— Да-да, мой друг, не оставляю прежних увлечений! Помните, как я уложил кабана в тридцать седьмом? Мы с вами встречались тогда в Беловежской пуще, когда рейхсмаршал Геринг приезжал на охоту. И, как мне помнится, вели интересные беседы за рюмкой. Неужели вами все это забыто? А наша встреча в тридцать четвертом году, на переговорах, закончившихся заключением соглашения о пропаганде? Давайте выпьем за новую встречу, — немец налил в рюмки коньяк. — Надеюсь, вы объясните старому доброму другу Генриху, почему пришлось вас искать?
«Начинается… — отстраненно подумал пан Викентий. — С чисто немецкой педантичностью. Ну что ж, придется подыграть».
— Я… Я был в растерянности, — поднятая рюмка дрогнула в его пальцах. — Одно дело, когда мы встречались как равноправные партнеры, а теперь, когда один из нас победитель, а другой…
— Бог мой! Герр Викентий! Разве в разведке можно говорить о таких вещах? После стольких лет нашего плодотворного сотрудничества! Именно сотрудничества, я не оговорился, нет. И мне непонятны ваши сомнения — разве вы не ждали нас? По-моему, это было предопределено: слабое должно отпасть, умереть, а ему на смену приходит более сильное, жизнеспособное, несущее обновление всей Европе, всему миру!
«А он мало изменился, — наблюдая за Ругге, отметил Марчевский. — По-прежнему любит пустой треск выспренной болтовни. Но за ней умело прячет весьма серьезные вещи. Только человек, плохо знающий, с кем имеет дело, может попасться на такую удочку, принять его за пустозвона. Нет, герр Ругге серьезный разведчик. Личина болтуна только одна из множества масок, которые он меняет с поразительной легкостью, как прирожденный циркач из балагана на ярмарке. Но что сейчас скрывается за словесной шелухой? Не дошел мой посланец? Они все пронюхали, а теперь наслаждаются моим неведением и готовят неожиданный удар? Поэтому и появился Тараканов? Если о нем не спросят — значит, он их человек. Но могут и специально спросить, чтобы скрыть это… Не исключено и то, что я усложняю по своей обычной привычке. Вдруг Ругге просто по-человечески рад моему задержанию? Ведь они искали меня, а Генрих такой же человек, как и все, и ничего ему не чуждо. Хорошо, если так. Но от них теперь не вырваться. Начинается новая дорога в жизни. Куда она приведет — на эшафот или к победе?»
— Вы правы, как всегда… — пригубив коньяк, пан Викентий поставил рюмку. — Выгоднее быть на стороне победителя.
— Где же вы пропадали? — близоруко прищурился абверовец. — Теперь нет больше смысла секретничать.
Поел едино слова прозвучали со скрытой угрозой — не забывайте, либер альтергеноссе, кто здесь стал хозяином, в чьих руках все: ваша жизнь, ваша земля, ваше будущее.
— В деревне, — обезоруживающе улыбнулся Марчевский. — Не смотрите на меня подозрительно, я говорю правду. После поражения нашей армии скрывался в деревне. Спросите, в какой? В разных, постепенно перемещаясь сюда, к этому городу, где вы меня и отыскали. Но если бы я знал, герр Ругге, что вы здесь, наша встреча состоялась бы раньше.
— Хочется верить… Я знаю, что ваша жена погибла, знаю. Тяжелая утрата, но остались дети! Надеюсь, ваша откровенность не заставит меня прибегать к жестким мерам по отношению к ним? Согласитесь, отыскать их не составит большого труда. Поэтому скажите, почему вы стремились именно сюда, ближе к новой границе с русскими?
— Здесь Зося. — Марчевский решил не петлять, как заяц. Все равно они уже знают, кто хозяйка квартиры, где его задержали. Разве не естественно, что мужчина стремится обрести хотя бы какой-то островок любви, тепла, участия, дружеской поддержки, наконец, в это смутное время недоверия?
— Да, зачастую даже у профессионалов берет верх чувство, а не разум, — подумав, согласился Ругге.
