Глава девятая
Три дня подряд
Земля горела,
Развернутая, как ладонь.
Три дня гремела батарея,
Три дня: «Огонь! Огонь! Огонь!»
Теперь огонь не тот, что прежде!
Победный отсвет торопя, Орловско-Курская,
С надеждой
Глядит эпоха на тебя.
И на тебя, мой друг Василий,
Глазами, стылыми от слез,
Глядит Советская Россия
Под шум простреленных берез.
За эти слезы, эти очи,
За горе наших матерей
Святым пожаром третьей ночи
Ревут все виды батарей!
То было мужество без меры.
Слепое?
Нет! Уже три дня
Вкушают «тигры» и «пантеры»
Всю силу нашего огня.
Земля горела.
Было жарко.
Уже не вызывая страх,
Лежат снопами в пору жатвы,
Темнея, трупы на буграх.
Земля горела от металла.
Так сколько ж ей еще гореть!
И земляника опадала
От взрывов,
Не успев дозреть.
Хотя друзей легло без счета,
Василий жив и невредим.
Теперь остался он один
От орудийного расчета.
«Один! Один!» —
Звучит, как крик.
И снова новая атака.
Один!
Уже дымят два танка,
А третий режет напрямик.
Гляди, Василий,
Вот он, рядом!
Да что с тобою, что, скажи!
А он уходит долгим взглядом
Туда, где плещет море ржи,
Туда, где костерок дымит,
Где, вся в малиновом закате,
Родная Волга волны катит
И мать над Волгою стоит…
А танк идет.
Идет сквозь рвы.
Ужасен гром его нестройный.
И так некстати
Шмель спокойно
Ползет по стебельку травы!
Был рядом танк,
Когда Василий
К прицелу медленно припал
И так же медленно упал,
Неслышно крикнув: «За Россию!»
Легко упал,
Спугнув шмеля,
Лицом на заревые травы,
За нашу веру, нашу славу,
Вдруг ощутив,
Как вертится
Земля…
И стало от зари светло
И тихо, тихо как-то сразу.
И земляничина
У глаза
Алела всем смертям назло!
Она затмила мир собой.
И третий танк, в огне пылавший,
Молчал.
И смертью храбрых павший
Не видел угасавший бой.
Не видел,
Как восход густел,
Как шел рассвет, широк и светел,
И как спокойно
Шмель сидел
На остывающем лафете.
Лишь на мгновенье он воскрес.
Увидел тусклыми глазами,
Как травы
Вровень с небесами
Шумели, что дремучий лес.
А он тот лес не посадил
И никогда уж не посадит…
И с неземной тоской во взгляде
Солдат
В Бессмертье уходил.
На Запад!
В мир чужих закатов,
Сплошным огнем врага слепя,
Из боя в бой идут солдаты
Уже, Василий, без тебя.
На них взирает вся планета,
Геройством их изумлена.
Спокойным отсветом рассветов
Им вслед глядит моя страна.
Им нужно до победы драться.
Они идут — за валом вал.
А ты лежишь в могиле братской,
В тиши,
Что ты отвоевал.
И ты не слышишь, как устало
Плетутся беженцы домой.
Землянки торопливо ставят
Над остывающей золой.
Не слышишь ты, как в школах
Снова
Легко звучит родная речь.
Напевен звук родного слова,
Что ты в боях сумел сберечь.
Все дальше
От твоей могилы
На Запад катится война.
И журавли плывут уныло,
Их провожает тишина.
Они плывут над всей страною.
Над Костромой и над Москвой,
Они прощаются с войною,
Чтоб снова встретиться с войной.
Они плывут себе,
Не зная,
Что их не встретит тишина,
Что и в Египте
Мировая,
Да, да, та самая война…
У журавлей такая доля:
Пришла пора — и отлетай.
Да вот, да вот они,
Над полем!
Уже задели неба край,
Уже вошли в зарю.
Все выше.
Коснулись солнца!
И пошли
Уже спокойнее и тише —
Туда, на дальний край земли.
