— Подожди, Доминик. Дослушай до конца. «Что касается денег, я хочу получить два миллиона триста пятнадцать тысяч долларов за Филаджи, пятьдесят тысяч для своих людей, помогавших мне его выкрасть, и оставшиеся двадцать пять тысяч, которые обещаны Домиником моей жене…»
— Правильно, — закивал Энджело. — Это справедливо.
«Кроме того, я хочу получить еще два миллиона, которые уплатила за Филаджи страховая компания…»
Портено хлопнул в ладоши и захохотал.
— Вот молодец! Сразу видно — мой сын!
— Таким образом, — Эдуардо отложил письмо, — на Филаджи мы получили ровным счетом семьдесят два миллиона. Чарли требует из них четыре с половиной.
Это чуть больше шести процентов. Мы выплачиваем эти деньги, и Филаджи вновь…
— Выплачиваете деньги?! — взорвался задыхающийся от ярости Доминик. — Вы выплачиваете этому уроду деньги?!
— Замолчи! — жестко оборвал его Эдуардо. Когда того требовала ситуация, он становился холодным, как глыба льда. — Чарли имеет право на эту долю все равно. Он не обязан ничего у нас требовать. Это его деньги! Ты из-за своих дурацких амбиций перессорил всю семью.
— Я…
— Заткнись! Мы выплатим деньги Чарли. А ты принимай таблетки от давления, говорят, очень помогает. Нам нужно одно — чтобы дело Филаджи и этой жены полицейского поскорее заглохло. Сейчас мы поедем к отцу и обсудим все с ним.
Эдуардо встал и принялся натягивать пиджак. Письмо он сунул в карман.
Энджело поднялся, опираясь на трость, надел пальто и кивнул смотрящему в какую-то точку на стене Доминику.
— Ну, вставай, вставай…
Доминик поднял на него глаза. Им овладело странное чувство. Бешенство, смешанное с бессилием. Власть утекла, как песок сквозь пальцы. Он никому не нужен. Никто не собирается считаться с ним. Полчаса всеобщего обожания обошлись ему слишком дорого. Доминик потерял все, что имел еще вчера утром. Хотя… Деньги. У него остались деньги. Много. Достаточно, чтобы стереть Портено в порошок. Он не даст ненависти овладеть им вновь. Сегодня же вечером нужно позвонить киллеру. Настоящему, а не этой бабе, мать ее. Пусть сделает то, что нужно. Цена не имеет значения. Главное — восторжествует справедливость.
Доминик, тяжело отдуваясь, поднялся. Надев пальто и шляпу-котелок, он направился к выходу, а Энджело и Эдуардо последовали за ним, тихо переговариваясь на ходу.
Они прошли по широкому коридору, по обеим сторонам которого размещались двери офисов различных фирм и контор, и вызвали лифт.
Кабина оказалась забита людьми. Им едва удалось войти. Энджело и Доминику пришлось встать прямо перед дверками, зато Эдуардо устроился между растерянного вида клерком в строгом костюме и сногсшибательной брюнеткой в короткой юбочке. Ноги ее были такой длины, что у любого могла закружиться голова, а уж Эдуардо не был монахом. Стараясь не делать резких движений, он осторожно провел ладонью по бедру брюнетки, ощутив плавный изгиб упругих мышщ. девица слегка повернула голову и обворожительно улыбнулась. То ли ей действительно понравился спортивно-подтянутый, импозантный, хотя и довольно пожилой мужчина, то ли она относилась к разряду охотниц, но улыбка получилась откровенно-зазывающей, многообещающей. Эдуардо переместил ладонь повыше, на крепкие ягодицы и одобрительно хмыкнул. Она чуть заметно коснулась его ноги бедром и вновь улыбнулась.
В этот момент кабина дрогнула и остановилась. Доминик, а за ним и Энджело шагнули в вестибюль. Затем вышел клерк, потом брюнетка — давая возможность стоящим сзади оценить свою потрясающую фигуру — и, наконец, Эдуардо. Решительным движением он взял се за локоть и отвел в сторону договориться о встрече. Она не возражала.
Доминик все еще во власти одолевающей его ярости шагал широким твердым шагом, не оглядываясь, не проверяя, успевают ли за ним спутники.
