Заключение второй части
Маленький ребенок, слабый эльф,
Поющий, пляшущий для себя самого,
Нежное созданье, краснощекий эльф!
Нашедший все, не ища ничего,
Наполняет радостью наши сердца,
Делает светлым взор отца!
И радость так полна и сильна,
Так быстро бьет из сердца она,
Что избыток любви он излить готов
Непреднамеренной горечью слов.
Быть может, прекрасно связать меж собой
Мысли чуждые одна другой,
Улыбаться над чарами, чей страх разбит,
Забавляться злом, которое не вредит,
Быть может, прекрасно, когда звучат
Слова, в которых слышен разлад,
Ощущать, как в душе любовь горит.
И что ж, если в мире, где грех царит
(Если б было так — о горе и стыд),
Этот легкий отзвук сердец людских
Лишь от скорби и гнева родится в них,
Только их языком всегда говорит!
1802 г.[7]
Коллеридж
Из поэмы "Кристабель" [8]
Прости! и если так судьбою
Нам суждено, — навек прости!
Пусть ты безжалостна — с тобою
Вражды мне сердца не снести.
Не может быть, чтоб повстречала
Ты непреклонность чувства в том,
На чьей груди ты засыпала
Невозвратимо сладким оном!
Когда б ты в ней насквозь узрела
Все чувства сердца моего,
Тогда бы, верно, пожалела,
Что столько презрела его.
Пусть свет улыбкой одобряет
Теперь удар жестокий твой:
Тебя хвалой он обижает,
Чужою купленной бедой.
Пускай я, очернен виною,
Себя дал право обвинять;
Но для чего ж убит рукою,
Меня привыкшей обнимать?
И верь, о, верь! пыл страсти нежной
Лишь годы могут охлаждать;
Но вдруг не в силах гнев мятежный
От сердца сердце оторвать.
Твое — то ж чувство сохраняет;
Удел же мой — страдать, любить!
И мысль бессмертная терзает,
Что мы ие будем вместе жить.
Печальный вопль над мертвецами
С той думой страшной как сравнять?
Мы оба живы, но вдовцами
Уже нам день с тобой встречать.
И в час, как нашу дочь ласкаешь,
Любуясь лепетом речей, -
Как об отце ей намекаешь?
Ее отец в разлуке с ней.
Когда ж твой взор малютка ловит, -
Ее целуя, вспомяни
О том, тебе кто счастья молит,
Кто рай нашел в твоей любви.
И если сходство в ней найдется
С отцом, покинутым тобой,
Твое вдруг сердце встрепенется,
И трепет сердца — будет мой.
Мои вины, быть может, знаешь, -
Мое безумство можно ль знать?
Надежды — ты же увлекаешь,
С тобой увядшие летят.
Ты потрясла моей душою;
Презревший свет, дух гордый мой
Тебе покорным был; с тобою
Расставшись, расстаюсь с душой!
Свершилось всё! слова напрасны,
И нет напрасней слов моих, -
Но в чувствах сердца мы не властны,
И нет преград стремленью их.
Прости ж, прости! Тебя лишенный,
Всего, в чем думал счастье зреть,
Истлевший сердцем, сокрушенный,
Могу ль я больше умереть?
<1823>
Кубла Хан, или Видение во сне[9]
В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.
На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.
Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,
Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.
И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был размер
В напеве влаги и пещер.
Какое странное виденье —
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.
Стройно-звучные напевы
Раз услышал я во сне,
Абиссинской нежной девы,
Певшей в ясной тишине,
Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвонных,
Ливших зов струны к струне.
О, когда б я вспомнил взоры
Девы, певшей мне во сне
О Горе святой Аборы,
Дух мой вспыхнул бы в огне,
Все возможно было б мне.
В полнозвучные размеры
Заключить тогда б я мог
Эти льдистые пещеры,
Этот солнечный чертог
Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда, глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнемся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоен!
1798.
Отрывок из рассказа могильщика
Автор обнародовал нижеследующий непритязательный отрывок, будучи подвигнут на то настоятельными советами некоторых из самых прославленных ныне живущих поэтов. По замыслу фрагмента язык его драматичен, то есть соответствует характеру рассказчика; размер же подходит к обыденному слогу.
Вниманию читателя предлагается отрывок не из поэмы, а из простой повествовательной баллады. Сам автор не уверен в том, может ли это служить оправданием подобного стиля в стихотворном сочинении, не рассчитанном на комический эффект. Во всяком случае, отрывок этот не претендует на поэтические достоинства и ни в коей мере не связан с воззрениями автора на поэтический слог. Если он обладает какой-либо ценностью, то лишь в психологическом отношении. Подразумеваемое содержание первой и второй частей таково.
Эдвард, молодой фермер, встречает в доме Эллен ближайшую ее подругу Мери, и завязывает с нею знакомство, приводящее ко взаимной склонности. С ее согласия и по совету их общей приятельницы Эллен, он объявляет о своих надеждах и намерениях матери Мери, вдове лет под сорок, которая, обладая отличным здоровьем, хорошим состоянием и вырастив только двух дочерей {отец их умер, когда они были младенцами), в значительной мере сохранила приятную наружность и привлекательность, но была малообразованна и отличалась буйным нравом. Ее немедленный ответ на предложение Эдварда был примечателен: "Что ж, Эдвард! Ты красивый малый, и дочь моя будет твоей". С этого времени все встречи влюбленных проходили на глазах матери, и, коротко говоря, она сама влюбилась в своего будущего зятя и пускала в ход все уловки, от ласковости до клеветы, дабы он перенес свои чувства с ее дочери на нее самое. (Повествование основано на истинных фактах не очень большой давности, хотя автор намеренно изменил имена и место действия; характеры действующих лиц и подробности событий также вымышлены им.) Однако Эдвард, хотя и смущенный ее странными попытками очернить дочь, по чистоте душевной все еще принимал ее возрастающую привязанность за материнскую нежность; наконец, увлеченная несчастной страстью, осыпав злобными нападками нрав и наклонности Мери, она воскликнула в пылу распаленного чувства: "Ах, Эдвард! Право, право же, она тебе не подходит, нет у нее сердца, чтобы любить тебя так, как ты того стоишь. Это я тебя люблю, я! Женись на мне, и сегодня же я переведу все мое имущество на твое имя". Тогда с глаз влюбленного спала пелена, и, застигнутый врасплох, то ли от ужаса, который, подобно истерическому припадку, потряс его нервы, то ли оттого, что сознание странности и нелепости ее предложения заставило его в первый миг забыть о ее преступности, он оттолкнул ее от себя и разразился хохотом. Доведенная почти до исступления, женщина пала на колени и громким голосом, переходящим в вопль, стала молиться, накликая проклятия и на него и на свою родную дочь. Мери, находившаяся в ту пору в комнате прямо над ними, услышав хохот Эдварда и кощунственную молитву матери, лишилась чувств. Он услышал, что она упала, взбежал наверх и, заключив ee в объятия, унес в дом Эллен; после бесплодных попыток примириться с матерью Мери вышла за него замуж. — И тут начинается третья часть повествования.
