Макс Армай - 33 Буквы

Жизнь туга и упруга,
Словно данное слово.
Нежно взяв мою руку,
Ставишь сеть птицелова.

Но я вовсе не птица.
А коль птица — то ворон.
Не спеши оступиться —
— Темнотою я полон.

Чёрной полосою — в стынущий закат.
Кто пошёл за мною — сам же виноват.
На дороге ветра — глупо клясть судьбу.
Тот, кто ищет света — обретает тьму.

Но желая счастья, ты зовёшь покой.
Только где же взять мне то, что не со мной?
Солнечные блики — на моей тропе.
Небеса привыкли к тем, кто налегке.

Белым покрывало — туман.
Солнца шар над лесом повис.
Подойдя к небесным вратам,
Ночь готова выйти на бис.

На траве — ни дождь, ни роса.
Там сегодня горько от слёза.
Видно это кто-то из нас
Жизнь воспринял слишком всерьёз.

Дорога, не дойдя до половины,
Когда казалось — вот он, небосвод!
Слегка вильнув, сбежала на равнину,
Где жизнь дана в цене иных забот.

Так путь земной приблизился к пределу,
И я не мог идти судьбе вослед.
Здесь, на вершине, даже пепел — белый,
И все равны — и миг, и сотня лет.

Но шаг вперёд — как вредная привычка:
Мне не дано остановить свой бег.
Жизнь — коробок, где я — лишь только спичка:
Себя беречь — не вспыхнуть и во век.

И тело разорвав своей рукою,
Тугую нить я сплёл из жил и вен,
Чтобы расставшись с тем, что было мною,
Дорогу дальше обрести взамен.

Мы поставили стол на вершину утёса.
Смена блюд — под завистливый чаячий крик.
Ветер капли вина пил без нашего спроса,
И хватал, что хотел, солнца жаркого яростный блик.

Ели молча, неспешно, взирая на сонное море.
Каждый думал, наверно, о чём-то сугубо своём,
И, конечно, о том, что должно к нам прийти уже вскоре —
С чем никто не хотел бы, остаться на вечер, вдвоём.

Волны бьются в гранит. В тишине шум тревожен прибоя.
Вот уж полдень, и встреча, до дрожи, близка.
Но вот треснуло небо, и излилось тягучею тьмою,
Правда первоосновы, до разъятости, тайной греха.

Солнце гладило камни
От зари, до заката.
Город, даже в час ранний,
Стал предместием ада.

Воздух — жидкое пламя.
Ветер — вздохом из горна.
Под условностью платья
Дразнят сладостью формы.

Задыхаюсь, сгораю,
Как в печи, в своём теле.
Я теперь лишь мечтаю
О воде, да о тени.

Я день копил, как в банке — капитал.
Где вечер — долгожданные проценты.
Я всё откладывал, чего б не пожелал,
И вот зажил счастливой жизнью ренты.

Я счёт закрыл, всё до минуты сняв,
И стал бросать их в магазинах книжных.
Я, чтоб забыть жары суровый нрав,
Спустил последнее, на пляже, что поближе.

А то, что оставалось про запас —
— На чёрный день, иль, уж скорее, вечер,
Словесный обрело опять окрас,
Чтобы и этот день был чем-то, да отмечен.

Дерево у дороги,
Как одинокий путник.
Перо торопливой сороки,
И кем-то брошенный прутик.

И камень у поворота,
Там, где ручей в низине.
Капля солёного пота.
И облако, в небе синем.

Религия — прибежище трусливых,
Тех, кто боится быть самим собою,
Кто видит всюду внешнюю лишь силу,
Себя считая жалкой пустотою.

Пусть по закону бесконечно малых,
К нулю, и вправду, мы стремим в пределе,
Всё ж предпочту быть с миром я на равных,
Чем прятать голову, не размышляя, в вере.

А ты знаешь, что мне ветер
Целый день сегодня шепчет,
Что рассказывает нежно,
Позабыв про все дела?

Шепчет он, что лик твой светел,
То, что солнцем он отмечен,
И что не встречал он прежде
Нежных, словно облака.

А с утра, до самой ночи,
Знаешь, что поёт мне дождик,
Словно нотой, каждой каплей
Ударяя в гладь стекла?

Он поёт, что грустно очень,
Грустно, если чувств источник
Бьёт лишь там струёю сочной,
Там, где буду я едва.

И когда бредут по небу
Звёзды, тучными стадами,
Сны роняя к нам на землю,
Снится мне всегда одно:

Снится мне, что снова лето,
Что дорога под ногами,
И что вновь с тобой я еду
Бесконечно далеко…

Был разрешён один вопрос,
И ты спросил.
Жизнь — словно поезд под откос.
И нет уж сил.

Ты знал — ошибки не простят,
И ждал ответ.
Ты лишь бросал тревожный взгляд
На свой же след.

Как комья горькой черноты —
— Что не успел.
Поток житейской пустоты:
Ты — не у дел.

И сбитая с пути душа.
И голод снов.
Ответят что — ждёшь не дыша, -
— В конце-концов.

Путём опавшего листа,
Где смерть приравнена к свободе,
Прийти к тому, что жизнь — всегда
Подчинена своей природе.

Иль рухнув в пропасть с высоты,
Познать вдруг, в силе притяженья,
Безжалостность земной судьбы,
Где нет ни чуда, ни спасенья.

Но всё ж, услышав в тишине,
Как сквозь тебя уходит время,
Конечность вдруг понять в себе
Лишь как задачу, а не бремя.

Теперь уж поздно что-либо менять:
Я сделал шаг от края — в глубину.
Отринув свет — не значит тьму принять:
Лишь не идти судьбе на поводу.

И падая теперь всё время вниз,
Но отрицая сумрачное дно,
Пусть я, увы, давно не оптимист,
В свою удачу верю, всё равно.

И я, увы, играю в ту игру,
Где мир един на стыке половинок:
Одна из них принадлежит добру,
В другой, всё — зло, до тоненьких прожилок.

Но как возможно что-то разорвать,
Что неделимо по своей природе?
Боюсь, о зле, мир может и не знать:
Оно — условность, при таком подходе.

Предзимний танцующий ветер.
Земля под его ногой,
В следах ледяных отметин,
Осталась совсем нагой.

Плащ снега едва наброшен.
На ветке — увядший лист.
И день — с каждой ночью, всё тоньше.
И воздух — морозно чист.

Вновь небеса расколоты до звёзд…

Вновь небеса расколоты до звёзд.
И время, кошкой, распушило длинный хвост.
И встали дыбом, словно шерсть секунды.
И вот безумье разрывает путы.

Я вновь один, пред ликом пустоты.
Душа — как лёд, что умер из воды.
И всё заполнила изломанная колкость.
Я жил движением, а умер — через стойкость.