Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Снова я на содовом заводе
над Донцом сияньем озарен.
И гудок печаль свою заводит,
в синей дали тонет сонный звон.

У мужчин в раздумьях лица буры,
разве снилось им во глуби лет:
у Миколы-пьяницы Сосюры
будет сын известнейший поэт.

На курган гляжу в степи ковыльной,
там отца дорога не видна,
потому что кабаки закрыли
и отец мой умер без вина.

Мой отец! Отравленным Икаром
ты погиб в своем родном краю.
Будь ты жив, сейчас я гонораром
оплатил бы «горькую» твою.

Над Донцом упал я на колени,
всё в слезах горит лицо мое…
Но молчит земля, сгущая тени,
мертвецов она не отдает.

Жизнь, ты реешь призраком над нами!
Все пути черны — на гати гать…
Я иду, а рельсы под ногами
о минувшем не хотят молчать.

Я пошел за звонами восстанья…
Только снилось иногда во сне:
…тот Бахмут… весна… в саду гулянье…
В белом вся идет она ко мне…

Я мечтал о девушке войну всю,
взор ее сиял среди огня…
А когда я из огня вернулся,
вышла замуж девушка моя.

Как ребенок, я живу в смятенье,
рвет чахотка горло мне и грудь.
Бросил бы писать стихотворенья,
только бы любовь свою вернуть.

А вверху вагончики качает,
точно их глотает вышина.
В сини даль молчит, полна печали,
не вернет мне юности она.

Ой, кричат гудки по всей округе:
«На работу! Слышите! Пора!»
Поженились парни и подруги,
и парнями стала детвора.

Ну чего хочу я, что пророчу,
потерял кого на рудниках?..
Для других сияет месяц ночью,
смех звучит на молодых губах.

К ним придет акация цветами,
и заря протянет им мечи.
У меня ж морщины под глазами,
и не сплю от кашля я в ночи.

На колени б стать в дорожной глине.
Только нет… Стесняюсь я людей.
Жить нам по партийной дисциплине,
жить в борьбе за каждый новый день.

Поднимусь над грязью, скукой, пылью.
Всё растет и вянет, как цветок.
Помню я, как старики твердили:
«Для всего свой час, пора и срок».

Кто домой идет, а кто на смену,
где-нибудь я утону в бою,
но ремнем военным неизменно
затяну я талию свою.

Вновь завода раздается голос,
даже неба вздрагивает гать.
Скоро я закончу райпартшколу
и тогда не буду унывать.

Смерти не будет творцам!
Сдвинем ряды — и вперед.
Тот, кто сгорел до конца,
вечно в поход нас ведет.

В бури и в грозы, на бой!
Через плечо патронташ.
Голубоглазый такой,
друг и товарищ ты наш!

Юным с тобой по пути,
мы — Революции гнев!
Весело вместе идти.
Не было смерти и нет!

Слышно фанфары вдали.
Золото солнца горит.
Музыку в глуби земли
эхо шагов — повторит.

Взгляд твой и мысль — будто нож,
в памяти — море огней…
Ты перед нами встаешь
в кожаной куртке своей.

Песнею — сердце в полет,
взоры — в скопление масс.
Руки простер ты вперед,
кличешь с улыбкою нас.

Бурное море — не штиль —
туго колышет ряды.
Светлое имя «Василь»
вковано в наши труды.

Смерти не ведать творцам!
Сдвинем ряды — и вперед.
Тот, кто сгорел до конца,
вечно в поход нас ведет!

Занавесила хмарь поднебесье,
дождик льется на крыши села…
Как сложить бы такую мне песню,
чтоб правдивой была?

Ритмы скорбные мне надоели,
ой вы, степи, леса!
Как мне струны настроить, чтоб пели
в них иные совсем голоса?..

Вербы сонные… нежности слово…
Синий месяц на зеркале вод…
Там гудки заливаются снова —
отозвался завод.

Не пойду я по стежке до тына
и не гляну я в сторону ту,
где под ветром склонилась калина,
о былом затаивши мечту…

Что-то шепчет… Довольно печали.
Будут песни другие, не те.
Золотинки в глазах заблистали —
сердце отдал я нашей мечте.

Ветер вьется и мечется в поле.
Больше, песня моя, не рыдай.
Украина, родная до боли,
заревой революции край!

Вражьей крови засохло пятно
там, где рельсы сверкают тугие.
Я ушел от них в город давно,
чтоб Коммуны воспеть индустрию.

Там, где красных вагонов змея,
возле хаты, у низкого тына
встанет смуглая мама моя —
будет ждать возвращения сына.

Вся покорность она и печаль…
Над чугункою тучей вороны…
А вагоны уносятся вдаль,
но меня не везут те вагоны.

На глаза наплывает туман…
Мама, мама… не плачь, не надо!
Твой Володька — Коммуны боян,
край донецкий — ему отрада.

Зацветут Украина и Русь
после дней мировой победы,
вот тогда и домой я вернусь —
мел долбить на карьере приеду.

Будет так, как хотела ты…
Но сейчас не зови… впустую…
Время красные мечет цветы
в мою душу, как луч, золотую…

Не до яблонь, озер и плетня…
И девчат, что поют до рассвета!
Мать другая теперь у меня, —
Революция… целого света!

Люблю тебя, пора переходная,
за сумрак твой, за твой слепящий свет,
за шум толпы, за речи, где, играя,
так властно «да!», так непокорно «нет!».

Но и Грядущего страна родная
влечет меня: ей верен я, поэт…
О ней со звездами я рассуждаю,
когда весь мир вечерним сном одет.

Жизнь! Я тебе любовь несу, пылая;
на муравье и на цветке — твой след…
Когда умру, вольюсь ли, как желаю,
в могучий океан я, твой поэт?

О, даль моя! О, горизонт без края,
в вечерний час беседа огневая!..

Комсомолец уезжает
в Красной Армии служить.
Сына мама провожает,
не дает гармонь тужить.

«Защищай же край родимый
от непрошеных врагов».
Конь железный пышет дымом
до высоких облаков.

Но от матери в сторонку
устремленный взгляд летит.
Там, в толпе, стоит девчонка
и не смеет подойти.

Вдруг… звонок и дыма клочья,
зашаталось всё кругом…
Промелькнули сини очи,
утонули за окном.

Конь летит и дым взвивает,
вьется вдаль стальная нить.
Комсомолец уезжает
в Красной Армии служить.

Падают снежинки, тает нежный холод…
Падают снежинки на мои следы.
И уже сдается, что вокруг не город,
а леса да рощи, рощи да пруды.
Что это? Не сон ли? Это звон трамвая…
Что это? Не сон ли? Загудел авто…
Мет, промчался ветер, дерево качая,
след в снегу глубокий… Что же это, что?
Где же явь, где сон мой? Почернели ветви,
а меж ними — солнца на стволах печать…
…Шум толпы, как будто в нашей роще ветер,
звук шагов счастливый… Время ли скучать?..
В клуб иду… С портрета — добрый взгляд навстречу:
«Что ты сделал?» — снова спрашивает он.
Что учусь в партшколе, я ему отвечу,
что его заветом путь мой озарен.
Улыбнется Ленин. Стану я прилежно
слушать, что в письме нам говорит ЦК.
И как будто лоб мой гладит нежно-нежно
теплая, родная Ленина рука.