Каникулы, отпуск… Замечательные дни. Мне порой кажется, что все самое интересное в личной жизни происходит именно во время них.
Закончив чтение первой части этой истории, вечером одного из немногих оставшихся дней моего отдыха я, наблюдая за уходящим за горизонт солнцем, размышлял о любви. Не зря великий Пушкин сказал: «Любви все возрасты покорны». Героиня этой прозы… Ей шестнадцать лет и — такая гамма чувств, смесь юношеского авантюризма и чистых эмоций.
То ли волшебные краски заката, то ли прочитанное передали мне романтическое настроение, и я вспомнил такой же вечер, такое же мое настроение, но только два года назад… И прекрасную девушку в лучах вечернего солнца.
Удивительными бывают переплетенья судеб. Удивительными бывают события, рожденные нашими мыслями, мечтаниями, воспоминаниями.
Тогда, отдыхая в Сочи, за три дня до моего отъезда домой, сидя на берегу моря и прощаясь с солнцем и миром летнего счастья, я увидел юную девушку, вышедшую на берег и с необъяснимой тоской вглядывающуюся в даль. Ее черные волосы отражали лучи заходящего солнца, густые ресницы слегка прикрывали прищуренный взгляд карих глаз, направленный куда-то за горизонт. Полюбовавшись красотой уходящего дня, она, вдруг нахмурив смолистые брови, чему-то улыбнулась, присела на маленький камушек и, развернув принесенную с собой книгу, стала с очень серьезным видом ее читать. В этой своей юной серьезности она была очень трогательна и мила. И сидела она как-то необычно. Я даже не сразу понял, что было необычным. В ней была стать. Она сидела на камушке так, как будто на светском балу, на краешке золоченого кресла, с непринужденно благородной осанкой. Но вместе с тем в ней чувствовалась естественность и наивность. Естественность, какая бывает у Природы, у теплого заката, у света ночных звезд. Наивность, читаемая только во взглядах юных девушек, которые еще верят в благородных принцев, в вечную любовь, у которых суета будней не успела еще украсть способность мечтать.
Почему у меня в голове мелькнуло именно слово «бал»? Улыбнувшись, подумал: «Прямо княжна». Украдкой любуясь ее красотой, я стал размышлять о том, кто она. Но не получалось… В голове по-прежнему вертелось: «Княжна… княжна…», а потом вдруг — «Мери… Почему именно Мери? Она скорее Бэла». Я улыбнулся этим мыслям. А может, героиня лермонтовской «Тамани», чуть не сгубившая Печорина. Я вспомнил соответствующие строки Лермонтова: «Моей певунье казалось не более 18 лет… Решительно, я никогда подобной женщины не видывал… необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах… — всё это было для меня обворожительно… Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное… в ее улыбке было что-то неопределенное…». «Похоже… Но все же стать и благородство… все же — Бэла», — решил для себя я.
Тут мои размышления были прерваны тем, что девушка захлопнула книжку и встала, чтоб уйти… Я мельком увидел обложку — «Герой нашего времени». Такое совпадение разве бывает? Бывает, и не только в романах. А может, все это порождается тонким миром, куда уходят наши мечты…
Не знаю почему, но тогда, прилетев в Москву, я перечитал прозу Лермонтова. И сейчас, два года спустя, я, вспомнив эту историю, решил утром непременно поехать в Тамань.
Я ехал вслед своим воспоминаниям о прекрасном мираже, вслед любви и чувствам, рожденным прозой великого поэта, в места Лермонтова — Печорина, контрабандиста Ян-ко, его подручного мальчишки, той таинственной красавицы… в Тамань. И еще я ехал, чтобы именно там, не зная почему, дочитать до конца историю Лены и Александра.
На следующий день, прибыв в Тамань, вдоволь нагулявшись по его старым узким переулкам, надышавшись таманским ветром, попив фанагорийского вина и купив у местных мальчишек кулек с сорванной при мне шелковицей, я устроился с удобством на обрыве на краю Керченского пролива. Обрыва, на котором слепой мальчик, рожденный пером Лермонтова, словно всматриваясь в туманную даль, ждал скрипа весельных уключин контрабандиста Янко, и я, предвкушая дальнейшее чтение, открыл новую страницу пожелтевшей тетради.
Летние каникулы — это такое время, которое все люди вспоминают с теплым ощущением детства. Но мне вспоминать детство было еще рано, и я мечтала о будущем. Хотя мечтания мои были бесполезными и ни к чему не приводили. Как я ни пыталась поскорее повзрослеть, Надеждин все равно «взрослел» вместе со мной и, как ни старайся, он все равно на девять лет меня старше как был, так и будет всегда.