Они размеренно летели
Над ширью убранных полей.
И в небо женщины глядели,
Уже не видя журавлей.
Уже над Волгою
Светила
Скупая, тяжкая заря.
И мать Василия грустила
И все-то думала: не зря.
И ей поверилось невольно
Среди осенней тишины,
Что журавлиный треугольник
Похож на весточку
С войны.
А весть и вправду ожидала…
И мать,
Как сосенка в бору,
Вдруг покачнулась
И упала.
И голова белее стала,
Чем снег,
Что выпал поутру…
Вот и пала на меня,
Сиротинушку,
Осень черная,
Непроглядная.
Не придет за ней
Зима светлая,
Ой да весна ясная,
Солнце красное!
Спит соколик мой
Во сырой земле,
Мной не убранный,
Не увиденный,
Не обмыта мной
Кровь горячая
С тела белого
Моего сынка,
Не закрыты мной
Очи карие,
Очи ясные,
Ой да соколиные…
Как на белый лист со гербом
Взгляну,
Так подкосятся
Ноги старые,
Так опустятся
Руки стылые,
Затуманятся
Глаза слезные.
Для чего теперь
Нужны руки мне,
Если некого
Приласкать, обнять,
Для чего глаза,
Если незачем
На дорогу глядеть,
Ожидаючи!..
Как же писарю
Жилось-думалось,
Иль железное
Сердце писаря?
Как рука его
Да не дрогнула
Таковы слова
Взять да вывести…
Для чего мне жить,
Одной маяться!
Мне бы крылья те
Журавлиные.
Полетела б я
В степи дальние,
Где уснул сынок
Сном небуженым.
Попросила б я
Землю черную
Расступиться бы,
Раствориться бы,
Рядом с ним легла б
Тише тихого,
Вечный сон его
Ой да не встревожила..
Война закончилась весною,
Когда черемуха цвела.
Победа наша
Над страною
Салютным отсветом прошла…
Шли годы.
Раны зарастали.
О эти мирные года!
Из пепла города восстали,
Взгляни, какие города!
Аж к звездам поднялась Россия
Светлей и краше не найдешь.
Мы молодость в труде растили,
Взгляни, какая молодежь!
А в край степной,
Где спит Василий
Вовеки непробудным сном,
Пришли березы и осины
Напомнить людям о былом.
Пришли с волнующим напевом,
Нелегкий путь преодолев,
Как говорится, самосевом,
Но сколь ужасен тот посев!
Из волжского, иного ль края
Сюда солдат вела война.
И каждый,
Сам того не зная,
Принес с собою семена.
Они до срока тяжелели,
Отлеживаясь в рюкзаках,
В карманах скатанных шинелей,
В подсумках, в пыльных сапогах.
И в кровь солдатскую ложились
Те семена во дни войны.
И вот теперь
Они прижились
В земле, где спят ее сыны.
Обычный лес. Обыкновенный.
Стоит над кладбищем свинца.
И в каждом дереве, наверно,
Стучат солдатские сердца.
Здесь не было лесов издревле.
И вот пришли они с войной.
И близлежащую деревню
Уже давно зовут Лесной…
Брожу июльскою порою,
Как в пантеоне, в том лесу
И к сердцу моего героя
Цветы обычные несу.
Там часто женщину встречаю.
Она идет
Лицом к заре,
Идет по пояс в иван-чае,
В росе, как в чистом серебре.
Она давно рассталась с Волгой,
Давно приехала сюда.
Надолго ли!
Да что надолго!
Теперь уж, видно, навсегда.
Не все равно ль?
И здесь Россия,
И здесь родной земли краса.
Вот и сбылась задумка сына:
Шумят в степном краю леса!
Шумят!..
И мать живет тревогой
Всех матерей моей земли.
Все беды У ее порога
Себе пристанище нашли.
Я слышал, как она рыдала
По Комарову,
А поздней
Горючим словом причитала
Над новым горем наших дней.
Плач матери Василия по Гагарину
