело будущего.
1983
— Бывают в моей жизни такие, понимаешь, критические ситуации, когда лично я не могу молчать. Ну никак не могу. И уж тогда я, как говорится, режу всю правду-матку, и тут меня никакая сила не удержит!..
— Ну и правильно. Так и надо.
— Да? Тоже так считаешь?.. А ведь многие люди играют в молчанку. Узнай у такого — что он думает и что его возмутило. Нипочем не угадаешь.
— Это уж точно.
— Вот я тебе такой пример приведу. Почечуева Ивана Егорыча знаешь, нашего управляющего? Нет? Жаль. Получил этот человек назначение, принял трест и приступил, да? Но ведь трест, понимаешь, не просто помещение, где люди работают. Трест — это коллектив. У одного один характер, у другого совершенно иной. Каждого понять надо, разглядеть сильные его стороны и, конечно, отдельные слабости. Так нас жизнь учит, верно? Нет? И тут что? Тут подход нужен правильный к людям, любого надо уметь поднять на должную высоту или же, наоборот, в нужный момент поставить его на место. А Почечуев как себя проявил. Просто тебе скажу — показался коллективу не в лучшем виде. Лично у меня сложилось к нему критическое отношение…
— И ты сумел это как-то выразить?
— Отвечаю. Я, конечно, на любом собрании мог выступить и выдать ему все, как говорится, открытым текстом, но потом, думаю, нет, это будет перебор…
— Ну и как же ты поступил?
— Как? Очень просто. Дома сел, телевизор выключил, жена к соседям ушла, взял листок бумаги, ручку и написал все своим почерком, чтоб не принял за анонимку…
— Кому ты написал?
— Ему и написал, Почечуеву Ивану Егоровичу, управляющему.
— Да? И что же ты ему написал?
— Я сейчас, конечно, в точности не повторю, но смысл у меня был, примерно, такой… Начал я про то, что в наше время исключительно большое внимание уделяется трудовой дисциплине и, что очень важно, требование строго ее соблюдать относится не к одним только рядовым работникам, но и буквально ко всем, независимо от занимаемой должности. Если начало работы в девять ноль-ноль, значит, будьте любезны к девяти быть на месте, порядок существует для всех. Еще я написал, бывает, когда к вам в кабинет сотруднику просто-таки невозможно пробиться. Никогда, написал я, зазнайство не украшало руководителя учреждения. Сколько раз вы, Иван Егорович, не отвечали на слова: «Здравствуйте» или «Добрый день», что также характеризует вас со знаком минус.
— Так прямо и написал?
— Так и написал. А что? Подумаешь.
— Молодец!
— Погоди, это не все. Я написал — почему вы не приняли никаких мер, когда округлили данные по выполнению плана за второй квартал? Еще я написал, что пора кончать с такой практикой, когда день рождения того или иного работника треста то и дело сопровождается товарищеским ужином. Я ему написал, что средства на культурные нужды должны расходоваться на эти нужды. Я спросил его в письме, из каких средств оплатили инструментальное трио на дне рождения у заместителя начальника отдела снабжения, когда один из музыкантов, как вы сами видели, явился в нетрезвом состоянии и вместо соло на электрогитаре плясал «цыганочку» и два раза при этом упал.
— Красивую ты ему нарисовал картину.
— А что? Буду я с ним чикаться. А под конец я ему еще порцию выдал. Навсегда забудьте привычку повышать голос на сотрудников. Это вызывает у них нервозность, а иногда даже потребность применять валидол. Вот так.
— Прямо скажу — резкое написал письмо.
— А я человек прямой. Такой у меня принцип. Стиль такой.
— Интересно, как же он отреагировал на такое письмо?
— Кто?
— Ваш управляющий.
— Если хочешь знать, это дело второе. Мне важней то, что я сумел заострить перед ним ряд вопросов.
— А не боишься, что твое письмо, как бы тебе сказать, осложнит твои отношения с руководством? Ты об этом подумал?
— Подумал. Достал конверт, перечитал все, что написал…
— Ну и что?
— Порвал к черту!.. Говорят, Почечуева то ли куда-то переводят или снимать его собираются. Когда я это в точности узнаю, возьму чистый листок бумаги, изложу все по памяти и после вручу ему за моей личной подписью.
— Ах, вот ты как…
— Я ж тебе сказал — я с ним чикаться не буду. Я человек прямой. Если уж я взялся за дело, обязательно его доведу до конца. Только не надо улыбаться. Раз я сказал, значит — все!..