Все лето родители мои суетились с отпуском, а когда оказалось, что отпуска не будет, они решили отправить меня с одним папиным сотрудником. Он ехал со своей женой и сыном в Гагры. И я поехала. Познакомилась я с ними только в поезде. Его сыну 19 лет и он учится на втором курсе в МГИМО, и как бы вы думали его зовут? Ну, конечно же, Рома. А как же еще, это прямо наваждение на меня какое-то с этим МГИМО. Да, да. Это был тот самый Рома. Я его сразу узнала, и он меня тоже. Но, черт возьми, этот Рома оказался благородным и славным малым. Он не стал меня позорить перед своими предками и выдавать им историю нашего знакомства, когда я представилась ему студенткой.
Он дождался ночи, и когда мы вышли с ним в тамбур, он начал свой допрос. Ну, мне больше ничего не оставалось делать, как во всем откровенно признаться. Признаться, что я перешла в десятый класс, что мне семнадцатый год пошел, что я комсомольский лидер в школе и что собираюсь в МГИМО. Но кто бы мог подумать! Мое чистосердечное признание не расстроило его, а совсем напротив — очень обрадовало. Его очки в серебристой оправе радостно поднялись, и он расплылся в уже знакомой мне улыбке.
Всю ночь мы простояли в тамбуре, и Роман все лип ко мне с вопросами. Затем весь день и последующую ночь он не мог успокоиться и рассказывал взахлеб, как он каждую неделю ходил в МИРЭА и искал меня во второй группе ЭОТ. Потом он подумал, что я из МГИМО, и облазил весь институт. Как он потом мучился и страдал, не найдя меня нигде. И вдруг такая встреча. О боже, если б кто мог знать, как это было мучительно, выслушивать его бредни, когда ты вторые сутки не смыкала глаз. Но он это не понимал, и сам почему-то спать не хотел.
Слава богу, когда мы сели в такси, нас разделила его мама, Татьяна Александровна. Замечательная женщина. Всю дорогу в такси она молчала, словно понимала, что мне нужно отдохнуть. И я спала как убитая, обдуваемая теплым, морским ветерком. Мне снова снился Надеждин. Его галстук, красный с белым, развевался на ветру, Саша то с укоризной надвигался на меня, то с улыбкой удалялся. И так было на протяжении всего сна. В конце сна он взял меня за руку, и… я проснулась и увидела эту надоедливую физиономию в очках с серебристой оправой. Рома держал меня за руку и зверски улыбался, приглашая выйти из машины. Я выдернула руку и, спотыкаясь, вылезла из такси. Когда поднималась по уже знакомой мне лестнице пансионата «Солнечный», меня кидало из стороны в сторону, так как я шла с полузакрытыми глазами и никак не могла проснуться. Еще, как назло, наш номер оказался кем-то занят. Я как во сне слышала, что Рома и его отец с кем-то ругаются и просят освободить номер. Проблема разрешилась, когда Татьяна Александровна сообразила сказать, что мы с Романом молодожены в свадебном путешествии… номер сразу же освободили. Вдруг я услышала чье-то недовольное ворчание на иностранном языке, мне показалось сквозь дрему, что это был голос Надеждина. Я резко открыла глаза и в тумане уходящего сна увидела какого-то смуглого, как араб, иностранца. Своими огромными белыми глазищами он вылупился на меня. Потом безнадежно повернулся и побрел прочь.
Наконец меня растормошили окончательно. Передо мной предстал просторный светлый номер. В нем было две кровати, покрытые тигровыми покрывалами, две тумбочки со светильниками, журнальный столик со свежими газетами, два кресла, телевизор, душ и, конечно же, лоджия. Великолепная широкая огромная веранда с видом на море и на окружающий лес из огромных вековых сосен.
Я набрала полную грудь свежего влажного морского воздуха, повернулась, чтобы вернуться в комнату, но так и застыла. Передо мной опять была эта майская физиономия с очками. Он сиял как медный таз. Я выпустила набранный в легкие воздух, который уже достаточно наполнил мою кровь кислородом, а сам насытился углекислым газом, отстранила Рому, вошла в комнату, села в кресло и взяла газету в руки. И тут он произнес свой краткий монолог.
— В этой комнате будем жить мы с тобой, как молодожены в свадебном путешествии. Это номер люкс.
И Роман обнажил свои очаровательные желтенькие зубки.
