Алексей Домнин
СКАЗАНИЯ О КУДЫМ-ОШЕ И ПЕРЕ-ОХОТНИКЕ
ПО МОТИВАМ КОМИ-ПЕРМЯЦКИХ ПРЕДАНИИ
Народная память сохранила для нас прекрасные сказки и чудесные предания, возникшие в глубокой древности. В них поэтическое воплощение чаяний и ожиданий народных, мечта о человеке-богатыре, который покоряет природу, охраняет землю и свой народ от врагов. Во времена жесточайшего гнета, в пору нищеты и бесправия трудовое крестьянство не теряло веры в бессмертие лучших человеческих качеств, оно противопоставляло темной действительности светлую мечту о сильном человеке, в котором мы видим обобщенные черты национального героя.
Русские героические былины рисуют образ крестьянского богатыря Ильи Муромца. Коми-пермяцкий народ поэтически воплотил свою историю в деяния и подвиги Кудым-Оша и Перы-богатыря. Чтобы сделать непрерывным многовековой путь жизни, чтобы сохранить связь времен, в народных преданиях Кудым-Ош и Пера ставятся чуть ли не в родственные отношения. Но Кудым-Ош жил в древнюю эпоху, может, за тысячу лет до нас, он один из первых родо-племенных вождей, стремившийся к объединению людей пармы под своим тотемом. Тотем — это животное, растение, предмет, которые род считает своим покровителем. У рода Кудым-Оша тотемом был Ош — медведь. Предания о Кудым-Оше очень смутны и отрывочны. И писатель, который хочет рассказать о нем, должен прибегать к вымыслу, к фантазии, по-своему заполнять не освещенные в преданиях моменты его «биографии».
А Пера — совсем мужицкий. Его подвиги, начавшиеся в языческие времена (победа над лешим, водяным), обрываются в эпоху борьбы крестьянства против крепостничества, против злейших феодалов в нашем крае — Строгановых.
Долгая и завидная судьба у народных героев. Богатыри не умирают. Они могут заснуть, могут уйти в камни, в горы, охраняя земные клады, завещая трудовому народу богатства, принадлежащие каждому человеку в равной доле. Народная фантазия в любой момент может вдохнуть в этих богатырей жизнь, и они снова способны на подвиг во имя справедливости на земле.
Алексей Домнин убежден, что существовали когда-то у коми-пермяцкого народа эпические песни, наподобие русских былин или карельской «Калевалы». Это убеждение побудило его объединить предания в циклы, представить их поэмами. Писатель изучил не только опубликованные материалы по коми-пермяцкому фольклору, но и записи преданий, сделанные в последние годы фольклористами Прикамья. Он имел возможность познакомиться с особенно ценными текстами преданий, записанными коми-пермяцким писателем В. В. Климовым. Такая опора на устно-поэтические традиции увеличивает ценность сказаний. Но в то же время это не стихотворное переложение преданий, а творческое осмысление их.
Необыкновенно широка и богата легендарная история Прикамья.
На берегах Вишеры и Колвы сохранились предания о богатыре Полюде, пришедшем на Урал из Великого Новгорода. Гора Полюд — место богатырской заставы, великий памятник одному из первых землепроходцев. В народном сознании Полюд уподоблен охотнику Пере. К нему за помощью приходят атаманы Камской вольницы, и он щедро награждает их сокровищами из своих подземных кладовых.
На Северном Урале народ манси хранит память о могучем Пеле, хозяине гор, который также боролся со злыми духами природы, вместе с русским народом выступал против внешних врагов.
Пера, Пеля, Полюд. Три богатыря, так похожие друг на друга. В них единство и близость народных идеалов, одинаково отраженные устремления в будущее. Их объединяла борьба против общего врага — угнетателей и душителей трудового народа. Они стремились к дружбе, они — символ братства народов.
И. Зырянов, кандидат филологических наук
На широких крыльях песни
Унесу вас в край преданий,
Пусть слова мои, как зерна,
В вашем сердце прорастают.
Есть запев у древних песен.
Есть начало у народа.
Сероглазые чудины*
Жили в парме* в давний век.
Слепы низкие землянки,
Но леса вокруг просторны,
И сладка еще живая
Печень лося молодого.
Солнце им тепло дарило,
Птицы вести приносили,
И костер горячей пляской
Духов ночи отгонял.
Как велел обычай предков,
Так и жили-бедовали.
Человека гасит старость.
И когда о дряхлом старце
Смерть в заботах забывала,
Тайной тропкой уходил он,
Рыл в глухой горе пещеру
И себя в ней хоронил.
