Яшка казанова - стихи

курильщик опиума. сон отвратно-ватный:
журнал мурзилка, холодящий вальтер,
раздвинутая похоть, тишина...

вчера в прихожей фуэте вертела –
каблук не выдержал сие нахальство тела
и вырвался, оставив пятке гвоздь.

так бесподобно женскость пробивалась
во мне ко мне. и ей осталась малость –
дойти до горла и излиться в плач
по сломанному каблуку...
2001/11/14

вплавляю свою тишину в разговор.
женское – в женское: не по-библейски.
люблю. не тебя. не себя. никого.
никто задохнулся от ласковой лести,
которая льет из моей тишины,
такой неподатливой бабским болтушкам.
люблю. не тебя. ласты выброшены
на берег. и маска. и трубка. мне душно
от этого тихого небытия.
от жизни внутри. ты смеешься. и ало
твой рот колосится. и небо – ты. я
молчу, уцепившись за плоть одеяла,
за плотный угольник, за плюшевый край,
мне больно молчать безъязыкой улиткой.
любовная крошка, как уголь – икра.
любовная крошка по баночным литрам
рассована.
2001/11/14

возраст лишил меня самого главного –
мизинчики склеивать в знак равновесия...

глупо кричать наизнаночку гландами –
он это почувствовал тоже, и весь его
мир развалился на черное/белое
(читай: фотографии девушки познанной).
некому хвастать своими победами
и побеждать уже поздно (как поздно мне
вкалывать сладкие, гранотоминные
дозы лечебных надутотворенностей...)
он это почувстовал. ты не томи его,
нежно сломай полудетские ребрышки.
не дай ему вырасти в яркого юношу,
измятого женскими неврастениями.
(кои давно я охапкою ношу
где-то за щечкой...) ты растяни его
смерть на секунду длиннее, (не плакала)
чтобы успеть прошептать в назидание:
«возраст лишил меня самого главного...»
2001/11/16

примята предательством, как трава
на которой забыли газету пирушки,
подстилку под совокупленья.
не жалей меня, девочка, это бывает со всеми.
2001/11/20

странно прекрасен мой нежный цветок суицид
(я не о: пулях, веревках, карнизах, колесах),
он зарождался, когда пробивались резцы
в алом атласе тогда еще девичьих десен.

он выпускал свои тонкие стебли, когда
я колотилась по лужам троянской лошадкой.
знаешь, как славно его лепестками гадать:
любит-не любит. жениться меня приглашали...

после – женились, забыв что цветочек-жетон
много удушливей всяких любовных объятий.
я не дарила его никому, даже той,
что целовала меня до сиреневых пятен.

я берегла его, как берегла бы дитя,
если б смогла разродиться из чувства протеста.
о, безобразно-спокойный закон бытия:
самому тонкому нерву становится тесно
в самой просторной норе. так, от жен уходя,
мне оставалось казаться стервозной и скользкой.
и нимфоманно-грошовой, и в чем-то позорной, хотя
нежность к цветку беззастенчиво лузгала кости,
и, наконец, дорезвившись до детских резцов,
лопнула больно, звеня в полувлажной гортани...

я пополняю собой батальон мертвецов,
таю, таю тебя, ангел, и медленно таю.
2001/11/20

вас, ма шер, скорее всего сгубило
неумение быть идиоткой с высоким штилем.
а потом Вы проснулись: господи, шо жэ было?
и не пили вроде бы лишнего... или пили?

вам, майн фройляйн, попроще бы стать, помягче –
я ведь тоже – животное, плотское, как гангрена.
мне плевать, что слезинка на кромке ресниц маячит,
мне паршиво от чувства вины на ладонях прелых.

вы, май диа, пойдите в ближайший бутик,
оттолкнув ударенья, как это челюсти ловко.
вы распущенной будьте, вы шибко богатой будьте,
представляя рядом с собою аленделона...

