В Берлине
Бывает боль пронзительнее стали
И горячее еще свежих ран.
А те, которые ее узнали,
Не спрячут шалость в боковой карман.
Еще в кафе задорные фокстроты,
На улицах вечерний поцелуй —
Но так портниха не начнет работы,
Не приготовив верную иглу!
Темно! — «не оступись — провал» —
— Рабочие бастуют.
Подземный — светится вокзал!..
Оркестр — в кафе танцуют!
Гигантским город кораблем
Плывет по волнам ночи,
И дом стал не похож на дом,
На «Tauentzienstrasse» гром
Из под земли грохочет!
Проваливаться в темноту,
Вне времени, пространства,
Как хорошо… и знать ты тут,
Со мною в этом странствии.
Так акробат висит в петле,
Полет так детям снится,
Пловец так оставляя след,
Вдаль по воде стремится.
Мимо окон промчался зеленый отряд.
На углу собираются толпы рабочих,
Полицейские всюду с оружьем стоят.
Чтобы их разгонять к приближению ночи.
Я не знаю кто прав, или кто виноват.
Но когда б я могла: «Бейте стекла, громите!»
Закричать, штурмовать вместе с этой толпой,
Не читая в газете последних событий,
То тогда б записала я твердой рукой,
Верный ритм уловив, о двадцатом столетье!
О когда б я могла быть такою как дети,
Или так надышаться любовным теплом,
Чтобы после стонать, немотою объята,
В темноте отыскать по следам его дом,
Сторожить неотлучно дворнягой лохматой,
Позабыв все предметы, людей и слова.
Мои песни взошли б, как из зерен трава!
«Тот, кто не может, пусть сторонится…»
Тот, кто не может, пусть сторонится,
Молчит!
А песен наших диких конница
Копытами в гранит.
Чтобы запели стены города,
Услышав нас.
Чтобы дрожали старцев бороды.
Наш час!
Стихом стальным, стихом эпическим
Пора давно —
Но о символическом и о космическом
Не нам дано!
«Скупою горстью падают слова…»
Скупою горстью падают слова,
С трудом коплю и собираю строки.
Но кружится от взгляда голова,
Лови, я кину их в простор широкий
Полета без движенья в высоту!
— За голову откинутые руки,
Холодных губ касанье на лету,
Еще нежней от близости разлуки,
И оттого, что право теплотой, —
Чуть розоватой и прозрачной кожи, —
Почти украденной, дышать с тобой,
Мне золота всех россыпей дороже!
Желто-красной линией змеится,
Набегает взглядом волчьих глаз,
Осторожней, можно оступиться…
Дверь захлопнулась, туннеля мгла.
Люди, люди, духота, усталость…
Но одно движение руки,
Серой куртки — поезд закачало…
Встречный… Остановка и свистки.
Путь свободен, тронулись быстрее,
Смотрит вдаль, в оконце человек.
Не догнать двустопному хорею
Рифмы цепью заковали бег!
«Дурманящий и неотвязный бред…»
Дурманящий и неотвязный бред —
Так можно биться головой об стены
Воспоминаний обостряет след,
До грусти обморочной и блаженной.
Такое поднимается тепло,
Что обозначить не найдется знаков,
Ни мыслей нет, ни образов, ни слов,
Обрывочных косноязычий накипь.
А может быть, мне это только снится.
Подземной гул, асфальт, Берлин,
Сливаются чужие лица
И ты — один!
Проснусь, увижу на окне узоры
И зайчиков на потолке.
Наверно поздно, уж подняли шторы —
Часы — в руке!
А за окном, там снежные сугробы,
Извозчики и дым костров,
И у ворот наш дворник узколобый
С охапкой дров.
Скользит по скользкой мостовой прохожий:
Румяны щеки, красен нос
Кусает больно — шуба не поможет —
Крутой мороз!
Надыши мне своего тепла —
Слов не надо даже на прощанье —
Чтоб улыбкой встретить я могла —
Но как больно, милый, расставанье.
Ты меня за это не вини.
Так покорно протянула руки.
Впереди — асфальтовые дни,
Голос спутницы моей разлуки.
Все равно, что было позади,
Ты один, а прочее все мимо!..
Но зачем же раны бередить,
Я и так любовью одержима.
«Когда ноябрь октябрю на смену…»
Когда ноябрь октябрю на смену
По ржавым листьям медленно бредет,
Как муж ревнивый, увидав измену,
Как до конца все промотавший мот,
Как та старуха в сказке у корыта,
Как девочка — опомнилась — бледна,
А рядом кукла новая разбита,
Стою у растворенного окна.
А ты — но я напоминать не стану —
Берлинский позабыть успел туман,
В стране, где с уличных ларьков каштаны
Смуглеют, подле золота банан.
В стране, где в воздухе прозрачном ночи,
В протяжном говоре любовь, во всем
Таким густым надышена теплом.
Скажи, ты вспомнить ли меня захочешь?
Не детей игра,
Не огонь костра,
Не любовный бред.
Дружбы прочный след,
Дружбы нежный взгляд
Приведут в твой дом,
Погляжу назад,
Погляжу кругом!
Не страшусь разлук,
Не бросаю рук
В темноте ночей…
Нет ни верст, ни дней.
Милый друг поверь,
Нет и дела мне,
Что живешь теперь
Ты в иной стране.
«Улыбка вежлива, спокойный вид…»
Улыбка вежлива, спокойный вид
И не дрожит, здороваясь, рука,
Так охраняет гул Невы гранит
И день и ночь, без отдыха, века.
А зубы стиснуты, как отвернусь,
Не то прорвется сквозь улыбку крик,
Так больно стиснуты, ну что же, пусть,
К тебе он все равно бы не проник.
По вечерам посиживать в кино,
А днем упорно почтальона ждать,
И, опускаясь медленно на дно,
О будущем стараться не гадать.
Час одиночества — раздумья час,
Чем встретить гул твоих шагов тяжелых,
Где мыслей заготовленный запас!
Лишь частые, тревожные уколы
Пронзают память — образы растут
И вырвавшись стремительно — как кони,
Бессилен кучер, не поможет кнут,
Вперед помчались, точно от погони.
На улице хохочут за углом
И улыбаются в глазах прохожих,
Гигантским водят надо мной смычком,
Вчера, сегодня, все одно и тоже.
Оглушена, с протянутой рукой,
Стою и ничего не понимаю…
О, не трудитесь говорить со мной,
Я все равно теперь вас не узнаю!
Ну, все готово, поднимайте сходни!
Наш путь лежит в открытые моря.
Я не певец, но капитан сегодня,
И где нас встретит новая заря!
Стоять на палубе, глядеть на звезды,
Пусть выдумка, тогда еще острей,
От наслажденья, расширяя ноздри,
Вдыхать в себя всю влагу, соль морей.
И слушать, слушать до изнеможенья,
Как ветер с волнами заводит спор.
Ведь все равно наступит пробужденье,
И пробужденье будет тоже вздор.
Зачем так много было ожиданий,
Зачем так много было катастроф?
Осталось только теплое дыханье
Незавершенных и тревожных строф.
