Полесье
Кофейно-темная вода,
Лягушки смотрят из пруда,
Заквакали сначала три,
Раздув на жабрах пузыри.
Но вот вступает в разговор
Хороший лягушиный хор,
Не выдавая тайн болот,
О чем-то сказочном поет.
Березы в зеркало глядясь,
Лягушек слушают, склонясь,
А над березами луна
В задумчивость погружена.
На крыше аист-часовой
Заснул, объятый тишиной.
Баллада («Подсолнечник природа…»)
Подсолнечник природа
Так создала, что он
С восхода до захода
Весь к солнцу обращен
За дни погоды ясной
Он солнце жадно пил
И постепенно в масло
Сиянье превратил…
Не замечают чуда,
Кто за столом сидит,
А винегрет на блюде
Весь золотом полит!
В приправе винегрета
Не виден мир иной,
Но вот стихи поэта
Лежат перед тобой.
Засуха («Все жарче, жарче. Я иду…»)
Все жарче, жарче. Я иду.
Свет солнца на вершинах дремлет
В сухом, безрадостном саду,
Деревья поздний сон объемлет.
Им просыпаться нет нужды
Покрыты листья пылью черной
С небес ни капельки воды,
Их будет солнце жечь под корни.
Под ними выжжена трава,
Над ними грозная, сухая
Безоблачная синева,
До непонятности чужая.
Взволнованные птицы бьют
Тревогу всеми голосами
И замирают, словно ждут,
Прислушиваясь… За горами
Как будто дальний гром гремит
Я тоже слышу — неужели?
Но это самолет летит
И белый след по небу стелет.
Август 1976 года
«Бумага терпит всё. В странице…»
Бумага терпит всё. В странице
Я сделал прорези для глаз.
И вижу, как в немой столице
Вздымает вихри снежный час…
Бредут вслепую, друг за другом,
В сугробах вязнут их стопы,
Свирепствует ночная вьюга,
А ниже, впереди толпы,
Идет и машет красным флагом,
В венце из белоснежных роз,
Гордясь революцьонным шагом,
Майора Ковалёва нос…
«Апостолов, Марии, Спаса…»
Апостолов, Марии, Спаса,
Все лики списаны с лица.
Среди икон иконостаса
Не видно Господа-Творца.
Лишь высоко, где купол храма
Едва заметно освещен,
Весь окруженный облаками
Седой старик изображен.
Но Тот, Кто в глину душу вдунул
И звездную раскинул сеть,
Природу создал вечно-юной,
Ужели может постареть!
«Теперь в одиннадцать часов…»
Теперь в одиннадцать часов
Уже довольно жарко,
Не видно в небе облаков,
А вот, в стихах помарки.
Открою и закрою дверь
И время убежало,
И то, что я назвал «теперь»
Уже прошедшим стало.
Пройдет и этот летний день,
Исчезнет, словно не был.
Стихи останутся, как тень
Безоблачного неба…
О, если бы стихи мои
Как летний день сияли
Так, чтобы голуби твои
Из рук зерно клевали.
Снег («Дорог не видно в трех шагах…»)
Дорог не видно в трех шагах,
Снежинки, словно пух порхают
И неожиданно, в глазах,
Свое порханье прекращают.
В лесу дорожки, ветки, пни,
Все новой белизной покрыто
Как бы для новой пачкотни
Страница чистая открыта.
А там, за лесом, широко
Заря вечерняя пылает
И светом розовым легко
Пух на деревьях озаряет.
Кусты, как страусы стоят,
Деревья, словно дым и слезы,
Сосульки звонкие висят
В сединах спутанных мороза.
«Лес после дождика спешит…»
Лес после дождика спешит
Сушиться солнцем, словно губкой,
А дровосек уже стоит,
Он будет заниматься рубкой.
Противно затрещит мотор,
И приведет пилу в движенье,
И будет видеть стройный бор
Своих товарищей паденье.
Взревет пила и новый пень
Появится с другими рядом,
С печальным шумом целый день
Деревья будут падать, падать…
С такой работой сотни пил
Управиться могли б едва ли,
Теперь одной хватает сил —
И к вечеру весь лес повален.
Ум, ограниченный в длину,
Воспримет это с восхищеньем,
Ручные пилы в старину
Давали время пополненью.
«Деревья бодро зашумели…»
Деревья бодро зашумели,
Как призраки теперь они,
Во тьме внезапно просветлели,
Бледнее стали простыни.
Есть нечто родственное счастью
Во влажном запахе земли,
И я у запаха во власти,
Беру из дождевой пыли
Всю свежесть воздуха и чую
Прикосновение лица —
К истокам жизни.
И целую Одежду моего Творца.
«Сидит неведомая личность…»
Сидит неведомая личность,
На белом камне, ждет звезды,
И отражается частично
В вечернем зеркале воды.
Звезду увидев, с камня встанет
Печально, тяжело вздохнет,
Перчатки на руки натянет,
Бесшумно в темноту уйдет.
Займет пустое место воздух,
И будет отражать вода,
Пустынный берег, небо, звезды,
Как отражала их всегда.
А впрочем, может сохранится
В глубинах грустный силуэт,
Чтоб в волнах снова отразиться,
Когда придет сюда поэт…
«Лучи сквозь тучи дождь зажгли…»
Лучи сквозь тучи дождь зажгли
И улыбается природа,
С деревьев струйки потекли
Расплавленного солнцем меда.
И стало так светло, светло
Что я глаза свои зажмурив
Весь, целиком, вошел в тепло
И в блеск сияющей лазури.
О, если б мне среди лучей
Как этот дождь растаять тоже…
Избавь от гроба и червей
Природу любящих, о, Боже!
«Моей России больше нет…»
Моей России больше нет.
Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться.
Советским людям будет жаль
Навек исчезнувшего света.
Россия станет, как Грааль
Иль Атлантида для поэта.
Мы проиграли не войну,
Мы не сраженье проиграли,
А ту чудесную страну,
Что мы Россией называли.
«Там грусть, там скука, там ни то, ни се…»
Там грусть, там скука, там ни то, ни се.
Там фокус-покус, там больное чувство.
Когда на карту нужно ставить всё, —
Ни грусти нет, ни скуки, ни искусства.
Всё пустота, все холод — ничего,
И — никого, — пространство и стихия.
И мертвого там слуха моего
Коснутся, может быть, слова живые.
Из антологии «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)
«Что-нибудь, конечно, это значит…»
Что-нибудь, конечно, это значит:
Посылая свой последний луч
Красными слезами солнце плачет;
Розовеет пепел низких туч.
В сумерках красны стволы деревьев
Красный отсвет в зеркалах озер.
Обнимает душу, словно древность
Уходящий на закат простор.
Я веду между высоких сосен
Красного, как солнце, жеребца.
Почему-то рано в эту осень
Пожелтели клены у крыльца.
Новый журнал. 1958. № 54.
«Пусть выигрыш в карты невежда всецело…»
Пусть выигрыш в карты невежда всецело
В заслугу поставит себе,
Но тот, кто играет давно и умело,
Отдаст предпочтенье судьбе.
Я вижу иное: такие примеры,
Что даже сомненье берет:
Не сам ли Господь, за отсутствие веры,
Благословенье дает.
Новый журнал. 1958. № 54.
«Луч, из тумана выступая…»