Ему вдруг стало невообразимо скучно. Зачем он затеял никчемный, глупый разговор, похожий на диалог из провинциального спектакля? Разве он плохо знает Марчевского? Нет, тот ему известен очень хорошо. Долгое время глаза и уши Ругге окружали полковника, доносили о каждом его шаге, симпатиях и антипатиях, ловили даже вскользь брошенные замечания, которые могут сказать опытному человеку больше официальных выступлений. Да, Марчевский ему нужен, нужен как ключ к картотеке, нужен как опытный человек, способный, сотрудничая с абвером, оказать большую помощь в налаживании работы на Востоке. У полковника опыт, знание местной среды, обычаев, нравов, связи внутри оккупированной страны и за ее пределами. Стоит ли сейчас пытаться вывернуть его наизнанку, долбить вопросами, на которые будешь получать заранее приготовленные ответы? Ведь он наверняка готовился к такому исходу — задержанию спецслужбами рейха и, вне всякого сомнения, потратил не один час, репетируя собственное будущее поведение. Вон как ловко разыграл дрожь в пальцах! Проверять его будут. Проверять, проверять и проверять! Даже когда не останется и тени подозрений — все равно будут проверять во избежание попыток переметнуться, заняться двурушничеством, приобрести себе индульгенции у врагов рейха, например у англичан. Адмирал Канарис прав — агента разведки надо связать по рукам и ногам, поставить в условия, лишающие возможности торговать военными секретами. Каждый должен выполнять строго определенные функции и знать только положенное. Железная дисциплина и общение с ограниченным кругом людей! Разведка должна опираться не на «таланты» отдельных шпионов, а на хорошо продуманную систему! И в этой системе полковнику Марчевскому уже отведено место. Выбора у него не будет — либо сотрудничество, либо развяжут язык другим способом, а потом уберут за ненадобностью. Марчевский не может не понимать этого. Так стоит ли ломать комедию? Не проще ли взять быка за рога?
— Знаете, почему вас искали? — доливая себе в чашку кофе, спросил немец.
— Да.
— И каково ваше решение?
— Только никаких подписок, господин подполковник. Это унизительная процедура, словно вербуют мелкого осведомителя. А я надеюсь на сотрудничество. С вами, с вермахтом, с Германией.
— Разумно… С подписками, думаю, решим. Ведь мы старые друзья, правда, герр Викентий? — Ругге снова повеселел. Повернувшись к столу, не глядя взял с него какую-то вещь, лежавшую под листом бумаги, небрежно бросил себе на ладонь, показал Марчевскому. Это было распятие, которое хотел продать ему Тараканов. — У вас при обыске нашли крестик. Что это?
— Я купил его, и теперь он принадлежит мне, — пан Викентий спокойно протянул руку, намереваясь взять золотую вещицу.
— Вот как… — немец отвел свою ладонь в сторону. Двумя пальцами ухватил распятие, поднес ближе к близоруким глазам, рассматривая. — Хорошая, старая работа. Антикварная штучка. Что-то выгравировано на оборотной стороне? Не вижу без очков…
— Дата рождества Христова, — спокойно пояснил поляк. — Я решился на покупку, поскольку Тараканов прав — золото всегда в цене.
— Тараканов? Тот человек, что был в доме вашей… — абверовец немного замялся, видимо подыскивая нужное слово на польском. — Вашей симпатии? Кто он?
— Так… — равнодушно пожал плечами Марчевский. — Встречались когда-то… Мелкий осведомитель дефензивы, выявлял коммунистов. Русский эмигрант.
— Держите… — немец отдал Марчевскому распятие. — Собственность священна — это основа нашего мира и национал-социализма. Сейчас покажут вашу комнату. Отдохните, приведите себя в порядок. Ужин принесут, я распоряжусь. Поживите у меня в гостях — замок большой, места хватит. Когда отдохнете, будьте так любезны изложить на бумаге все, что вы делали с момента начала войны. Желательно подробно. И на немецком. Завтра мы встретимся и начнем работать с картотекой. У нас будет много работы, майн либер альтергеноссе…
Неслышно отворилась дверь, замаскированная книжными шкафами, и в кабинет вошел Шмидт с большим узлом в руке. Развернув его, брезгливо вывалил на пол пиджак, брюки, рубашку, нижнее белье. Глухо стукнув о паркет, упали туфли.
— Здесь все, — гауптман отступил на шаг.
Подполковник вернулся от двери, до которой вежливо проводил Марчевского, и, присев на корточки перед грудой одежды, начал перебирать ее, тщательно прощупывая швы.
— Ваши впечатления о поляке? — не поднимая головы, обратился он к Шмидту.
— Насторожен.
— Вы тоже были бы таким на его месте. Ничего, привыкнет. Предстоит тщательно проверить все его показания. А пока пусть работает. Не даром же его кормить. Вы сами осматривали вещи русского? Что-нибудь нашли?
— Нет. Костюм без меток, но явно английского производства.
— Думаете, господин Тараканов прибыл прямо с Островов? — усмехнулся Ругге, ловко прощупывая пояс брюк. — Нет, гауптман, англичане никогда не доверятся русскому, даже эмигранту. А костюм… Поляки всегда покупали либо отечественные костюмы, либо английские. Это был своеобразный шик, варшавская мода. Но никогда не брали немецкие! Если наш новый знакомый Тараканов действительно жил здесь, то почему бы ему не носить английского костюма? Пока это ничто… Не сопротивлялся?
