Эдуард Вениаминович Лимонов известен как прозаик, социальный философ, политик. Но начинал Лимонов как поэт. Именно так он представлял себя в самом знаменитом своём романе «Это я, Эдичка»: «Я – русский поэт».
О поэзии Лимонова оставили самые высокие отзывы такие специалисты, как Александр Жолковский и Иосиф Бродский. Поэтический голос Лимонова уникален, а вклад в историю национальной и мировой словесности ещё будет осмысливаться.
Вернувшийся к сочинению стихов в последние два десятилетия своей жизни, Лимонов оставил огромное поэтическое наследие. До сих пор даже не предпринимались попытки собрать и классифицировать его.
Помимо прижизненных книг здесь собраны неподцензурные самиздатовские сборники, стихотворения из отдельных рукописей и машинописей, прочие плоды архивных разысканий, начатых ещё при жизни Лимонова и законченных только сейчас.
Более двухсот образцов малой и крупной поэтической формы будет опубликовано в составе данного собрания впервые. Читателю предстоит уникальная возможность уже после ухода автора ознакомиться с неизвестными сочинениями безусловного классика.
Собрание сопровождено полновесными культурологическими комментариями.
Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
болел и бормоталХотел исчезнуть. но не умиралМой ангел то в Париж а то в МиланИ кажется он болен или пьянНо я слежу внимательно и ждуКогда-нибудь в каком-нибудь годуОна вдруг отрезвеет и поймётИ ужаснется её сладкий ротИ закричит те нужные слова«Твоя любовь права! права! права!А я больна была и всё убила!Прости меня!» и сдёрнет маску рыла…
Э. Л
Писал стихи своим любовникамБродил по городу как шлюхаВ богатый дом хотелось дворникомКогда в желудке было сухоГлядел в витрины с уважениемСжимая кулаки в карманахМечтал окончить жизнь в сраженииИ что-то о небесных маннах…
«Всё в этом мире эх зря…»
Всё в этом мире эх зряЧёрный наряд короляДевочка в белых ботинкахКнижки в ужасных картинкахРадостные поляЭта ли – та ли земляЧто я кричу с корабляЛес ли какой в паутинкахВсё в этом мире смешноДождик впадает в окноРыба на взморьеКит в плоскогорьеВ окнах отеля темноЛюбишь не любишьЖизнь свою губишьНо проиграл ты давноЯ просыпаюсь в тоскеБьются часы на рукеВетер кудлатыйОкна в расплатуПуля как будто в вискеВот я лежу здесь одинПадает небо с вершинЭдичка здрасьтеТайные страстиВы испытали – наш сынВсё в этом мире ничтоВстанешь наденешь пальтоШляпу надвинешьНомер покинешьРыба из мира КустоВолосы щёткойВыйду красоткойНас не догонит никто
«Осени запах и прерии…»
Осени запах и прерииЧай из Британской империиЯ возлагаю надежды моиНа этого чая струиПью улыбаясь и думаюМожет убью я беду моюТем более знаю я где и когдаКо мне привязалась беда
Три деревенских стихотворения
1Лампа. Книга и машинка.Где исчезла та пружинкаНапрягала что меняКак горячего коняИ держала день и ночьВ состояньи мчаться прочьВот Америки деревня.Не как русская так древняНо такая же темнаИ печально холоднаОсень. Я живу одинСиротливый вид равнинЧастью серых и зелёныхКое-где уж подпалённыхВыйдешь около пятиА куда уже идти…Нальёшь чашку шоколадаПод холмом гуляет стадоЧетырёх баранов спиныКак с французския картиныКлод Лоррен или ПуссенТолько нету старых стенМоя жизнь на грустном местеЛишь плохие слышу вести.Та ушла, та изменила.Ну и ладно. Ну и милоПроживу один в ответДо каких-то средних лет
2
