Ознакомительная версия.
А быть может, баюкают чьи-то сны,
убегая на край земли.
Видно, очень уж людям огни нужны —
те, что рядом
и что вдали.
Я смотрю на огни сквозь окно-стекло,
через сумрак густых ветвей…
Не от тех ли огней на душе светло,
так светло на душе моей?
Приснись мне, Георгий Владимыч.
И тайну заветную вымучь,
С которой в былое ушел.
А я поколдую над нею,
И, может быть, стану сильнее
Средь нынешних бедствий и зол.
Приснись мне, Георгий Иванов,
Под музыку хрупких стаканов,
Что где-то мы подняли врозь.
И станет понятней и ближе
Тоска твоя в синем Париже,
Где встретиться нам не пришлось.
Печальный поэт и скиталец,
Ушел ты… Но строки остались,
Да что-то притихли впотьмах.
И много времен миновало,
Пока от Девятого вала
Остались лишь пена да прах.
И снова судьба твоя дома…
Возвышенно встали три тома
На полке горючей страны.
И смерти оказана милость.
А все остальное – приснилось…
И нет ни стыда, ни вины.
В зале междугородного телефона
Здесь место встреч…
У трубок телефонных
встречаются,
уставши от разлук,
застенчивая искренность влюбленных,
и чья-то боль,
и чей-то недосуг.
Здесь место встреч:
в засвеченных кабинах
чужое счастье оживает вновь,
когда веселым голосом любимых
по проводам торопится любовь.
Я встретился вчера тут с юной парой.
Они сидели рядом у окна —
и понял я,
как любит этот парень
и что девчонка
тоже влюблена.
Счастливые,
не знавшие разлуки,
они смешно шептались невпопад.
И не боялись —
вдруг разъединят.
Чтоб встретиться – протягивали руки…
Меня еще не вызывала трубка.
А я смотрел на них —
и не спешил.
О, как мне было и легко, и трудно,
как будто я с тобой поговорил.
«В комнате моей светло и пусто…»
В комнате моей светло
и пусто.
Но порой бывает тесно в ней.
От воспоминаний,
если грустно.
От друзей,
когда еще грустней.
Дружба,
вероятно, как транзистор,
ловит на знакомой ей волне
наши беды,
радости и мысли,
если с ними мы наедине.
И друзья без умысла приходят,
как улыбка, дождик
или сон.
В доме ничего не происходит,
просто дом от всяких бед спасен.
Ничего я без друзей не значу.
Ни черта без них я не смогу.
И они не могут жить иначе.
Видно, тоже у меня в долгу.
Израильские девочки
Из Брянска и Дубны…
Как тоненькие веточки
Порушенной страны.
Прошло уже полгода
Их новой жизни тут.
Легко, когда у входа
Тебя с улыбкой ждут.
А что в былом осталось, —
Им всем немного жаль:
И бабушкину старость,
И девичью печаль.
Еще осталось детство.
Деревня – дальний свет…
Но есть от грусти средство —
Твои шестнадцать лет.
Я благодарен вечеру,
Мелькнувшему, как стриж…
Российская доверчивость.
Израильский престиж.
И в этот вечер с нами
Был Пушкин допоздна…
Спасибо вам за память.
Пусть вас хранит она.
Иерусалим2000«В грустной музыке сентября…»
В грустной музыке сентября
шорох имени твоего.
Сколько лет я искал тебя
и не знал —
спросить у кого.
Где была ты все эти годы,
возле чьих тосковала рук?
Шел к тебе я через невзгоды,
мимо радостей и разлук.
Ревновал тебя к белым зимам
потому,
что была вдали.
И к поклонникам нелюбимым,
и к друзьям,
что давно ушли.
Ревновал тебя к летним зорям,
к звездам мая
и октября.
Много в жизни узнал я горя
оттого, что не знал тебя.
Мы живем среди пальм и иврита,
Что хранит свои вечные ритмы.
Мы живем в легендарной стране.
Не в своей, но мне близкой до боли.
Где душа, как сирень по весне,
Красоту украшает любовью.
Мы живем среди пальм и иврита.
Эта жизнь очень нравится мне.
Забываю о старых обидах,
Что врывались когда-то извне.
Здесь же сердце мое замирает
От правдивости каждого дня.
И Святая земля это знает.
И домой не торопит меня.
