Красная скала
(Случай первый)
Так случилось, что осенью года
жэньсюй,
Когда уж седьмая луна на ущербе была,
С гостем плыли мы в лодке у Красной
скалы;
Чуть прохладой дышал ветерок,
Не тревожили волны реку.
Гостю я предложил, поднимая свой кубок
с вином,
Строки вместе припомнить о Светлой луне,
Спеть о Деве Прекрасной стихи.
Вскоре
Над восточной горой появилась луна,
Поплыла-поплыла между звезд.
Засверкала река,
Словно капли росы ниспадали на водную
рябь,
И смешались в одно небеса и вода.
Как велик этот водный простор!
Это — в тысячи цинов вокруг —
необъятная ширь!
В колеснице-ладье мы по ветру летим
и летим
В пустоту и безбрежность, не ведая, где
их предел.
Кружим в вечности, кружим, от мира
сего отрешась,
И как будто на крыльях — взлетаем
в обитель святых..
Так мы пили вино, и веселью, казалось,
не будет конца,
А потом, на борта опираясь, мы начали
петь.
Пели так:
«Из корицы ладья — о-о-си! —
Из орхидеи весло.
В пустоте-чистоте — о-о-си! —
Мы стремимся туда, где светло.
Постигаю простор — о-о-си! —
Но увы, лишь в мечтах.
Где же Дева Прекрасная — о-о-си! —
В небесах?»
…Гость мой флейтой отменно владел:
Вторя песне,
Звучала мелодия грустно-протяжно
в ночи,
В ней и слезы и жалобы слышались,
Скорбь и печаль;
Эта музыка вдаль уплывала,
Тянулась, как нить,—
И, быть может, драконы проснулись
в пещерах в тот миг
И слезу уронила вдова в одинокой ладье…
Вот объятый тоскою, оправив халат,
Сел учитель по имени Су перед гостем
И с досадой спросил:
«Что ж ты песню прервал?»
«Посветлела луна, звезды стали редеть,
Ворон к югу летит, — мне ответствовал
гость.—
Эти строки, — сказал он, — начертаны
Цао Ман-дэ.
Поглядите на запад, — мой гость
продолжал, —
Там Сякоу вдали.
Обернитесь к востоку — на востоке Учан.
Русла рек, цепи гор меж собою сплелись,
И леса разрослись — зелены-зелены…
…Это здесь Чжоу Лан проучил так
жестоко Мэн-дэ!
Под Цзинчжоу врага разгромив,
По теченью спустившись в Цзянлин,
Плыл Мэн-дэ на восток…
Путь проделали в тысячу ли тупоносые
судна его,
Неба синь затмевали полотнища
флагов-знамен.
По прибытье в Цзянлин, разливал он
хмельное вино
И с копьем, на коне восседая, сочинил
эти строки,
Что ныне припомнились мне…
Был героем он в жизни своей,
А теперь — где обитель его?..
Я и вы, мой учитель, рыбачили, хворост
сбирали
На острове, что посредине реки, —
С каждой рыбкой, креветкой знакомы,
С каждым лосем, оленем дружны.
Лодку — лотоса лист — направляя вперед,
Пили вместе вино.
Мы казались себе мотыльками
Между ширью небес и землей
Или зернами риса в безбрежной стихии
морской…»
И изрек он, мой гость:
«Опечален я: жизнь — это миг!
Полон зависти я: бесконечно теченье
Чанцзян!
Если б вечно летать мне, подобно
небесным святым!
Эту яркость луны если б мог я навечно
объять!
Знаю, мало мгновенья, чтоб это постичь,
И поэтому тонут мелодии музыки
в скорбных ветрах…»
Я сказал ему так:
«А доподлинно знает ли гость,
Что такое — вода, что такое — луна?
Все идет чередой, как вода, как теченье
реки,
Все идет чередой, но ничто никогда
не уйдет.
И луна — то кругла, то ущербна,
но вечно — луна,
И не в силах никто
увеличить-уменьшить ее.
Ибо, если изменчивость ставить началом
начал,
В миг единый не в силах мы вечность
вселенной постичь;
Если ж будем считать постоянство
за первоисток,
То и я, и мой гость, да и все, что мы
видим вокруг,—
Вечно все!