Юный Ош в родном увтыре*,
Как земля порой весенней,
Спелой силой наливался.
Дан был Ошу зоркий разум,
Мог он видеть тени мертвых.
Мог догнать стрелу в полете
И с медведем разъяренным
В жмурки весело играл.
Мать его —
Ведунья Пэвсин —
Сны разгадывать умела,
Знала, где ночует Ойпель —
Бог лесов и рек студеных,
И могла заклятьем тайным
Ослепить пришельца злого,
Зверя вывести к ловушке,
Сделать хрупким меч врага.
А шаманка рода —
Чикыш —
С хитрым духом Сюра-Пелей
На горе шепталась в полночь,
Колдовством она умела
Воскрешать людей убитых
И, сухого мухомора
Накурившись, била в бубен,
Отгоняя хворь и зло.
Был отец у Оша памом*,
На Югру ходил войною.
Привезли его однажды
Со стрелой пернатой в сердце.
Долго Чикыш била в бубен,
У костра металась птицей,
Но его из края мертвых
Не сумела возвратить.
Пама в землю положили,
В ноги — голову медведя,
А лицо накрыли маской.
И до ночи пировали,
И смотрел на них безглазо
Деревянный серый идол,
И стекал, мешаясь с жиром,
Мед с его кровавых губ.
Новый пам увтыру нужен.
И назвали старцы Оша
У костра совета памом.
Поднесли ему с почетом
Посох — знак вождя и власти,
Пояс в медных украшеньях,
И со всеми поклонилась
Пэвсин сыну до земли.
Знает волк оленьи тропы,
Знает враг, где есть пожива.
А чудское городище,
Как гнездо среди равнины,
Девяти ветрам открыто.
Чаще недруги-соседи
Из засады нападают,
Тает племя день за днем.
Он зажег костер совета:
— Потому теснит нас ворог,
Что от нас далеко боги.
На горе,
Где их жилище,
Надо вырыть нам
Землянку,
Обнести заплотом
Крепким —
Как птенцов своих
Тетерка,
Ойпель станет нас
Хранить.
У людей от дерзкой речи
Языки к зубам прилипли,
Приутихла речка Иньва,
Ожидая гнева духов.
— Пусть у тех отсохнут руки, —
Грозно вымолвила Чикыш, —
Кто пойдет к горе священной
И земли нарушит сон!
Ош разгневанный воскликнул:
— Вы мне дали этот посох,
Вы меня назвали памом,
Я зову с собой отважных,
Ну, а те, кто, словно мыши,
В норы головы уткнули,
Пусть врагам поживой станут,
Пусть им ребра гложет страх!
На реке волна вскипела,
Пуще люди оробели.
Ош к светилу вскинул руки:
— Солнце, ты глаза открой нам,
Просветли наш дикий разум!
И упал на землю сумрак,
Только лысую вершину
Заливал горячий свет.
Первым Ош взошел на кручу,
Указал, где ставить крепость
Из сосновых желтых бревен…
Время дерево источит,
Не иссякнут реки жизни.
Так с бревна, с землянки первой
Началась столица края,
Город Оша — Кудым-кар.
Было так: по воле старцев
Воин брал себе невесту.
Тесен Ошу тот обычай,
Как одежда не по росту.
Чикыш злобится на пама,
Над судьбой его колдует
И плетет ему ловушку
Из медовых хитрых слов.
— Есть река в краю полночном,
Там увтыр вогулов* диких,
Городзуль * — цветок весенний —
Дочь-красавица у князя.
Если мудрый пам сумеет
В жены взять княжну-вогулку,
Богатырь у них родится, —
Чикыш паму говорит.
И тоска вонзилась в Оша,
Как рыбацкий крюк в печенку…
По реке несется лодка,
Словно гусь по струям быстрым,
Ош гребцов своих торопит,
Были б крылья, полетел бы
Птицей он в увтыр вогулов,
Но далек и труден путь.
Тяжела волна на Каме,
Ветер северный неласков.
Дни, как волны, режет лодка
И копьем сквозь ночь проходит…
Наконец они пристали
К поселению чудскому,
И сама Виджо-ведунья
Пама ждет на берегу:
— Знаю, гибель нагадала
Чикыш паму молодому.
Не ходи ты за невестой
В край полуночи к вогулам,
Не пройти туда и лосю
Через хляби и болота,
Злая топь тебя поглотит,
Шею травы оплетут.
