Виктор Кривулин, рожденный в военном госпитале в 1944 году, ощущал себя бессознательным свидетелем, призванным понять войну как состояние длящееся, пронизывающее сегодняшний, а может быть, и завтрашний день. Поэтому, обращаясь к ней, заклиная ее, Кривулин говорит от имени своего поколения, от имени культуры, замковым камнем которой он был. Эта книга и стихи, в нее включенные, не предотвратят и не остановят войну, но позволят заглянуть ей в лицо, разоблачить ее и ей противостоять. В книге собраны стихи 1967–2000 годов.
class="v">с нагрудной наградной дырой
водили их как скот на водопой
по тронным залам эрмитажа
пускай потрогают хоть отблеск золотой
той роскоши и славы чья пропажа
волнует меньше их чем гильза в кулаке
чем почернелый угол позолоты
в подножии колонн
тайком назло тоске
там даже можно выцарапать что-то —
козел басаев или хуй наполеон —
и тихо раствориться меж своими
и – к выходу… что остается? имя?
сущие дети они
ладони в цыпках
заусеницы ссадины шрамы
гусеничные следы
колени да локти в зеленке
под ногтями – воронеж тамбов
пенза или зола арзамаса
там я не был но все поправимо
буду быть может
еще не вечер
такие вот брат блины
глядя со стороны
то ли полет шмеля
то ли парад планет
тихий дурак поет
шумный дурак шумит
да и мы неумны
слушая то и то
как бы с той стороны
где подкладка пальто
перелицована в плащ
с кровавым подбоем, блин
вот уж повеселимся
Империя пала
нынче только ленивый
не спешит к ней вприпрыжку
чтобы изловчиться
и как следует вмазать
носком сапога
в бок тяжкодышащий
благо на складах
армейской обуви прорва
пропади они пропадом говоришь
ну и что?
они и пропали
мы-то по-прежнему здесь
мытари и полудурки
сволочь Богоспасаемая
сволочь а до чего Ему жалко —
даже подумать стыдно
умерли не все – но изменились
кажется что все кого я знал
словно бы заранее простились
с цепью фонарей уроненной в канал
и отправились – кто степью кто чугункой
кто по воздуху пройдя через магнит
на чукотку жизни где звенит
вечноюный снег а древняя трава
расступается и обнажает вид
на блаженные чужие острова
за проплешиной родного океана
помнишь баха на баяне?
убаюканный чаконой
волк-чабан смежает веки
и подпав под обаянье
темы точной как в аптеке
мыслит ядерщик ученый
о грядущей тьме о точке
первотворческого взрыва…
ты рожденная в сорочке
вся страна сплошное ухо
для единого мотива
для общеизвестной вести
слышно плохо в горле сухо
но глаза увлажнены
если мы приникли вместе
к репродуктору больному
и не слушать не вольны
будто ждем: прервав дремоту
музыки бредущей к дому,
наконец-то скажет кто-то:
Кончилось. Вы – спасены
яд – сократу, мед – платону
нам бы солнышка да пчелку
или кошку на окне!
зря держали оборону
заряжая как двустволку
книгу взятую с плеча
не держал я оборону
не прилаживал двустволку
у плеча и страшно мне
что вокруг сезон охоты
прошивают вертолеты
воздух – царскую парчу —
для нагой своей свободы
строят платье из погоды
райской – дескать, облачу
в солнце, празеленью трону
и гуляй себе в траве
но цивильно по закону
Государство – по платону
время суток – по Москве
время летне время оно
Где же наш новый Толстой?
странно две уже войны
минуло и третья на подходе
а Толстого нет как нет
ни в натуре ни в природе
есть его велосипед
ремингтон его, фонограф
столько мест живых и мокрых
тот же дуб или буфет
но душевные глубины
будто вывезли от нас
в Рио или в Каракас
в африканские малины
прапорщик пройдя афган
разве что-нибудь напишет
до смерти он жизнью выжат
и обдолбан коль не пьян
или вижу в страшном сне —
старший лейтенант спецназа
потрудившийся в чечне
мучится: Не строит фраза
Мысль не ходит по струне
Пирог с начальником
(сонет)
пирог с начальничком румяный
с несытым ножичком народ
скрипя армейскими ремнями
наедет набежит сожрет
и вот внутри у нас живет
сознанье что обороняли
власть живота – но сам живот
как шостакович на рояли
играет вам не трали-вали
а марш походный марш вперед
и в барабаны гулко бьет
и если так – зачем сонет
где связанные да и нет
напрасно строили нещадно рифмовали
отцы – производители побед
или слопают нас как мед
или снова ломать комедь
всероссийский пошел медведь
на дыбах – и его поймет
только в шубе медвежьей тот
чьей рогатины двоеперст
под малиновый благовест
как по маслу войдет
в азиатское брюхо – там
все черно от фабричных труб —
только тронут багрянцем клуб
да