Так зачем же завидовать тщетно
Чанцзян?
Между тем в небесах и на этой земле
Всякой твари и вещи свое назначенье
дано.
Если есть что-то в мире, чем я обладать
не могу,
То йоты того не посмею присвоить себе.
Но ведь ветер, что чист в небесах,
Не запретен для наших ушей,
А луна среди звезд, что светла,
Не боится взглянуть нам в глаза.
Мы возьмем их себе — и не будет
препятствий тому,
Ибо Высшим Создателем нам во владение
дан
Этот вечный источник живой красоты,
Мы им можем владеть как хотим!»
И от радости тут засмеялся мой гость,
Засмеялся и кубок наполнил вином.
А потом, после трапезы,
Кубки и плошки вокруг разбросав,
Мы лежали на дне нашей лодки вдвоем
И не знали, объятые сном, что восток
побелел.
Красная скала
(Случай второй)
Так случилось, что в этот же год,
Но уже при десятой луне,
Я из Снежной обители путь в Лингао
держал.
Два товарища-гостя были вместе со мной.
Вот шагаем по глинистым, желтым
холмам.
Опустились туман и роса,
Опадает с деревьев листва;
На земле — только тени людей,
С неба светлая смотрит луна…
При луне стало весело нам,—
Мы идем, и у каждого песнь на устах.
Но, вздохнув, я сказал:
«Вот ведь как!
Есть друзья — нет вина.
Есть вино — не хватает закуски к вину.
А луна так светла! Свежий ветер так
чист!
Разве будет еще столь прекрасная ночь?»
Гость ответил:
«На склоне ушедшего дня
Бросил сеть я — и рыбу поймал:
Рот огромен, мелка чешуя,
Вот уж подлинно карп из Сунцзян!
Словом, добрая снедь. Только как мы
добудем вина?»
Я вернулся домой — за советом к жене,
А жена говорит:
«Мерой в доу запас
Я хранила давно до минуты такой».
Так достал я к закуске вино!
А потом мы продолжили путь
И добрались до Красной скалы,
Где рокочет теченье реки,
Пробиваясь меж глыб.
Горы так высоки, что уменьшенной
кажется снизу луна.
Из отхлынувших вод обнажаются скал
острия.
Только несколько лун миновало
и несколько солнц, —
А узнать не могу эти горы и эту реку!
…Полы длинной одежды своей подобрав,
Я вскарабкался вверх но отвесной скале
И, пробравшись сквозь чащу кустов
молодых,
Оседлал Леопарда и Тигра,
На спину Дракона Рогатого влез
И, до гнезд соколиных добравшись,
Взираю на темный дворец — на обитель
Фэн И…
Жаль, что гости со мной не решились
взобраться сюда!
Вдруг раздался пронзительный свист,
Задрожали деревья, пригнулась трава,
Все долины в низинах эхом вторили
свисту в горах,
Все гонимые ветром реки вздыбили воды
свои.
Цепенея и духом упав,
Я смятенье не мог побороть,
Страшно было стоять на вершине совсем
одному,
И тогда я спустился к друзьям,
Нас у берега лодка ждала.
На средине реки
Мы отбросили весла, отдавшись теченью
Чанцзян,
И дремали, от мира уже отрешась…
Вот приблизилась полночь.
Тишина воцарилась — и вдруг
Одинокий журавль
Над рекой пролетел:
Колесницы колеса — это круглые крылья
его.
Тонкий шелк — это белые перья его.
Пролетел с громким криком
И на западе скрылся из глаз…
Я в Лингао… С друзьями расстался,
В обители тихой заснул…
И во сне предо мною предстал
проповедник-даос
В одеянии с перьями, как у бессмертных
святых.
Он в Лингао зашел по пути
И учтиво спросил:
«Хорошо ли и весело ль время
у Красной скалы провели?»
Я монаха спросил, как его величать,
Но лишь голову тихо склонил, не ответил
даос.
«О! — воскликнул я. — Понял: во сне
продолжается явь!
Ночью вы пролетели над нами,
Крича, как журавль?»
Улыбнулся даос, поглядел на меня
и исчез,
Был смущен я, когда же опомнился —
дверь распахнул,
Огляделся вокруг —
Ни души!..
Слова о верности просвещенному правителю