Не в обычае чудина
Возвращаться с полдороги.
Ош в лесу срубил под корень
Две дуплистые осины,
Сделал две коротких лодки —
Два корыта остроносых,
Переплел внутри ремнями
И на лапти их надел.
Говорит ведунья паму:
— Ты хитер, как старый филин,
Но мои слова запомни:
Коль сосватаешь невесту,
Что бы после ни случилось,
Ты держать обязан слово.
На колу, коль отречешься,
Голове твоей торчать.
И дала ведунья паму
В спутники слугу Ваяси.
Долго шли они на север,
Как на лыжах, на корытах —
Грязь ворчала под ногами,
Пузырями исходила,
Из глубин зловеще тлели
Топи тусклые глаза.
Руки трав хватают пама,
Ряской лыжи оплетают,
Нету сил камыш раздвинуть…
Наконец привел Ваяси
Оша в край, где прячут горы
В облаках свои вершины
И плывет с ночного неба
Неземной холодный свет.
Но гостей не приглашают
В поселение вогулы,
Князь велел закрыть ворота.
У стены они остались,
Как бездомные собаки.
А на остром частоколе
Черепа висят людские,
Смотрят,
Скалясь,
С высоты.
Ярость Ошем овладела,
Он всю ночь бродил по лесу,
Словно лось, ломая сосны.
На другое утро снова
Не зовут их в городище.
Кружат вороны над ними,
В черепа стучат, как в бубен…
И еще минула ночь.
Гневный князь выходит к паму
— Ты пришел меня позорить,
А не свататься за дочку!
Женихов здесь много было,
Все робели, как телята,
Дочь мою Костэ увидев:
Так страшна она собою.
Всем я головы отсек!
Место есть на частоколе,
Где и твой повесить череп!..
Не смутить угрозой Оша:
— Я женюсь, сдержу я слово.
Разве голову от счастья,
Может быть, я потеряю… Удивился князь и Оша
К чуму дочери ведет.
Входит Ош, откинув полог, —
Там сидит на мягких шкурах
Дева — чудище лесное:
Руки — что паучьи лапы,
А лицо — как морда зверя.
Лишь глаза ее прекрасны,
Лишь глаза полны печали,
Горя черного полны.
Словно небо раскололось
И обрушилось на Оша:
Или он богов прогневал
Тем, что думать смел о счастье
И тоска терзала душу,
Как ягненка росомаха?!
Лучше гнить на частоколе,
Чем себя проклясть навек!
И услышал голос нежный:
— Ты меня, жених, не бойся,
Облик мой не настоящий.
Сброшу чары колдовские,
Если ты меня полюбишь,
Снова девицею стану…
И в глазах ее светились
Страх, и горе, и любовь.
Сердце Оша содрогнулось,
Пред ее судьбою черной
И своя беда померкла.
Или с ним играют в жмурки
Боги, правящие жизнью?
Он покинуть чум не может,
Он от глаз ее раскосых
Взгляд не в силах отвести,
И не в силах горьким словом
На мольбу ее ответить:
— Пусть не знать мне женской ласки,
Пусть друзья меня покинут,
Но не дам тебя в обиду
Хитрым йомам* и колдуньям,
Злой старухе Танварпекве*.
Станешь ты моей женой!
Он приблизился к невесте
И рукою сильной обнял,
И она, внезапно вскрикнув,
На меха лицом упала.
А в горах взметнулись вихри,
Бродит эхо по ущельям —
То хохочет Танварпеква,
Гонит йомов из пещер.
Князь велит готовить свадьбу,
Привести оленей белых
И священный белый камень
Окропить их жаркой кровью.
Мать к огню ведет невесту:
Пусть огонь ее очистит
От заклятий Танварпеквы
И прогонит злую хворь.
Пред огнем водою горной
Мать лицо ее умыла —
Брызнул свет из окон неба,
Сотряслась земля от грома,
И с лица Костэ отпала
Шкура зверя — волос черный,
И паучьи лапы сохнут,
Осыпаясь с белых рук.
К жениху она выходит,
Городзуль — цветок весенний,
А лицо ее — как утро,
А глаза — озера света,
Звон ручья — ее улыбка.
Обмер князь, ее увидев,
Ош сказать не может слова —
От красы ее ослеп.
Пир устроил князь на славу.
Снарядил он дочь в дорогу,
Сорок воинов скуластых
В лодках подняли подарки.
Долог путь — свиданье сладко:
Ош с Костэ домой вернулся,
Сладким медом и весельем
Встретил их родной увтыр.
