«Мы вроде к ним пришли некстати…»
Мы вроде к ним пришли некстати.
Сидим поодаль от стола…
Из всей семьи
я помню скатерть, —
Она была
белым-бела.
И, все косясь на это диво,
Бокал в сторонку отводя,
Хозяйка разливала пиво,
Пожалуй, слишком погодя.
Хозяин жадно,
педантично
Пытал о Шолохове нас:
Знаком ли нам писатель лично,
Что ест, что курит он обычно,
Женат ли он и сколько раз?..
Я встал в ответ, прямой и резкий:
— А говорят, Есенин пил,
А между прочим, Достоевский
В картишки резаться любил!
Я не хотел бы вас обидеть,
Ведь каждый кормится своим,
Но жаль мне тех,
кто хочет видеть
Не дуб,
а желуди под ним.
Я знаю Шолохова лично,
Так, что интимнее нельзя,
Не по-житейски,
не привычно,
А по душам — читатель я.
И не ищу такого случая,
Чтоб ненароком свел нас быт.
А вдруг он мне не скажет лучшего,
Чем то, что в книге говорит.
Я в нем люблю
свою Аксинью,
Знакомый с детства Тихий Доп.
Свою судьбу,
свою Россию —
Люблю в нем большее,
чем он.
1957
В подъезде моем многолюдном
Живет ресторанный швейцар
Со взглядом
Расплывчато-мутным,
Улыбчив,
Услужлив
И стар.
Швейцаров немало на свете,
Хороших и разных притом,
Но я говорю
О соседе,
Об этом соседе моем.
Не сразу,
А как бы осмелясь,
Он вдруг забежит наперед
И, словно на солнышке греясь,
Клиенту пальто подает.
А дома
Яснеет глазами
И, выпрямив спину свою,
Грохочет о стол кулаками,
Истошно орет на семью.
Он кормит их всех чаевыми —
Он гордость свою
Не щадил, —
Пускай, мол, походят такими,
Каким он на службе ходил!
Ему бы напиться,
Подраться,
Бесчинствовать,
Лезть на рожон,
Чтоб как-то с судьбой расквитаться
За каждый свой рабский поклон.
И логика неумолима,
И нету концовки другой:
Достаточно стать подхалимом,
И ты уже хам,
Дорогой!
1965
Шел балет «Эсмеральда»,
Плыл
воздушный,
певучий,
Как рассветное облако
Всех цветов и созвучий.
Балерина
так трепетно
В этот день танцевала,
Что подобного чуда
На земле не бывало!
Танцевала
то ласково,
То печально,
то грозно,
И внимала ей публика
Религиозно.
Шел балет «Эсмеральда»,
Плыл
воздушный,
певучий…
И случился на сцене
Удивительный случай.
Появилась коза,
Абсолютно живая,
Достоверность
спектаклю всему
Придавая.
Появилась коза
С бородою по пояс,
Как триумф режиссера,
Как творческий поиск!
Балерина
то вьется,
как пламя,
То струится
волшебной слезою,
Только
люди
невольно
Следят за козою.
Вот коза
подскочила,
На суфлерскую будку полезла.
Кто-то вдруг засмеялся,
Где-то скрипнуло кресло.
Балерина танцует,
И легкость движений небесна.
Только
людям
следить
За козой интересно.
И коза победила,
Коза победила,
Потому что на сцене
В тот миг… наследила.
Это был поединок
Перед зрительным залом,
Поединок
искусства
С веселым скандалом;
Поединок
таланта
С козлиным копытством,
Поклоненья святому
С простым любопытством.
О, минутные козы,
Премьеры сенсаций,
Что на миг
побеждали
Бессмертие Граций!
Не завидую вам,
Любопытство —
плохая награда.
Мне
сенца
от сенсаций,
Ей-богу, не надо!
1960
Не минутная радость
Попадания в цель —
Есть
в удаче
свой градус,
Свой обманчивый хмель.
Ты сумел потрудиться,
Ковш успеха допей,
Только
опохмелиться
Тем успехом
не смей!
Опасайтесь довольных,
Я скажу вам, как врач,
Ибо
безалкогольных
Нет на свете удач.
Победивший удачу, —
С ног
сшибающий спирт
Сто
и двести в придачу
Неудач победит!
1963
«Пусть слава подойдет к столу…»
Пусть
слава
подойдет
к столу, —
За нею
гнаться
я не буду.
В стихах
не буду
бить посуду,
Чтоб прогреметь
на всю страну.
Пусть
слава
подойдет
к столу, —
Хочу
услышать
похвалу.
Заметь
меня
старик Державин.
Но хоть я
дьявольски
тщеславен,
Пусть
слава
подойдет
к столу, —
А подойдет
она
к столу,
Я крикну ей,
коль рядом
встанет
— Не отвлекай,
я делом занят!
Постой за шкафом,
там,
в углу,
А после
подойдешь
к столу,
Когда мой гроб
украсят
розы.
Свободный
от стихов
и прозы, —
Я буду
ждать
твою хвалу, —
Пусть
слава
подойдет
к столу!
1967
Иду под липами нависшими,
Где стынет утренняя тишь…
Москва обклеена афишами,
И всюду ты глядишь с афиш.
Твое лицо, так сладко спавшее
Под утро на моей руке.
И, вдруг повсюду замелькавшее,
Ловлю вблизи и вдалеке.
То там, где правила движения,
То у табачного лотка,
Хоть не имеешь отношения
Ты к производству табака.
Киоски, парки, учреждения —
Твое лицо. И оттого
Похож весь мир на день рождения,
На день рожденья твоего.
У входа в зал толпа расплещется,
Ее ты снова победишь.
Но вот идет к тебе расклейщица
Со связкой новеньких афиш.
Она спешит. Ей медлить некогда,
Афиши держит на весу
И вдруг привычно, как бы нехотя,
Проводит кистью по лицу.
А я за ней слежу растерянно:
Ладони маленькой нажим —
И ты зачеркнута, заклеена
Внезапным именем чужим…
Где вы, афиши, собиравшие
Когда-то нас на праздник свой,
Давно минувшие, опавшие
На этой самой мостовой!
Нет, с ними облик твой не вяжется.
В метро, у входа в Лужники,
Твоя улыбка вновь покажется,
Под утро встав с моей руки.
И все же, все же мне мерещится
Тот самый день, тот самый час,
Когда лицо твое расклейщица
Сотрет с афиш в последний раз.
1960
«Я сочинил когда-то песню…»
