Адам Мицкевич - Стихотворения

Моя баловница, отдавшись веселью,
Зальется, как птичка, серебряной трелью,
Как птичка, начнет щебетать-лепетать,
Так мило начнет лепетать-щебетать,
Что даже дыханьем боюсь я нарушить
Гармонию сладкую девственных слов,
И целые дни, и всю жизнь я готов
Красавицу слушать, и слушать, и слушать!
Когда ж живость речи ей глазки зажжет
И щеки сильнее румянить начнет,
Когда при улыбке, сквозь алые губы,
Как перлы в кораллах, блеснут ее зубы,
О, в эти минуты я смело опять
Гляжуся ей в очи – и жду поцелуя,
И более слушать ее не хочу я,
А все – целовать, целовать, целовать!

Когда с тобой вдвоем сижу,
Могу ль вопросы задавать:
В глаза гляжу, уста слежу,
Хочу я мысли прочитать,
Пока в глазах не заблестели;
Хочу слова твои поймать,
Пока с губ алых не слетели.
И вовсе пояснять не надо,
Чего ждет слух и жаждут взгляды,
Оно не сложно и не ново,
О, милая, всего два слова:
«Люблю тебя! Люблю тебя!»
Когда продолжим жизнь на небе,
Будь воля властна там моя,
Всегда и всюду видеть мне бы
Запечатленными сто раз
В зрачках твоих прелестных глаз
Все те ж слова: «Люблю тебя!»
И слушать там хотел бы я
Одну лишь песню, чтоб с рассвета
До ночи ею упиваться:
«Люблю тебя! Люблю тебя!»
И чтоб звучала песня эта
В мильонах нежных вариаций!

Меня оставить все ж тебе придется,
Но в этот час не обрекай на муки
И, если в сердце верность остается,
Не говори, прощаясь, о разлуке.
Пусть в эту ночь пред сумрачным рассветом
Блаженное мгновение промчится,
Когда ж настанет время разлучиться,
Вручи мне яд, прошу тебя об этом!
Уста к устам приблизятся, а веки,
Когда в них смерть заглянет, не сомкну я;
И так блаженно я усну навеки,
Твой видя взор, лицо твое целуя.
И сколько лет спать буду так – не знаю…
Когда ж велят с могилой распроститься.
Ты, об уснувшем друге вспоминая,
Сойдешь с небес, поможешь пробудиться!
И, ощущая вновь прикосновенье
Любимых рук, к груди твоей прильну я;
Проснусь, подумав, что дремал мгновенье,
Твой видя взор, лицо твое целуя!

К чему слова! Зачем, моя отрада,
С тобою чувства разделить желая,
Души я прямо в душу не вливаю,
А на слова ей раздробиться надо?
Остынет слово, – выветриться может,
Покуда к слуху, к сердцу путь проложит!
Влюблен я, ах, влюблен! – твержу тебе я,
А ты грустишь, ты начала сердиться,
Что выразить я толком не умею
Своей любви, что не могу излиться,
Я – в летаргии; не хватает силы
Пошевелиться, избежать могилы.
Уста мои от слов пустых устали;
С твоими слить их я хочу. Хочу я,
Чтоб вместо слов звучать отныне стали
Биенье сердца, вздохи, поцелуи…
И так бы длилось до скончанья света,
И вслед за тем продолжилось бы это!

Час назад не спускала ты глаз с циферблата,
Подгоняла глазами ты стрелок движенье
И, сквозь шум городской, нетерпеньем объята,
Узнавала знакомых шагов приближенье.
О, единственный час! И мне вспомнить отрадно,
Что еще чье-то сердце ждало его жадно.
Этот час – моя пытка. Душою плененной
Я кружил вкруг него Иксион возрожденный.
Час настал – мне казалось, я ждал его вечно.
Час прошел – вспоминать я могу бесконечно.
Столько милых подробностей вновь оживало:
Как вошел, как беседа текла поначалу,
Как срывалось порою неловкое слово;
Вызвав ссору. Потом примирение снова.
Опечалюсь – причину в глазах прочитаешь,
Просьбы есть у меня – ты их предупреждаешь…
Есть еще одна – взглянешь, не смею открыться…
Лучше завтра… Иль вдруг начинаю сердиться
Улыбнешься, и я безоружен. Порою
Я прощенья прошу, преклонясь пред тобою.
Слово каждое, взгляда любого намеки,
Мимолетную ласку, надежды, упреки
Мелочь каждую в сердце моем сохраняю,
Вновь и вновь пред глазами ее вызываю,
Как скупец над казной, по червонцу добытой,
Смотрит, сохнет и не наглядится досыта.
Этот час меж былым и грядущим граница,
Им открыл и закончил я счастья страницы.
В серой мгле моей жизни, в сплетенье событий
Он блеснул золотою единственной нитью.
Шелкопрядом крылатым в ту нить я вцепился,
Вил и вил себе кокон и в нем затворился.
Солнце круг свой свершило в обычную пору.
Снова пробил тот час. Где теперь ее взоры?
И о чем ее мысли? Быть может, в ладонях,
Нежит руку чужую и голову клонит
На чужое плечо, и с горячим волненьем
Внемлет кто-то коварного сердца биеньям.
Если б громом меня на пороге сразило,
Разве это бы их хоть на миг разделило?
Одиночество! Я от твоей благостыни
Отвернулся в тот час, – так прими меня ныне!
Как ребенок, приманкой на миг соблазненный,
Возвращается к няне, иду, преклоненный.
Будь ко мне благосклонно! Хоть счастье и манит,
Хоть и трудно поверить, что снова обманет,
Может быть, погашу я в себе это пламя:
Я надеюсь на гордость и горькую память.
О надежды! Теперь поискать бы покоя
Средь полей и лесов или в шуме прибоя.
Час прогулки настал. Что ж я медлю, бессильный?
Слышу, скрипнула дверь. «Не с письмом ли посыльный?»
Снова письма ее положу пред собою…
То хватаю часы, посмотрю и закрою…
То бегу… Побежал и застыл у порога…
Был тотчас… И привычна былая тревога.
Так, отдавши земле существо дорогое,
Полный смертной тоски, с наболевшей душою,
Человек вдруг забудет на долю мгновенья
О потере своей. Так отрадно забвенье!
Входит в дом… остановится, молча глазами
Обведет все кругом и зальется слезами.