Там дальше – поле кукурузыА выше ферма и арбузыВотермелоны называютсяИ тряпки чучел развеваютсяВнизу – (не верится) рекаПрозрачная и небольшаяА в ней форели есть. КакаяВо всяком случае тоскаЯ днём работаю. А в часКогда темнеет небо крутоПишу ребятушки для васОтмывши руки от мазута«Оно» вернее лишь смолаМы кроем толью крышу хлеваДжорж. Билл и я. И нам без злаБросает листья осень слеваВообще вид странный у работКогда их кто-то совершаетКто и не только что живётНо также пишет и читает
3
Землекопную одуПодношу я народуИ лопатой поэтаМною закопано летоГлубоко в сентябреЛистья страшными сталиЛистья тоже усталиИ лежат во двореШесть утра. Еле видноМне совсем не обидноЯ тружусь не сержусьКрепким чем-то и хлёсткимМужиковским московскимВ эту жизнь вгорожусьЛюди. Джорджи и БиллыМне не то чтобы милыДеревенский народВ разных странах у светаГрубо трудится в летоВ зиму лапу сосёт(Всё сосание лапыЕсли вы не растяпыСостоит из женыИли бабы иль девкиИз Сюзанки иль ЕвкиС коей сняты штаны)День тяжёлый и рыжийЗаработаем грыжиТонны камня и глиныВынимаем для миныДля цистерны водыВот где наши трудыБудет старая дама –Голубая пижамаПить. Гостей приглашатьВыше бревен и досок.Выше труб-водососокНад цистерною спать
«Фотография поэта…»
Фотография поэтаВ день весёлый и пустойСзади осень или летоИ стоит он молодойВозле дерева косогоМорда наглая в очкахКудри русые бедовоРазместились на плечахВпереди его наверноРядом с делающим снимокКто-то нежный или верный(Или Лена или Ди́мок)Фотография другая –Через пять кипящих летМаска резкая и злаяСквозь лицо сквозит скелетНикого на целом светеПотому тяжелый взглядПо-солдатски на поэтеСапоги его сидятЯсно будет человекуЕсли снимки он сравнитСчастье бросило опекуИ страдание гостит
«Когда изящный итальянец…»
Когда изящный итальянецВас пригласил на чёрный танецКогда без умолку болтаяОн вёл вас крепко прижимаяТо мне подумалось невольно«Как странно. Страшно. Но не больно»А в зеркалах стояли розыИ серебро толпилось грузноСквозь музыки большие дозыВдруг кто-то всхлипывал арбузноУ вас под чёрным платьем грудкиКапризно-мелкие торчалиОн говорил вам нервно шуткиА Вы молчали и дышалиАмериканцы и лакеиХодили в разных направленьяхА я в божественных селеньяхСмотрел на геммы и камеи…Вернулись Вы. От платья ладанИль дым какой-то благовонныйИ итальянец с Вами рядомКак видно замертво влюблённый«Ну да. Жена моя. А что же».Я подыму подол у платья.И покажу ему… О БожеКоль буду в силах показать я…Потом пойду спокойно к баруНальют шампанского мне людиЯ так устал. Я очень старыйМне тридцать шесть уж скоро будетПойди найди меня и кроткоЦелуй меня за синей шторойКак девочка – больна чахоткойЦелует куклу без которой…
«В газетах опять о Вьетнаме…»
В газетах опять о ВьетнамеА я не пишу моей мамеИ где потерялась женаКоторая нежно нужнаВ газетах про рис и свободуИ о президентах народуСказавших прекрасные речиЯ кутаю тонкие плечиВ мой белый балетный пиджакАх скушно мне все это как!Среди городского обманаВся жизнь как открытая ранаВстречаются женщин телаКороткая нежная одаСмыкается снова природаИ женщина тихо ушлаКак утро прекрасно и мутноИ мне беспокойно уютноЧто я одинокий такойЧто эти печальные страстиМеня разрывают на частиИ бездна свистит за спинойКакое холодное небо!Хотя на земле и жараИ в поисках крови как хлебаНа тело летит мошкараВ возвышенной нашей печалиВ погубленной нами любвиМы сами себя не узналиУбили и в грязь затопталиПрекрасные лица своиЯ стал настоящий мужчинаТы – женщина с лёгким хвостомНо только меня половинаРегалии блудного сынаЗабыто лежат под кустомПотери! Потери! Потери!Предчувствий трагических дрожьИ верю тебе и не верюКак страшному дикому зверюИ правдой мне кажется ложь!
