Живу. Зову. Помню - Виталий Васильевич Бушуев

хочешь избежать старенья,

рот от удивления разинь,

верящими детскими глазами

ты всмотрись в извечность красоты.

Старость наступает не с годами,

а с приходом сытой пустоты.

Знаю я: и глупо и никчемно

обижаться мне на белый свет.

Ведь в добра и зла его огромность

простирается и собственный мой след

И дома все та же работа

по принципу: надо и надо.

А мне аж до боли охота,

чтоб вне расписанья суббота

была в моей жизни когда-то.

Нет, я б не лежал на диване,

прикрывшись журнальной страницей,

в целебной не нежился ванне,

не млел в равнодушной нирване,

не грезил несбыточной Ниццей.

Нет, я бы занялся уборкой.

Наружу бы выволок душу

и чистил железною теркой,

и тряс словно спелую грушу.

Мы не в ответе за отцов,

нам бы самим не осрамиться,

когда стремимся усомниться

в надежности былых основ.

Для нас наркотиком в крови

тлетворный запах разрушенья.

Мы далеки от разрешенья

проблемы силами любви,

когда пытаемся разъять

большую цель на массу мелких

и крутим колесо как белки,

которых некому унять.

Нам мнится: золотой орех

мы разгрызем схватив за щеку,

не ведая как одиноко

быть одному противу всех.

Пусть буду сыт своим трудом,

не поделюсь достатком с нищим,

и на чужое пепелище

взгляну спокойно…

А потом?

Когда нога родной земли коснется

и груз дорог устало скинешь с плеч,

тогда печальным эхом отзовется

то, что хотел, но не сумел сберечь.

Земля,

я тебе развода не дам,

даже если ты меня разлюбишь.

Я – твой первый и последний Адам,

а ты говоришь – глупыш.

Я в тебе врага не вижу,

я тебя не ненавижу,

равнодушием унижу…

не тебя я, а себя.

Черным черное зовется,

белым белое не станет,

если боль другому грянет,

а в тебе не отзовется,

если сердце не взорвется,

то погибнешь, не любя.

Среда испытывает нас,

среда воспитывает нас

и каждый день, и каждый час

ей надо противостоять.

Себя из глыбы изваять,

в себе ненужное отъять,

и что останется, хоть раз

суметь безжалостно понять.

За тобой как за девочкой

из далекого детства

я спешу по лыжне догоняя любовь,

потому что движение -

это лучшее средство

взбудоражить

от времени чуть закисшую кровь.

Мы все спешим,

зачем-то и куда-то.

«Такая жизнь», – обычно говорим, -

– «не тлеем мы в покое, а горим.

Ведь наше время бурно и крылато».

Все так,

но в марафонском том забеге

попробуйте, мгновенье не спеша,

увидеть в каждом встречном человеке,

как равнодушьем рушится душа.

Душа, которой мы и отличимы

от прочего живого естества.

Мы – как у дерева зеленая листва -

природы дети.

Надо помнить, чьи мы.

Нас родила любовь живых людей,

которую природа вдохновила,

и чтобы было нам в пути теплей,

живую душу в нас она вложила.

Вложила в нас и неба синеву,

и солнца блеск, и тихий шепот

травный.

Сказала: «Человек-ты самый главный,

живи, дыши, красуйся наяву».

Живи, спеши,

всегда будь вровень с веком,

но помни,

как бы ни был крут поток,

тебя я сотворила человеком,

чтоб ты другому дал любви росток.

Нет, я вас вспять совсем не призываю -

богаче можем во сто крат мы быть,

когда чужие души уважая,

научимся не на бегу любить,

не в суете, не в спешном

равнодушьи.

Остановись и оглянись вокруг:

не топчешь ли ногой чужие души -

А вдруг средь них та самая…

А вдруг.

Мы разучились, кажется, любить.

На первый план выходит больше разум

Из слов неокровавленных слепить

трудней живую образную фразу.

И строчки рассыпаются золой,

когда в них нету ни огня, ни перца.

К чему тогда многотиражный слой,

когда в стихах нет авторского сердца.

Несложно воспевать небесный рай –

ты на земле прекрасное создай.

Подниму сам себя я за волосы

над трясиной болотистых дней,

зашвырну аж до самого полюса,

обнаженного миру страстей.

Подымусь по веревочной лестнице

к улетающим ввысь облакам,

ухватившись за краешек месяца,

надою из него молока.

И, умывшись безвременной влагою,

стану точкой на Млечном пути,

чтоб светить над Олимпом и Багио,

чтобы Этну в себе разбудить.

А когда надоест мне со временем

слушать сплетни стареющих звезд,

прорасту человеческим семенем

я к земле из заоблачных грез.

Белый лебедь на черном пруду,

хоть в бреду,

но к тебе я приду.

Там, обнявшись взашей,

поглядим,

может, назло им всем и взлетим.

Пусть зеваки распялят глаза,

пусть кричат мне:

не балуй, слезай.

Мне плевалось на их голоса,

но… твоя голубая слеза

утишит

мой чрезмернейший пыл:

я забыл,

продираясь сквозь призрачный дым,

что однажды когда-то

уж был

молодым.

Без чего-то

ничто никогда не бывает,

нелетящая пуля

не убивает.

Без горячего чая внутри не оттает,

равнодушное сердце

любви не узнает.

Научиться дышать красотой,

пить прохладу бездонного неба,

наслаждаться нагой берестой,

слушать музыку свежего хлеба,

от достатка душой не мелеть,

доверяться чужому доверью,

лишь от терпкой дороги хмелеть,

трезвость буден оставив за дверью,

научиться себя понимать

в разноцветье, и в сером, и в синем,

чтоб Природа – всеобщая мать

назвала меня собственным сыном.

Что огромней: мир или вечность,

кто могучей: тело иль дух?

Как суметь, чтобы осенью

встречной

от дождей мой костер не потух.

Отринь все то,