и, ко мне возвращаясь под вечер, забудьте планы
на дальнейшее «вместе» под музыку вечных фрикций.
и оставьте мне очень мало, предельно мало –
обнаженную ножку, чтоб все-таки в вас влюбиться.
2001/11/20

ты такая тоненькая, мне кажется,
неровное дыхание может тебя поранить.
ты такая солнечная, что недозволено
в самом начале этой бредовой зимы.
ты девочка, с устьем, свитым виноградными лозами.
ты – женщина с устами, распочатыми мной.
ты – мой смысл, моя нескромность, мое песнопение
утром слипшимся горлом я провозглашаю тебя
в принцессу линии жизни
на моей похудевшей ладошке.
я люблю тебя.
2001/12/01

стану цветочком с бетонным стеблем
без лишних вопросов: с теми – не с теми ли.
с теменем нежным, как мизинец щенка.
ароматнее амбры твоя щека,
я цепко держусь ее очертаний
немного угольчатых. плавно растаяли
женские слезы. ошарашенно горд
по твоей отчужденности бью ногой,
ломаю голень открыто-красно.
новый виток отношений праздновать
мы будем кагором, наливай через край.
мои океаны ребенок украл.
еще не рожденный, но очень родный.
зима по обочинам жмется. и вроде бы
все так замечательно, но дело в том, –
что я стала цветочком. мой стебель – бетон.
он крошится, если мне нужно нагнуться к твоим словам.
2001/12/13

ты спасешь меня многажды, тысячи раз
ты спасешь меня, милая, я это чую.
оголтелой зимы ледяная чадра
накрывает лицо обветшавшего чума,
и ребенок за рыбой бежит босиком,
наступая на краешек неба немытой
сбитой пяткой. он мне не знаком. не знаком
след его откровенно-лягуший. но мы-то
знаем, милая – всех бесприютных детей
прибирает господь на ванильную мессу.
он меня не прибрал, потому что для тех,
кто еще беззащитнее, не было б места.
он меня подарил тебе, милая, верь,
я – небесное чадо, я ангельски болен
оголтелой зимой. и я счастлив теперь
оттого, что сумел быть единым с тобою.
монолитным, как лоб, как кольца серебро
в мочке столь непременно любимой, что вряд ли
что-то может быть тоньше во мне.
2001/12/13

втекла в кишки ароматом ребенка,
сонного едкого малыша...
теперь языком вензеля на бедрах
не порисуешь. меня лишать
таких удовольствий довольно жестко,
жестче наручников и хлыста.
ты спишь. и твоя вспотевшая шерстка
струит в ладонь материнство. сталь
губы заточена – я порежу
твой детский рот. опасайся, ну...
моя либидиная злая нежность
протяжно воется. на луну.
2001/12/19

все будет новым непременно.
и девочки. и (для примера)
мальчишки, и тяжелый мех
на полубелом-полуватном
ягненке (ныне – прикроватном
половичке). и колыбель
для кошки, вымоченной в виски,
а не в дожде. и кент, и винстон
в губах запретных. и слова
по-новому застрянут в горле,
и будет выбрано другое
вместо простого «целовать
ее перчатку теплой кожи».

все будет новым: свет в окошке,
не вовремя звонок... шабли,
оставит новое на память
пятно.
2002/01/09

погода стремительней всех моих настроений:
аааааах! – и тепло. и горло точит по-птичьи.
я непременно приеду к тебе. еле-еле
движется время. время кого-то ищет.
а за окном простывший январь, сопливый, сладкий
от крови с содранных губ, прилипших к железу.
я непременно найду твой поселок исландский
на задрипанной карте. глубже и глубже лезу
в топографический танец с материками. экватор –
совсем как талия. глобус по-женски мягок.
я непременно. я постоянно. в ватных
пальцах руки трепещутся и румяна,
и тушь, чтоб приехать к тебе красивой до рези
в глазах, привыкших к белому лаку наста.
я непременно приеду. я буду трезво
тепло и настойчиво губами с тобой пинаться.
2002/01/11