«О чем он думает, спортсмен, дыханье затая…»
О чем он думает, спортсмен, дыханье затая.
Идя на запрещенный риск, приняв неравный бой!
«Потом — ругай меня жюри, суди меня судья,
А нынче не судьба со мной, а я шучу с судьбой».
О ком он думает, солдат, в окопе у врага,
И не «ура», а просто «а» рыдая, как пурга,
Россия-а — «а», отчизна — «а» и «а» — родная мать.
О чем кричит, и как его, солдата, понимать!
Как понимать его судьбу, его душевный рост?
Простой советский человек
совсем не так уж прост.
«Я забыл свою первую строчку…»
Я забыл свою первую строчку.
А была она так хороша.
Что, как взрослый на первую дочку,
Я смотрел на нее не дыша.
Луч по кляксам, как по чечевицам.
Колыхался. И млело в груди.
Я единственным был очевидцем
Посвященья. Тот миг позади.
Но доныне все кровью в рассрочку
За свое посвященье плачу.
Я забыл свою первую строчку,
А последней я знать не хочу!
«Декабрь. А все еще в новинку…»
Декабрь. А все еще в новинку
И стекла в холоде и лед.
И все еще следишь снежинку.
Как испытательный полет.
Но так уверенно по крышам
Ложится белое, что мы
Не скоро, видимо, услышим
Об отступлении зимы.
В такие дни — на переходе.
На переломе — этот снег
Нас ошарашивает вроде.
Хоть изумленья-то и нет.
Но, точно нового завязка.
Влетает в души и дома
Природы беглая подсказка:
Уже не осень, а зима.
Уже летят, уже не тают.
Уже пласты — не кутерьма.
Цыплят по осени считают.
Всех сосчитал! Уже зима.
И ты, еще под летним хмелем.
Осенний не решив вопрос.
Уж как хозяйственник с портфелем
Спешишь к метелям на разнос.
Невдалеке от Мавзолея
Плоды рябин среди ветвей
Уже, белея и алея.
Висят, как стаи снегирей.
Ты возле них так четко слышишь
Наплыв ветров, как гул годов…
Уже привозят снег на крышах
Вагоны дальних поездов.
«Легко обремененный снегом…»
Легко обремененный снегом.
Зеленый, постоянный бор
Возносит вровень с желтым небом
Свой пухом веющий убор.
На плавных вогнутых сугробах
Мерцают иглы и сучки,
А между елей густобровых
Проталин черные очки.
Иду сквозь эту колоннаду.
Прислушиваясь на ходу
К улегшемуся снегопаду.
Он слушает, как я иду.
Я здесь прямею и не трушу
Того, как даль вступает в близь,
Когда приструнивает душу
Сосна, настроенная ввысь.
Здесь, где сомнения нелепы,
Милы мне всплески зимних птах
И снега влажные прилепы
На бронзовеющих стволах.
Я нынче не хозяин здесь, а гость.
Сижу, как прежде, в садике на
лавочке.
Курю, штиблет распутывая лямочки,
И вешаю на длинный ржавый
гвоздь…
На солнце груши светятся насквозь.
Как будто электрические лампочки.
Тепло!
Играют дети под плетнем
И жалят животы себе крапивою…
Выходит мама.
Мама в голубом.
Сегодня мама хочет быть красивою.
Справляется, чего же я хочу:
Огурчиков ли, молочка ль парного!
Справляется, чего же я молчу.
Как из колодца воду на бахчу,
Вытягиваю медленное слово…
Ах, мама,
Я, как никогда, здоров.
Я просто на тебя смотрю, любимая.
Вот, мама.
Стаял снег твоих зубов,
И улетела юность лебединая…
Что я!
А мне не надо ничего —
Ни пирожков, ни молочка, — спасибо.
И не о том у сына своего
Ты в день его рождения спросила…
Мне бы хотелось, милая, с тобою
Вернуть года,
Как с юга птиц домой.
Не потому, что их я плохо прожил,
А только для того.
Чтоб в этот день погожий,
Захлестнутый водою золотою.
Тебя увидеть, мама, молодой…
Еще,
Еще!
Закат красней латуни,
Кирка, того гляди, сорвется, зля…
Мозоли, как кармашки, на ладони —
В них забивается, ржавея в кровь,
земля.
Но ничего…
Но мы еще посмотрим.
Минута отдыха, как ложь, горька.
Да, ничего!
Да, мы еще поспорим!
Ночь.
Месяц в небе — гнутая кирка.
Дружней, ребята, веселее, что ли!
Что сопли распустил, эй ты,
рабочий класс!
Нас много, тех, кому карманы, как
мозоли,
И на руках мозоли, как карманы…
Много нас!
Греми, кирка!
Кроши слепую землю!
Сурово падай, гулко падай вниз!
Здесь будет дом.
А здесь вот будет зелень.
А вообще здесь будет
Коммунизм.
Могила неизвестного солдата
Когда стране
опасность угрожала.
Страна в поход
солдата снаряжала,
Земля дымилась,
грохотало время.
Звезда алела
на суконном шлеме.
Хасанские высоты и высотки —
Звезда алела
на простой пилотке.
Гремело время,
и земля горела,
Звездой советской
каска багровела.
Шагал солдат,
шагал дорогой бранной.
Спасал свою,
спасал чужие страны.
И то ль в разведке,
то ль в бою открытом
Споткнулся вдруг.
На землю пал убитым.
Летело время.
Грохот смолк орудий.
Убитого нашли солдата
люди.
Над ним
в молчанье траурном стояли,
А имени солдатского не знали.
Не знали.
Не могли послать известье
Ни матери солдатской,
ни невесте.
И догадались люди,
и тогда-то
В огромный город
отнесли солдата.
И, схоронив на площади в могиле,
Над ней огонь навеки засветили.
Чтоб мать узнала,
где могила сына.
Весной цветы невеста приносила,
Чтоб каждый проходил,
благоговея.
Как у святых ступеней
Мавзолея.
«И вот в свои семнадцать лет…»
И вот в свои семнадцать лет
Я стал в солдатский строй…
У всех шинелей серый цвет,
У всех — один покрой.
У всех товарищей-солдат
И в роте и в полку
Противогаз, да автомат.
Да фляга на боку…
Я думал, что не устою.
Что не перенесу.
Что затеряюсь я в строю.
Как дерево в лесу.
Льют бесконечные дожди,
И вся земля — в грязи,
А ты, солдат, вставай, иди.
На животе ползи.
Иди в жару, иди в пургу.
Ну что, не по плечу!
Здесь нету слова «не могу»,
А пуще — «не хочу».
Мети, метель, мороз, морозь,
Дуй, ветер, как назло, —
Солдатам холодно поврозь,
А сообща — тепло.
И я иду, и я пою,
И пулемет несу,
И чувствую себя в строю.
Как дерево в лесу…
Не спугните… Ради бога, тише!
Голуби целуются на крыше.
Вот она, сама любовь ликует —
Голубок с голубкою воркует.
Он глаза от счастья закрывает,
Обо всем на свете забывает…
Мы с тобою люди, человеки,
И притом живем в двадцатом веке.
Я же, как дикарь, сегодня замер
Пред твоими карими глазами.
Волосы твои рукою глажу —
С непокорными никак не слажу.
Я тебя целую, дорогую…
А давно ли целовал другую.
Самую любимую на свете!
Голуби, пожалуйста, ответьте,
Голуби, скажите, что такое!
Что с моей неверною рукою.
Что с моими грешными губами!
Разве так меж вами, голубями!
Разве так случается, скажите,
В вашем голубином общежитье!..
«С чем я только ни встречусь на свете…»
