«Я всегда ведь Марфою была…»
Я всегда ведь Марфою была.
Мне далёко было до Марии.
Заполняли жизнью мою дела
И заботы вечно лишь мирские.
Даже летом солнечного дня
Для работы разной не хватало.
И сердилась Муза на меня
Оттого, что мы встречались мало.
«Для тебя я — золушка. Смотри
Нам с тобой не избежать разлуки…
По ночам поэты до зари
Все ко мне протягивают руки.
Все меня зовут и берегут,
С теплой лаской обнимают плечи,
А тебе любой важнее труд,
Чем со мной сверкающая встреча».
Что же делать, Муза, ты права!
И хоть с детства я к тебе стремилась,
От забот житейских голова
И душа смертельно утомилась.
Я тебе молюсь издалека,
А позвать тебя уже не в силах,
И моя дрожащая рука
Карандаш безвольно уронила.
Словно крепкий узел, в сердце — грусть…
(Марфа, Марфа не печись о многом!)
Неужели я не преклонюсь
Пред искусством, словно перед Богом,
И заброшу все свои дела,
Все заботы мелкие, земные?
Помоги мне, чтобы я смогла
Хоть на миг приблизиться к Марии.
«Это верно старости начало…»
Это верно старости начало,
Оттого все чаще и нежней
Вспоминаю жизнь, что колдовала
Над беспечной юностью моей.
Но ее бесценные подарки
Мне тогда казались пустяком,
А теперь огнем пылают ярким
На страницах книги о былом.
Снег почти до самого апреля,
Молодой колдуньею — весна,
Дальних гор рисунок акварельный
И блаженством райским — тишина.
Но тогда она давила камнем,
Угнетала смертною тоской,
И кричала юность: «Не нужна мне
Тишина, дарящая покой».
Разве может юность согласиться
Задержать стремительные сны?
И однажды вырвалась я птицей
Из томящей душу тишины.
А она мне рифмы подбирала,
И дарила песен водопад…
Это верно старости начало,
Что вернуть все хочется назад.
Что теперь я вспоминаю с грустью
И ни в чем утехи не найду,
Дорогое это захолустье,
Тихий сад в сиреневом бреду,
Этот воздух первобытно-чистый,
Над горами лиловатый дым,
Девочку с косичкою пушистой,
Ту, что звали именем моим.
«Я не скажу вам о моей тоске…»
Я не скажу вам о моей тоске.
Зачем роптать? Все жалобы напрасны.
Года бегут… Уже на волоске
Трепещет жизнь, любимая так страстно.
Несется время бешено вперед.
Стал календарь ненужным и немилым,
И задержать бесшумный этот год
Ни у кого ни власти нет, ни силы.
Придет пора и оборвется нить…
Смирись, душа, и не моли о чуде.
Умей лишь лучше каждый миг ценить,
Умей дышать глубоко полной грудью.
На все глаза пошире открывай
И перед Жизнью преклони колени.
Что ждет тебя за гранью? Ад иль рай?
Но рай земной, душа, благословляй
До самого последнего мгновенья.
«Нет, я не вернусь умирать домой…»
Нет, я не вернусь умирать домой,
Туда, где увидела свет.
Там все незнакомо. И город — чужой,
И близких давно в нем нет.
И я не вернусь умирать туда,
Где гор нетронутый снег,
Где летом быстрой речки вода
Смывала с камней мой след.
И в тихий город, где юных дней
Умчалась вдаль череда,
Где я столкнулась с Музой моей,
Нет, я не вернусь и туда.
Так где же, где застанет меня
(О, кто предсказать бы мог?)
Прощальный свет последнего дня
И ветра прощальный вздох?
Где улетит душа из тепла
Навстречу иному лучу?
…Но щедрой такою судьба была,
Что я и смерть ей прощу.
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (не вошедшие в данное бумажное издание)
Мне казалось — я слышу звонок. Неужели
Я сейчас опоздаю на первый урок?
Мне сказали, что годы уже пролетели,
Что закрыт институт… Но я слышу звонок!..
Я не сплю! Я живу! Да ведь только вчера мы
Возвратились с каникул — до первой весны.
В дортуаре тихонько теперь вечерами
Мы расскажем друг другу про летние сны.
И короткие дни в перегонки поскачут…
Каждый день, как подарок судьбы я ловлю…
«Надя, душка, реши мне скорее задачу!
Ах, сегодня латынь, я ее не люблю».
В этой жизни размеренной, даже суровой,
Наша юность кипит беспокойным ключом,
Открывая нам мир каждой книгой новой,
Каждой новою встречей и новым письмом.
Впереди Рождество. Я не знаю сказать ли,
Что на бале последнем в ушедшем году,
Мне казалось: руки было нежно пожатье…
Как я жду Рождества, как волнуюсь и жду.
Но промчатся короткие, яркие Святки…
Вот блинами запахнет уже институт.
Снова легкие дни пролетят без оглядки —
Вот и темная церковь в Великом посту.
Мы притихли. Мы помним, что исповедь близко.
Мы не дразним друг друга, совсем не поем.
Я вчера написала к грехам на записке
Новый грех: я немножко молилась о «нем».
Белизна пелеринок к Заутрени Светлой,
Юных душ фанатично-ликующий взлет…
И мечты… и мечты… и мечты до рассвета
О далеком, о том, что нас в будущем ждет.
Что ждало нас? Потери, страданья, разлуки…
Безысходность войны, безотрадность труда…
В непривычной работе усталые руки…
Бесприютная жизнь по чужим городам…
Только мы не сдались, мы не стали иными,
Не боялись отчаянья черных путей.
Мы, как знамя, несли наше русское имя
И по-русски растили мы наших детей.
Мы и ныне храним института заветы,
Белый цвет пелеринок мы носим в сердцах…
…И только грустно мне быть только старым портретом,
Только памятью светлой о юности днях!
«За то, что мы, сжигая корабли…»
За то, что мы, сжигая корабли,
Идя в изгнанье горькою тропою,
За то, что мы от Родины вдали
Навек остались русские душою,
За то, что в мыслях живы и поют,
Всегда поют, былой России струны,
За то, что нас взлелеял институт,
За то, что корпус выпустил вас в юность.
За все судьбе мы благодарность шлем!..
Взбираясь ввысь на жизненные кручи,
Мы гордо имя русское несем,
Храним язык «великий и могучий»! —
Мы много раз теряли прежний дом,
Давно смешались месяцы и даты,
Но память крепко вклеила, в альбом,
Все то, чем прежде были мы богаты.
И не забыть — как будто лишь вчера
Закрыли дверь мы в ласковое детство
— И первый вальс на наших вечерах,
И марш последний нашего оркестра.
И восемь лет с ученьем и тоской,
Любовью, карцером, веселыми балами
И дружбой, крепкой дружбою мужской,
Что здесь опять свела, нас вместе с вами!
Стареем мы, усталость не тая,
Но трудный век наш все еще не прожит,
Так пусть же наша дружная семья
Другой семье пробиться в жизнь поможет!
Он канул в вечность милый институт
Воспоминанья тихой лаской тронув,
Но где-то там в другой стране живут,
Еще живут кадетские погоны!
И вот для них тесней сомкнем ряды,
Ведь только мы по духу им родные,
И будут нам наградой за труды
В сердцах детей живущая Россия!
1959 г. (КП № 29, 1981 г.)