Анатолий Величковский - Собрание стихотворений

Москва. Москва. Я не люблю Москвы!
Там мавзолей живым народом правит.
Мы — оптимисты, кажется, правы,
Сказав, что время от беды избавит.
Но навсегда останется в Москве
Позорный след торжественной гробницы,
Так остаются пятна на траве,
Когда моча на солнце испарится.

«Чем дальше в лес, тем больше дров» —
Пословица пересоздалась —
Чем меньше на земле лесов —
Тем меньше людям жить осталось.

Степной полуночи величье
Сыч долгим криком нарушал.
Беду зловещий голос птичий
И накликал, и предвещал.
Толпа уродливых видений,
Казалось, окружала дом,
И веяло от каждой тени
Потусторонним холодком.
В наш век нет места суеверью,
Но вспоминая отчий кров,
Я вижу, в сумерках, за дверью —
Дым пороха, огонь и кровь…
Теперь я знаю; сыч тревожил
Недаром наш ночной покой.
На крик сыча почти похожи
Стихи, написанные мной.

Над Сеной заискрились окна —
Там солнечный пожар горит.
А ниже сумерек волокна,
Ряды каштанов и гранит.
Река зеркально отражает —
Деревья, золото огней,
Большая баржа проплывает,
Ломая отраженья в ней.
Мне кажется мосты и зданья
Изваяны из облаков
Живут туманным ожиданьем
И эхом прожитых веков.
Мост Миротворца, словно в латы
Закован золотом лучей,
Он тонет сумраком объятый,
Как след империи моей.

Сюда примчались люди оптом —
Месить у берега песок —
И каждый вечер он истоптан —
Следами пятипалых ног.
К рассвету — вновь причесан гладко,
Приливом моря длинный пляж,
Нет пятипалых отпечатков —
Они исчезли как мираж.
Следы свои, опять натопчет,
Толпа залетных парижан —
И так же точно — этой ночью,
Их в бездну сбросит океан.

С глухим ночуя, силам ада
Я вслух проклятья посылал.
А он на койке — тут же, рядом,
Весь дом храпеньем оглашал!
Не слышен был могучий ветер,
Шум океана заглушен —
Что океан — в сравненьи с этим
Людским похрапываньем — Он!!!

В белой пене, как в ромашках,
Галопирующий конь.
Волны в солнечной упряжке —
Точно так же, как огонь —
По ступенькам деревянным
Выбегают на крыльцо,
Ветер радостью нежданной
Веет каждому в лицо,
И поет «Откройте двери,
Собрались недаром мы —
С нами пушкинская Мэри,
Славьте пир среди чумы.
А ямщик давно отъехал,
Звону курских бубенцов.
Отвечает только эхо
Из потерянных миров.

Благодарю ритмичный шум,
Благодарю седые волны —
За водворенье праздных дум
В мой мир отчаяния полный.

Почти корабль, но это дача —
До берега рукой подать.
Не ожидал такой удачи —
Восходит солнце — благодать!
Так думал я, когда с балкона
В даль океанскую смотрел,
И словно юноша влюбленный,
От чувства счастья онемел.
С любого языка возможно
Переводить по словарю,
Но Бога слышать невозможно.
И можно ли воспеть зарю?
Как слову привкус дать соленый?
Тепло и свет найти в словах,
И цвет то синий, то зеленый
На дымно-огненных волнах.

Вначале было шито-крыто —
Никто, никак не мог понять,
Что ночь чернее антрацита,
Начнет когда-нибудь сиять.
От суши волны отделились
И темноту смывали там,
Где полнолунье отразилось,
Светя из моря небесам.
И постепенно вышли звезды,
И расступилась темнота,
Но было рано, а не поздно —
Все стало на свои места.
Донесся джаз из ресторана,
Автомобильные гудки,
И женский смех, и голос пьяный,
Зажглись вдоль моря маяки…
Как объяснить соединенье
Небытия и бытия?
Ужель чтоб джаза слушать пенье
Из тьмы веков родился я?

Полезен воздух для желудка,
Пришлось предпринимать шаги —
Дойдя до гоголевской будки,
Где продаются пироги,
Я взял себе пирог слоеный,
На камень набережной сел,
Ел и смотрел, из-под ладони,
На сотни загорелых тел.
Они стояли и ходили,
Иные шли в воде до пят,
А те, что посмелее были —
До пояса в волнах стоят.
На корточках сидели дети,
Лепили крепость из песка.
Все это было в жарком свете,
В соленой влаге ветерка.
Жестокосердные амуры
Пускали стрелы в грудь мою,
Я думаю, что столько гурий
Не видел Магомет в раю!
Любую выбрать бы не плохо,
Но вспомнив — сладкий виноград,
Лисицу, я с печальным вздохом
Беру свои слова назад.

Погода сделалась дождливой,
Холодный ветер засвистел.
Не стало праздности счастливой,
Свободы загорелых тел.
А море соблюдает точно —
Прилива и отлива час.
Шлифуют волны, дождик мочит
Песка береговой атлас.
Делец, что нанимал палатки,
Трамплин, качели для детей,
Уже собрал свои манатки —
И покидает пляж Hendaye.
И я, стихов прощальных автор,
Отсюда уезжаю завтра.

Поэт не главный, но хороший,
На голубые сапоги
Сменил зеленые галоши
Во время, кажется, пурги.
И это было так похоже
На странную судьбу телка!
Корову выдоил прохожий
И не оставил молока.
Приходит к матери теленок,
Сосцы напрасно теребит,
И сразу видит постреленок,
Что всеми, начисто, забыт.
И в звезды улетел сиротка,
Оттуда в телескоп большой,
Узнал бродягу по походке —
И окатил его водой.
Когда все постепенно сбылось,
И утвердилось на века —
Вот тут и сказка появилась
Про белоснежного бычка.
Рассказывают старожилы —
Как, по земле скучая он,
Сказать с светила на светило —
И днем и ночью обречен.
Ему на землю не спуститься,
Дорога слишком далека.
Вот почему и сказка длится —
Про белоснежного бычка.

Еще в Булони не исчезли
России верные сыны.
Встречаясь, о своих болезнях
Они рассказывать должны.
Кого и как похоронили,
Кто в старческий укрылся дом,
Кого в больнице навестили
И пошатнулся кто умом.
А я, я связан с ипподромом
На воздухе, средь лошадей
Я чувствуй себя — как дома —
В далекой юности моей.

Сквозь бледно-розовый туман,
Широким полем, без дороги,
Навстречу мне идет Иван,
И смотрит отчужденно, строго.
Я помню, мне недавно он
Зайчонка продал за полтинник,
Но тот Иван был неучен,
А этот шепчет по латыни,
Тот прежний, помню, был убит,
Во славу взятья Перемышля,
А этот в землю не зарыт,
И у него в кошелке вишни…
А вот и Настя подошла,
Земли ногами не касаясь,
И нож кухонный принесла,
Стоит, всем телом содрогаясь,
И все черней, черней кругом,
В ограде черной, из железа,
Иван сверкающим ножом
Корове горло перерезал,
И начал шкуру обдирать.
Глазами замигала туша
И пробуя на ноги стать,
Взревела, потрясая душу…