Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Люб —
(Воздуха!
            Воздуха!
                       Самую малость бы!
                                                 Самую-самую…)
лю!
(Хочешь, —
                уедем куда-нибудь
                                       заново,
                                                замертво,
                                                            за море?..)
Люб —
(Богово – богу,
                     а женское – женщине
                                                   сказано,
                                                             воздано.)
лю!
(Ты покоренная.
                      Ты непокорная…
                                            Воздуха!
                                                       Воздуха!)
Люб —
(Руки разбросаны.
                        Губы закушены.
                                             Волосы скомканы.)
лю!
(Стены расходятся.
                         Звезды, качаясь,
                                              врываются в комнаты.)
Люб —
(В загнанном мире
                         кто-то рождается,
                                                что-то предвидится…)
лю!
(Где-то
         законы,
                  запреты,
                             заставы,
                                       заносы,
                                                правительства…)
Люб —
(Врут очевидцы,
                     сонно глядят океаны остывшие.)
лю!
(Охай, бесстрашная!
                           Падай, наивная!
                                                Смейся, бесстыжая!)
Люб —
(Пусть эти сумерки
                         станут проклятием
                                                  или ошибкою…)
лю!
(Бейся в руках моих
                          каждым изгибом
                                                и каждою жилкою!)

Люб —
(Радостно всхлипывай,
                              плачь и выскальзывай,
                                                            вздрагивай,
                                                                          жалуйся!..)
лю!
(Хочешь – уедем?
                        Сегодня? —
                                       пожалуйста.
                                                      Завтра? —
                                                                   пожалуйста!)
Люб —
(Царствуй, рабыня!
                         Бесчинствуй, учитель!
                                                      Неистовствуй, женщина!)
лю!
(Вот и глаза твои.
                       Жалкие,
                                  долгие
                                          и сумасшедшие!..)
Люб —
(Чертовы горы уставились в небо
                                            темными бивнями.)
лю!
(Только люби меня!
                          Слышишь,
                                        люби меня!
                                                       Знаешь,
                                                                 люби меня!)
Люб —
(Чтоб навсегда!
                    Чтоб отсюда – до гибели…
                                                         Вот оно…
                                                                      Вот оно…)
лю!
(Мы никогда,
                 никогда не расстанемся…
                                                  Воздуха…
                                                              Воздуха!..)

…А лестница
                 выше.
А двери —
               похожей.
Я знаю,
          я вижу,
я чувствую
               кожей, —
шагаешь
           по далям,
шагаешь
           по датам.
Недавним
             и давним.
Святым
          и бездарным.

Кукушка:
            «Ку-ку!
Живи на земле…»
А палец —
               к курку.
А горло —
               к петле.
А небо —
             к дождю
(галоши надень)…
Сгибаясь,
            тащу
две тыщи недель.
Две тыщи суббот
(взвали,
если жив).
Следы
        от зубов
своих
       и чужих.
Все отблески
                 гроз
на глади
           стола.
И тихий вопрос:
«Зачем ты
была?..»
Несу на горбу, —
не сгинув
едва, —
чужую
         судьбу,
слепые        
         слова.

Кукушка:
            «Ку-ку!
Останься.
Прошу…»
А я
    не могу.
А я
    ухожу.
Цветы в изголовье,
и тень на лице.
И ночь
         на изломе.
И пуля
в конце.

…А ты все время —
                          вверх,
все ближе,
             ближе.
Из-под закрытых век
тебя я вижу.
Идешь,
         как инвалид,
ступаешь ватно.
И кто заговорит, —
уже
    не важно.
Не важно,
             кто начнет,
а кто продолжит.
Себя
      перешагнет.
Жизнь
подытожит.
Взойдет на перевал.
Вернет,
отчаясь,
затасканным
                словам
первоначальность.

Что я?!
         Что это я?!
                       Да что я?!

В воспаленном:
«То…
иль не то?..»
Выбрал
          самое распростое.
Проще пива.
Глупей лото…
Расплываюсь
                  в слезливом трансе.
Вопли кончены.
Не берет…
Вы
    орите!
А я
наорался
на десяток годов
                      вперед.
По озерной метельной глади
прет
весенних недель
                      орда.
Все будильники мира,
                             гряньте!
И замолкните
навсегда.
Лишним криком
                      эпоха скомкана,
смята
грохотом календаря…
Да отсохнет
                язык
                      у колокола,
если он трезвонит
зазря!..
Реки движутся
                   в каменных шорах,
дни уходят в небытие…
Крик
       устал.
Да здравствует
шепот
двух людей:
его
и ее.

…Застыла у дверей.
Теперь
         помедли.
Невыносимой тишине поверь.
Вчера меж нами
                     были
                            километры.
Сегодня —
только тоненькая дверь.
Подмигивают фонари спросонок.
Над зимней ночью
                         взмахи снежных крыл.
Нам очень скоро сорок.
Очень сорок…

Войди в свой дом.
Я двери отворил.

Мне нравится,
                   как он сказал:
                                     «Поехали!..»
(Лихой ямщик.
Солома в бороде.)
Пошло по свету отзвуками,
                                    эхами,
рассказами,
кругами по воде…
…И Главного конструктора знобило.
И космодром был
                        напряженно пуст.
«Поехали!» —
такое слово
               было.
Но перед этим прозвучало:
«Пуск!!.»
…И сердце билось не внутри,
                                       а возле.
И было незнакомо и смешно.
А он ремень поправил,
будто вожжи,
и про себя губами чмокнул:
                                     «Но-о-о!..»
И широко,
              размашисто,
                              стотонно,
надежд не оставляя
                          на потом,
с оттяжкой
              по умытому бетону
вдруг стегануло
огненным кнутом!

И грохнул рев!
И забурлила ярость!
Закрыла небо
                  дымная стена…
Земля
        вогнулась чуть,
и,
распрямляясь,
ракету подтолкнула.
А она
во власти
            неожиданного бунта,
божественному куполу под стать,
так отрывалась от земли,
                                 как будто
раздумывала:
сто́ит ли
взлетать?..
И все-таки она решила:
                                «Надо!..»
Запарена,
по-бабьи тяжела,
сейчас
        она
            рожала
                     космонавта!
Единственного.
Первого…

Пошла!
Пошла, родная!..

…Дальше было просто.
Работа.
И не более того…
Он медлил,
               отвечая на вопросы,
не думая,
что все слова его
войдут в века,
                  подхватятся поэтами,
забронзовев,
надоедят глазам…

Мне нравится,
                   как он сказал:
                                     «Поехали!..»

А главное:
он сделал,
как сказал!