Владимир Маяковский - Том 10. Стихотворения 1929-1930

Прочел:
   «Почила в бозе…»
Прочел
   и сел
     в задумчивой позе.
Неприятностей этих
        потрясающее количество.
Сердце
   тоской ободрано.
А тут
  еще
    почила императрица,
государыня
     Мария Феодоровна*.
Париж
   печалью
      ранен…
Идут князья и дворяне
в храм
   на «рю
Дарю»*.
Старухи…
    наружность жалка…
Из бывших
    фрейлин
          мегеры
встают,
   волоча шелка…
За ними
   в мешках-пиджаках
из гроба
      встают камергеры.
Где
 ваши
   ленты андреевские?*
На помочи
    лент отрезки
пошли,
   штаны волоча…
Скрываясь
    от лапм
       от резких,
в одном лишь
      лы́синном блеске,
в двенадцать
     часов
        ПО НОЧАМ*
из гроба,
      тише, чем мыши,
мундиры
    пропив и прожив,
из гроба
      выходят «бывшие»
сенаторы
    и пажи.
Наморщенные,
      как сычи,
встают
   казаки-усачи,
а свыше
   блики
      упали
на лики
   их
    вышибальи.
Ссыпая
   песок и пыль,
из общей
      могилы братской
выходят
      чины и столпы
России
   императорской…
Смотрю
   на скопище это.
Явились…
    сомнений нет,
они
 с того света…
или
 я
  на тот свет.
На кладбищах
      не пляшут лихо.
Но не буду
    печаль корчить.
Королевы
    и королихи,
становитесь в очередь.

Плохая
   погодка
         у нас на Ламанше.
У нас
    океан
    рукавом как замашет —
пойдет взбухать
          водяная квашня.
Людям —
    плохо.
       Люди — тошнят.
Люди —
      скисли.
          И осатанели.
Люди
     изобретают тоннели.
Из Франции в Англию
            корректно,
                парадно
ходите
   пешком
      туда и обратно.
Идешь
   под ручку —
        невеста и ты,
а над тобой
    проплывают киты.
Кафе.
    Оркестр
      фокстротит игру.
А сверху
      рыбки
      мечут икру.
Под аркой,
    где свет электрический множится,
лежит,
   отдыхая,
         мать-осьминожица.
Пялятся
      в планы
       предприниматели, —
каждый смотрит,
       глазаст и внимателен.
Говорит англичанин:
         «Напрасный труд —
к нам
     войной
      французы попрут».
Говорит француз:
       «Напрасный труд —
к нам
     войной
     англичане попрут».
И оба
     решили,
      идею кроша:
«На этот план
      не дадим ни гроша».
И
   изобретатель
      был похоронен.
Он не подумал
      об их обороне.
Изобретатели,
      бросьте бредни
о беспартийности
       изобретений.
Даешь —
       изобретения,
            даешь —
             науку,
вооружающие
      пролетарскую руку.

Он вошел,
    склонясь учтиво.
Руку жму.
    — Товарищ —
          сядьте!
Что вам дать?
      Автограф?
          Чтиво?
— Нет.
   Мерси вас.
       Я —
            писатель.
— Вы?
   Писатель?
       Извините.
Думал —
    вы пижон.
        А вы…
Что ж,
  прочтите,
       зазвените
грозным
      маршем
       боевым.
Вихрь идей
    у вас,
       должно быть.
Новостей
    у вас
      вагон.
Что ж,
  пожалте в уха в оба.
Рад товарищу. —
       А он:
— Я писатель.
      Не прозаик.
Нет.
 Я с музами в связи. —
Слог
 изыскан, как борзая.
Сконапель
    ля поэзи́*.
На затылок
    нежным жестом
он
 кудрей
    закинул шелк,
стал
 барашком златошерстым
и заблеял,
    и пошел.
Что луна, мол,
      над долиной,
мчит
  ручей, мол,
       по ущелью.
Тинтидликал
     мандолиной,
дундудел виолончелью.
Нимб
  обвил
     волосьев копны.
Лоб
 горел от благородства.
Я терпел,
    терпел
       и лопнул
и ударил
      лапой
      о́б стол.
— Попрошу вас
          покороче.
Бросьте вы
    поэта корчить!
Посмотрю
    с лица ли,
        сзади ль,
вы тюльпан,
       а не писатель.
Вы,
 над облаками рея,
птица
  в человечий рост.
Вы, мусье,
    из канареек,
чижик вы, мусье,
       и дрозд.
В испытанье
     битв
       и бед
с вами,
   што ли,
      мы
       полезем?
В наше время
      тот —
        поэт,
тот —
  писатель,
       кто полезен.
Уберите этот торт!
Стих даешь —
      хлебов подвозу.
В наши дни
    писатель тот,
кто напишет
        марш
       и лозунг!

Мы строим коммуну,
         и жизнь
               сама
трубит
   наступающей эре.
Но между нами
         ходит
         Фома*
и он
 ни во что не верит.
Наставь
   ему
    достижений любых
на каждый
    вкус
      и вид,
он лишь
   тебе
       половину губы
на достиженья —
       скривит.
Идем
    на завод
     отстроенный
           мы —
смирись
   перед ликом
         факта.
Но скептик
    смотрит
        глазами Фомы:
— Нет, что-то
      не верится как-то. —
Покажешь
    Фомам
       вознесенный дом
и ткнешь их
       и в окна,
         и в двери.
Ничем
   не расцветятся
         лица у Фом.
Взглянут —
    и вздохнут:
         «Не верим!»
Послушайте,
        вы,
       товарищ Фома!
У вас
    повадка плохая.
Не надо
   очень
         большого ума,
чтоб все
   отвергать
       и хаять.
И толк
   от похвал,
       разумеется, мал.
Но слушай,
    Фоминая шатия!
Уж мы
   обойдемся
       без ваших похвал —
вы только
    труду не мешайте.