«Дорогой Эдуард! На круги возвращаются люди…»
Дорогой Эдуард! На круги возвращаются людиНа свои на круги. И на кладбища где именаНаших предков. К той потной мордве, к той руси или чудиОтмечая твой мя́совый праздник – война!Дорогой Эдуард! С нами грубая сила и храмыНе одеть нас Европе в костюмчик смешнойИ не втиснуть монгольско-славянские рамыПод пижамы и не положить под стенойКак другой океан неизвестный внизу созерцаяПервый раз. Открыватели старых тяжёлых земельМы стоим – соискатели ада и раяОбнимая Елену за плечиков тонких качельО Елена – Европа! Их женщин нагие коленкиВсё что виделось деду, прадеду – крестьянам, и мнеПотому глубоки мои раны от сказочной ЛенкиГорячей и страшней тех что мог получить на войнеЯ уже ничего не боюсь в этой жизниНичего – ни людей, ни машин, ни боговИ я весел как скиф, хохоча громогласно на тризнеХороня молодых. Я в восторге коль смерть прибрала стариков!Прибирай, убирай нашу горницу – мир благовонныйОт усталых телес, от измученных глазА когда я умру – гадкий, подлый, безумный, влюблённыйЯ оставлю одних – ненадёжных, растерянных вас
«У Есенина Серёженьки…»
У Есенина СерёженькиВ земле рученьки и ноженькиИ зарытые и чёрныеЗемлёй хмурой промочённыеНо лежит он на ВаганьковеВместе с Катьками и ВанькамиВместе с Олями и ТанямиПод берёзами-геранямиНе лежать же там ЛимоновуБлудну сыну ветрогоновуА лежать ему в АмерикеНе под деревцем. Не в скверикеА на асфальтовом квадратикеВ стране хладной математики
Идиот
Вновь ты будешь одиноким в ноябреКогда дождик, холод, слякоть на двореЛистья всюду как проклятые лежатОтвратительные ветры дребезжатДа ты будешь одиноким и простымВ Нью-Йорк Сити жить – где утром серый дымПо утрам в кино дешёвое ходитьВ порнозвёзд влюбляться может бытьИ мечтать об огнедышащей пиздеНежной, маленькой как птичка на гнездеДа без денег да опять опять опятьНенавидеть богачей и проклинатьИ не чувствовать светло как ясный грекТы позорный и продажный человекНадо б кепочку поглубже на глазаЧтоб не видели там злоба иль слезаЧтобы только бы и знали, – вот идётПрепротивнейший прохожий. Идиот.
Нью-Йорку
Прими газету в этот деньКак бы подарком с небаГазеты пусть кривая теньЗакроет день… как не былГазета пишет напрямикЧто в ночь застрелен был старикЧто друг зарезал другаИ полицейский ФиннеганПроверить рад чужой карман –Бандит в часы досугаВелик наш город да и плохВ нём много миллионовЛюдей как в грязной робе блохИ нету им законовБлестят алмазы. Молох жрётКоличество людей растётА деньги управляют!И денег льётся тусклый светА у кого их денег нетТе плохо проживают………………………И мне так страшно и легкоПоэту иноземцуИ пью я кофе с молокомНад нашим грешным островкомКоторый бьёт по сердцу…В противоречие вступивВдруг тихо понимаюЧто город Дьявола красивСовсем с другого краюО посмотрите на паромОт берега идущий!На этот дикий бледный домИз неба как бы сущий!На чаек утром. На туманНа голые ущельяКак поселения зырянГде бизнесмены разных странДела ведут с похмельяЗдесь пар проросший сквозь БродвейСтремится к Уолл-стритуИ Атлантических дождейС утра слыхать сюиту…Меня смущает самогоЛюбовь к Нью-Йорку градуНе очень ясно отчегоНо сердце всё же радоВедь раны он мои лизалИ подползал на брюхеКогда я брошенный искалЛишь гибели-старухиОн спас меня своей чумнойТаинственной насмешкойСвоей нахальной наготойХоть не орлом. Но решкой.
«Я проезжал кварталы бедноты…»
Я проезжал кварталы беднотыЗдесь люди говорят друг другу «ты»В полуразвалинах смеющиеся лицаЗдесь игры у детей… А здесь больницаВот девочка с тяжёлыми ногамиЕё большой и очень взрослый ротСейчас. еще минута. и пред вамиПоэт, – вся эта туша проплывётЕй лет тринадцать. но её зрачкиВ таком позоре и таком испугеЧто ясно: воет подлая о другеИ чтоб её ломали на кускиЯ проезжал. Я тоже был беднякВ машине бедной. С эмигрантом братомВ берете чегеваровском. подмятомС особым шиком. Эдак и вот такМеня и бедным не считал никтоЯ был собой зачислен в партизаныВо снах я видел лакомые страныВойну. Жару. Военное пальтоЯ так носил как здесь никто не носитМоя беда уска́льзывала вдальВедь если эти люди тебя просятТо ты скрывай усталость и печаль…
«Островок наш ничего…»
Островок наш ничегоНаселенье таково:Из испанцев или чёрныхКаждый третий у негоМы плюёмся и жуёмЧуингам зубами мнёмДелать деньги не пытаясьМы на Вэлфере живемСолнце мутное. Жара.Мир гудит с шести утраМир гудит в средине ночиИ буржуем стал рабочийРеволюцию пораОстровок Манхэттан малЯ любить его мечталЯ приехал и надеюсьНа пожарище согреюсьЯ сюда не опоздалНа Бродвее вонь-мочаМои ноздри
