Ирина Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

Как страшно умереть — сойти на нет,
Безропотно исчезнуть, раствориться.
И сон о смерти — этот страшный бред —
Все чаще, все мучительнее снится.

Я просыпаюсь в ледяном поту.
Все та же комната, все те же тени.
Но все мерещится сквозь темноту
Меня преследующее виденье.

Пустая церковь, тихо хор поет,
Цветы в гробу и бледных свеч мерцанье.
И где-то рядом мечется мое
Еще живое, четкое сознанье.

Нам не радуга в небе сияла
В тот седой, обезумевший день —
Нас дождливая муть провожала
И чертила круги на воде.

И когда потекли над волнами
Чем-то близкие сердцу места —
В этот час не звучало над нами
Легендарное имя Христа.

Но с тех пор суеверно храним мы
Всю тоску этих призрачных дней —
Очертания смутного Крыма,
Силуэты ночных кораблей.

Я люблю заводные игрушки
И протяжное пенье волчка,
Пряди русых волос на подушке
И спокойный огонь камелька.

Я люблю в этом тихом покое,
После бешеной сутолки дня,
Свое сердце, совсем ледяное,
Хоть немножко согреть у огня.

Я люблю, когда лоб мой горячий
Тронет ласково чья-то ладонь.
А в углу — закатившийся мячик
И бесхвостый, облупленный конь.

Позабыв про тоску и усталость,
Так легко обо всем говорить…
Это все, что мне в жизни осталось,
Все, что я научилась любить.

Зачем я прихожу в Ваш темный дом?
Зачем стою у Вашей страшной двери?
Не для того ли, чтоб опять вдвоем
Считать непоправимые потери?

Опять смотреть беспомощно в глаза,
Искать слова? Не находить ответа?
Чтоб снова было нечего сказать
О главном, о запуганном, об этом?..

Вы скоро уезжаете на юг.
Вернетесь для меня чужим и новым.
Зачем я Вас люблю, мой тайный друг,
Мой слабый друг, зачем пришла я снова?

Простим ли мы друг другу это зло?
Простим ли то, что ускользнуло мимо?
Чтобы сказать спокойно: «Все прошло,
Так навсегда и так непоправимо».

Измены нет. И это слово
Ни разу не слетало с губ.
И ничего не стало новым
В привычно-будничном кругу.

Измены нет. Но где-то втайне,
Там, где душа совсем темна,
В воображаемом романе
Она уже совершена.

Она сверкнула жгучей новью,
Жизнь подожгла со всех сторон.
Воображаемой любовью
Реальный мир преображен.

И каждый день, и каждый вечер —
Томленье, боль, огонь в крови.
Воображаемые встречи
Несуществующей любви.

А тот, — другой, — забыт и предан.
(Воображаемое зло!).
Встречаться молча за обедом
Обидно, скучно, тяжело.

Круги темнее под глазами,
Хмельнее ночь, тревожней день.
Уже метнулась между нами
Воображаемая тень…

А дом неубран и заброшен.
Уюта нет. Во всем разлад.
В далекий угол тайно брошен
Отчаяньем сверкнувший взгляд…

Так, — проводя, как по указке,
По жизни огненный изъян,—
Ведет к трагической развязке
Воображаемый роман.

Тоскуем над картою рваной:
Отсюда свернули сюда,
Вот здесь проезжали рано
Поселки и города.

— А помнишь — вот здесь отдыхали.
Какая была тишина,
А дали, осенние дали,
А воздух, пьянее вина!

И снова, как за победой,
За радостной новизной
Скользили велосипеды
Под гору дорогой лесной.

За каждым крутым поворотом,
За каждым холмом вдалеке,
Манящее, новое что-то,
Так чуждое зимней тоске.

— Да, да. Ну, а вспомним, как зябли,
Как кутались в полы плаща.
Как били холодные капли
Безжалостного дождя!

Навстречу ветрам из Ламанша
Не ехали даже, а шли!
…А все-таки — дальше, дальше…
Компьен… Бове… Авдели…

Как милы названия эти…
— А помнишь, вот здесь, за Маньи,
Презрев всех жандармов на свете,
Мы даже костер развели…

И снова шины шуршали,
Был в сердце задорный угар.
Над Сеной вечерней блуждали,
Взбирались на замок Гайяр.

Снимались у темных развалин,
Снимались в густых камышах.
И не было больше печали,
По-детски светилась душа.

Париж нас неласково встретил.
Мы снова тихо живем.
Нам кажется милым и ветер,
И самый трудный подъем.

Теперь нам осталось немного,
Лишь карта на темной стене,
Да черною ниткой дорога
И пестрые флаги на ней.

Такой же день, как девять лет назад.
Все тот же дождь и в небе те же тучи.
Молчи, молчи! И посмотри в глаза —
Все тот же день, не хуже и не лучше.

Переменились только я и ты.
И стали мы среди суровых будней,
Среди пустой и лживой суеты
Старей, скучнее и благоразумней.

Нас напугала дождевая даль.
Мы не пойдем в этот день в Версаль —
Бродить в глухой, осенней мокрой чаще
Пустого парка (а пруды, как сталь),
Чтоб вспомнить вновь влюбленную печаль —
Глухую память молодости нашей.

Ревет вечерний океан,
Таинственная даль темнеет,
И в нарастающий туман
Вершины прячут Пиренеи.

Мигают ярко маяки
На каменных отвесных кручах.
А небо все в тяжелых тучах
Полно тревожной и летучей,
Нечеловеческой тоски.

Безжизненность пустынных дач,
Пустые улицы, аллеи…
И гул прибоя, будто плач,
Взывает к темным Пиренеям.

А в лиловеющей дали,
Над гладью сонного залива,
На узкой полосе земли,
В горах, раскинутых лениво,
Смешались в прихотливом танце
Огни Испании и Франции.

День догорит в неубранном саду.
В палате электричество потушат.
Сиделка подойдет: «Уже в бреду…»
Посмотрит пульс: все медленней и глуше.

Сама без сна, мешая спать другим,
Не буду я ни тосковать, ни биться.
Прозрачный синий полумрак. Шаги…
А жизни-то осталось — в белом шприце.

Еще укол. В бреду иль наяву?
Зрачки расширятся, окостенеют.
Должно быть, никого не позову,
Должно быть, ни о чем не пожалею…

Блеснет заря над крышами вдали.
Туман дома окутает, как саван.
И в это утро я уйду с земли.
Безропотно. Бестрепетно. Бесславно.

Я покину мой печальный город,
Мой холодный, неуютный дом.
От бесцельных дел и разговоров
Скоро мы с тобою отдохнем.

Я тебя не трону, не встревожу.
Дни пойдут привычной чередой.
Знаю я, как мы с тобой несхожи,
Как тебе нерадостно со мной.

Станет дома тихо и прилично,
Ни тоски, ни крика, ни ворчни…
Станут скоро горестно-привычны
Без меня кружащиеся дни…

И, стараясь не грустить о старом,
Рассчитав все дни в календаре,
Ты один поедешь на Луару
В призрачно-прозрачном сентябре.

И вдали от горестной могилы,
Где-то там, в пути, на склоне дня,
Вдруг почувствуешь с внезапной силой,
Как легко и вольно без меня.