Письма водяных девочек - Мария Семеновна Галина

Эту слизь нашли на младшем брате,

Она залепила ему глаза и уши,

С тех пор он ведет себя не так, как раньше:

Прорицает конец света, не узнает маму.

Конец света и правда не за горами:

По ночам восходит второе солнце,

Но, несмотря на природные катаклизмы,

Люди исключительно вежливы друг с другом.

Маму и правда узнать трудно,

У нее отросли рога и хвостик,

Но мы ее всё равно любим,

Потому что главное — это сердце.

Когда нам придется оставить эти

Бедные дома и уйти отсюда,

Нам нетрудно будет это сделать,

всё, что мы видим здесь, так изменилось.

Это уже, в сущности, не наша родина,

Наша родина где-то в другом месте,

За этими болотами, клубящимися туманом,

За этими лесами, по вечерам разговаривающими с нами

Такими удивленными голосами...

Ходит он во фраке, в котелке,

с тросточкой в руке,

но не по земле, а по реке

где-то между бакеном и плесом,

там его видали с катерка,

а еще — вблизи — два рыбака

впрочем, с этих что возьмешь,

пока их не протрезвили для допроса...

В лавку керосин не подвезли,

саранча снимается с земли,

спичек нет и соли,

но старухи, стоя за мукой,

спорят исключительно на кой

ходит он холодною рекой,

в круглой шляпе, с палочкой такой, —

шамашедший, что ли...

В небе среди бела дня видна

в трещинах багровая луна,

третий день на трассе тишина,

зарево встает за дальним лесом,

мыла не достать и папирос,

но людей всё мучает вопрос,

почему он посещает нас,

перед ледоставом, в эту стынь,

по воде, как посуху, прикинь,

где-то между бакеном и плесом.

 Север есть везде, даже на крайнем юге,

над полярной шапкой — кольцо зеленого света,

обозначающее края временной воронки,

куда еще не ступил ни один отважный,

лишь космонавты, свешиваясь с орбиты

различают нечеловечески острым зреньем

все игрушки, маленькие предметы,

все оловянные, деревянные самолеты,

в синей обложке книжку «Два капитана».

улыбается бабушка,

Генриетта

машет рукой (очки опять потеряла).

ширится кольцо холодного света,

постепенно поглощая всё остальное —

города с рассыпающимися огнями,

культтовары, райздравы, потребсоюзы.

Север — место, где всё сохраняется вечно,

все консервы добросовестных экспедиций,

 все тетради Амундсена и Пири.

все собаки, убитые для науки,

как живые встали, машут хвостами,

вот, впряглись в постромки и по торосам

тянут нарты, торопятся к горизонту,

в синем море кит играет голубобокий,

мамонтенок Дима трубит, задирая хобот

к светлому небу.

если долго глядеть с орбиты в эту воронку,

начинаешь видеть всё в настоящем свете,

видишь Север везде, даже на крайнем юге,

даже дома, по возвращении, окруженный

теплыми, улыбающимися, живыми.

это место, куда ушли все грозные чукчи

                с окровавленными ножами,

пухлые иннуиты, 

печальные бармаглоты

Иногда кажется, что над головой очень быстро проходит облако света,

так, что вдруг становится видно во все стороны света

словно бы всё заливает проницающее излучение,

так что почва делается прозрачной,

и вся земляная толща

тоже делается прозрачной:

черноземные ее покровы,

трудолюбивые ее микробы,

ископаемые ее фибулы и монеты —

всё такое четкое, осязаемое и в то же время как бы не совсем реальное,

не предметы, а, скорее, идеи предметов,

пересечение сияющих плоскостей,

трава, пульсирующая мириадами растительных клеток,

жемчужные створки сердцевидок и сердцеедок,

наконечники стрел, парча погребальных лодок,

столько самоцветных камней, друз горного хрусталя,

светящихся дивных кладов,

невероятных находок,

так что не сразу различает глаз

вереницы тихих, почти незаметных теней,

строящихся, дышащих в затылок друг другу,

бесконечные, за горизонтом исчезающие шеренги...

это в срочном порядке

перебрасывают в лагеря для военнопленных

тех, кто

не слушался маму,

не мыл перед едой руки,

не уступал старшим место в троллейбусе и метро,

не читал протоколы съезда,

не помнил наизусть имена и фамилии членов политбюро,

не аплодировал стоя,

не говорил правду в лицо сильным мира сего,

не удержал оборону,

не отваживался,

не прелюбодействовал,

не убивал...

 внутри себя

обрушиваясь в заснеженные города

 за руку переводя самого себя

через мост за которым ничего нет

где ни одна сволочь не подойдет

к плачущему в