2015И вышла из воды весенней
на берег моего стола.
Свела стыдливые колени
и тихо руки подняла.
Я в красоту ее влюбляюсь,
хотя из камня красота…
Моя любовь над ней как аист
у опустевшего гнезда.
Но только с ней побуду рядом
за трудным письменным столом,
добрею мыслями и взглядом,
смеюсь над глупостью и злом.
Ее улыбка неземная
звучит, как исповедь моя…
И Афродита это знает
и не уходит от меня.
«Моя душа – как поле битвы…»
Моя душа – как поле битвы.
И что ни день —
здесь столько перемен.
Вот все мои сомнения разбиты,
и здравый смысл
сдается чувствам в плен.
Но здравый смысл
еще придет на поле.
И победит.
И под победный рев
его удача отзовется болью
в душе моей,
уставшей от боев.
«Заползает холод в душу…»
Заползает холод в душу.
Заморозил все слова.
Впрочем,
ты не хочешь слушать
и, наверное, права.
Ты меня забудешь скоро,
и забуду я тебя.
Этот шумный,
вечный город
разлучит нас, не скорбя.
Пережили мы с тобою
радость,
искренность
и грусть.
Ничего я не оспорю,
ни над чем не посмеюсь.
Никогда я не позволю
ни хулы, ни клеветы.
Мы прошли любовь,
как поле,
где для нас цвели цветы.
А теперь
то поле наше,
как венок былой любви.
И по радости опавшей
прошуршат слова твои.
В сотый раз
или впервые
отцвели цветы свой срок.
Никогда дурной травы я
Не вплету в живой венок.
О юность наша!
Ты была нелегкой.
И потому мне во сто крат родней.
Ты все познала:
и бомбежек грохот,
и скорбное молчанье матерей.
Ты все постигла:
и тоску по хлебу,
и горькие воскресники войны,
когда наш город,
как печальный слепок,
смотрел на нас глазами тишины.
Нам сорок пятый выдал аттестаты,
а зрелость нашу освятил салют,
и смех отцов,
и слезоньки солдаток,
все перенесших ради тех минут.
И потому задор двадцатилетних
я принимаю,
не боясь беды,
как в мае зелень принимают ветви,
которым и цвести,
и приносить плоды.
Возвышалось Распятье
На том самом месте,
Где стоял Его Крест…
И подумалось мне:
«Наша горькая жизнь —
Это тоже возмездье,
Ибо лживо живем мы
На этой земле».
Я поставил свечу
Возле Гроба Господня.
Я у Господа милости
Поздней просил,
Чтоб великий народ мой
Он к радости поднял.
Чтобы всем нам хватило
Терпенья и сил.
И когда просветленно
Я вышел из Храма,
Я был полон надежд
Беды все одолеть.
И душа моя,
Словно зажившая рана,
Успокоилась
И перестала болеть.
1996«Небо на ночь затворило ставни…»
Небо на ночь затворило ставни.
Только в щели пробивался свет.
Он тянулся —
медленный и давний —
к нам на землю, может, тыщи лет.
Он проплыл огромные пространства
мерз в пути
и все-таки не гас.
И звезды далекой постоянство
он донес до нас.
Ну а ты живешь гораздо ближе,
на земле…
В моем родном краю.
Что ж я света твоего не вижу?
Иль не смотришь
в сторону мою?..
Ушла женщина.
Взяла и ушла.
А я грущу уж который год
о той,
что здесь никогда не была
и никогда не придет.
А если придет —
то строкой письма.
Печалью,
готовой свести с ума.
Ушла женщина.
Лучше бы не уходила.
Жила бы с моей маятой.
При ней мне всегда
доставало силы
молча грустить о другой,
Что живет в тридевятом краю.
И тоже грустит о том,
что я не принес ей душу свою
и не приду к ней в дом.
Ушла женщина.
Экая жалость.
Эта ушла,
А та
в тридевятом краю
осталась.
Только ли горами да рассветами
знаменита эта сторона?
Славится Абхазия поэтами,
далеко поэзия слышна.
Я не знаю, где ее начало…
Знаю, что конца не будет ей.
Вся она – как море у причала
в ожиданье новых кораблей.
Вся она – как незнакомый город,
где я до сих пор не побывал.
Молодая – как весенний шорох,
древняя – как постоянство скал.
Я иду но городу чужому
Ознакомительная версия.