Откуда эта горечь? Что со мной такое?
Я снова возвращаюсь в стылые покои
И одичалым взором, смутный и смятенный,
Прощально озираю дружеские стены;
Они глухою ночью и в часы рассвета
Внимали терпеливо горестям поэта.
Я подхожу к окошку, где стоял подолгу,
Высматривая что-то тщетно и без толку,
И отхожу, прискучив зрелищем проулка,
И эхо в целом доме отдается гулко;
Я двери отворяю и снова затворяю,
И с маятником мерным шаги свои сверяю,
И слышу – где-то шашель древесину точит;
Видать, к своей подруге проточиться хочет.
Утреет. Заждались настырные возницы.
Что ж! Забирайте книги, вынесем вещицы.
Пошли! Опальный странник, встречен без участья,
Уеду восвояси без напутствий счастья.
Пускай покину город, и пускай в тумане,
К пришельцу безучастны, сгинут горожане.
Пускай не огорчатся, всхлипнув простодушно,
Мне, говоря по чести, слез ничьих не нужно.
Так над раздольным лугом, золотым и щедрым,
С увядшей ветки сорван нетерпеливым ветром,
Цветок летит засохший, утлый и гонимый,
И розы он коснется, пролетая мимо,
И хочет вечно длить случайное свиданье,
Но ветер засвистит и длит его скитанье:
Так среди улиц шумных я, пришелец странный,
Носил чужое имя, облик чужестранный;
И многих дев прелестных занимал прохожий,
На местных сердцеедов чем-то непохожий.
Цветного мотылька поймают дети в поле
И, наигравшись всласть, кричат: лети на волю!
Летим же! коли перья сберегли для лёта:
Летим! И поклянемся не снижать полета!
Когда-то, покидая отчую округу,
И молодых друзей, и пылкую подругу,
Я словно бы летел на рысаках крылатых,
Мелькали меж дерев платочки провожатых;
Я плакал! Слезы льет порывистая младость;
А нынче стар я стал, и плакать мне не в радость.
Смерть молодым легка. Мы уповаем свято
Остаться жить в сердцах невесты, друга, брата;
Но лживый свет познав, живет старик согбенный
И свой провидит гроб, покинутый и тленный,
И знает, что надежду тешить нету нужды…
Довольно! Мне пора! Простимся, город чуждый!
И с богом! Кто задержит гробовые дроги?
Их не проводит взглядом путник на дороге
И, воротясь домой, слезинки не уронит,
Услышав, как бубенчик в дальнем поле стонет.

Едва явилась ты – я был тобой пленен.
Знакомый взор искал я в незнакомом взоре.
Ты вспыхнула в ответ, – так, радуясь Авроре,
Вдруг загорается раскрывшийся бутон.
Едва запела ты – я был заворожен,
И ширилась душа, забыв земное горе,
Как будто ангел пел, и в голубом просторе
Спасенье возвещал нам маятник времен.
Не бойся, милая, открой мне сердце смело,
Коль сердцу моему ответило оно.
Пусть люди против нас, пусть небо так велело,
И тайно, без надежд, любить мне суждено,
Пускай другому жизнь отдаст тебя всецело,
Душа твоя – с моей обручена давно.

Я размышляю вслух, один бродя без цели,
Среди людей – молчу иль путаю слова.
Мне душно, тягостно, кружится голова.
Все шепчутся кругом: здоров ли он, в уме ли?
В терзаниях часы дневные пролетели.
Но вот и ночь пришла вступить в свои права.
Кидаюсь на постель, душа полумертва.
Хочу забыться сном, но душно и в постели.
И я, вскочив, бегу, в крови клокочет яд.
Язвительная речь в уме моем готова.
Тебя, жестокую, слова мои разят.
Но увидал тебя – и на устах ни слова.
Стою как каменный, спокойствием объят!
А завтра вновь горю – и леденею снова.