Энджело задержался. Он, улыбаясь, наблюдал за Эдуардо и кокетничающей брюнеткой. Они представляли собой весьма странную, хотя вполне симпатичную пару. Прицци наклонился и начал нашептывать что-то в самое ухо девицы. Та улыбалась и одобрительно покачивала головой.
Доминик вышел на улицу, спустился с невысокого крыльца и остановился, оглянувшись. Начавшее было идти на убыль раздражение, вновь всколыхнулось в его груди. Желваки перекатывались под дряблой кожей. Ярость искала какой-нибудь повод для выплеска. Точку приложения, возможность снять накопившиеся отрицательные эмоции.
Он стоял спиной к проезжей части и потому не заметил остановившийся у тротуара черный «крайслер-роуд райнер». Дверца со стороны пассажира открылась. Из салона выбрался высокий мужчина в черном плаще, шляпе и, несмотря на пасмурный день, в солнцезащитных очках. Странный человек, напоминающий злодея из плохонького комикса, быстро и деловито подошел к Доминику со спины, спокойно вытащил из объемного кармана плаща мощный сорокапятикалиберный «Глок», приставил его к затылку Прицци и нажал на курок.
Громкий хлопок потонул в шуме сотен машин, несущихся по Парк-авеню. Выстрелом с головы Доминика сорвало шляпу. Она откатилась прямо под ноги прохожим и ее несколько раз пнули, пока кто-то заметил окровавленного человека, стоящего у самого края тротуара. Две черно-бурые дорожки проползли от брови до подбородка. Лоб Доминика зиял черной дырой, величиной с долларовую монету. Глаза смотрели с безграничным удивлением, словно Доминик еще не верил в произошедшее. Хотя, на самом-то деле, он уже не мог верить или не верить. Его мозг превратился в бесформенный серый сгусток, не способный воспринимать реальность. Состояние, в котором пребывал Прицци, называется физической смертью. Тело удерживалось на ногах каким-то чудом. Фактически, Доминик уже умер.
Убийца, по-прежнему абсолютно спокойный, сунул пистолет в карман, двумя шагами покрыл расстояние, отделяющее его от машины, и забрался в салон. «Роуд райнер» взревел мощным двигателем, резко взял с места и тут же затерялся в пестром потоке автомобилей, несущихся в сторону аптауна [20].
Доминик, покачиваясь, простоял еще полсекунды, а потом повалился плашмя в грязное снежное месиво, подняв фонтан брызг и едва не сбив с ног проходившую мимо женщину. Та истошно взвизгнула. На полах ее светлого пальто остался отвратительный кроваво-серый мазок. Голова убитого покоилась в мутной луже, подернутой тонкой ледяной корочкой. Мертвые глаза уже тронула безразличная дымчатая поволока, губы приоткрылись, изо рта торчал кончик языка.
Одинокий котелок валялся у стены дома, забрызганный грязью и никому не нужный.
Энджело и Эдуардо, с вытянувшимися от растерянности лицами, замерли на крыльце, глядя на распластанное тело своего бывшего босса…
… Коррадо Прицци, сидя в любимом высоком кресле, покуривая итальянскую сигарету, наслаждался открывающимся из окна удивительным видом зимнего fiapxa. Выпавший утром первый снег совершенно преобразил его. Деревья стали пестрыми, черно-белыми. Из-под ледяного покрова кое-где просматривались желто-коричневые пучки жухлой травы. Листья еще не до конца облетели с костлявых ветвей. Изредка алый парус срывался под тяжестью мокрого снега и, кувыркаясь, падал вниз. Несколько рябин в глубине парка роняли красно-оранжевые, тронутые морозцем ягоды, словно капли крови, и птицы склевывали их, едва они касались земли.
Коррадо не носил очки, хотя и был несколько подслеповат, как и большинство людей в его возрасте. Он не мог разглядеть, какие это были птицы, поэтому решил для себя, что голуби. Пусть будут голуби. Сизые, с голубовато-синим отливом на перьях.
Иногда налетал ветер. Он пел в водостоках прерывающимся неровным тенором, скатывался по каминным трубам, насвистывая будто развеселый трубочист. Дон слушал его голос, разбирая в нем забытые ноты своих ночных детских страхов. В какие-то моменты ветер пытался забраться в дом. Невидимые пальцы рвали оконные рамы, стараясь открыть их, отодвинуть, просочиться хотя бы в крохотную щелку, чтобы согреться в тепле комнат. Он рождался и умирал, и рождался вновь. Ветер был вечен.
