Прасковья, приседая, прячется за спину Аввакума, с ужасом озирая неслышно вошедшего в церковь матерого медведя.
Аввакум
Изыдь,
Нечистый дух, я говорю: изыди!
Скорей сокройся, дьявольская сыть,
Сквозь землю провались, лохматый злыдень!
Медведь согласно мотает головой, принимает благостный вид.
Прасковья
На образа воззрился и — молчит.
Аввакум
Святое слово возымело силу.
Ни лютый зверь, ни лютый тать в ночи
Не тронут робко стихшую осину.
Ее знобящую не тронут дрожь —
На силу только налегает сила.
Не колотись, Прасковья, аки дождь,
Своею робкой не трусись осиной.
Цветущей яблонькою вознеси
Себя над этой моросящей дрожью,
Дабы светлее стало на Руси,
Дабы не шла она по бездорожью,
По выбитым колдобинам не шла…
Что я глаголю? Что я возвещаю?
Ликующего повсеместно зла
Не укротить воркующей печалью,
Цветущей яблонькой не укротить.
Прасковья
(Оглядывая смирно стоящего медведя.)
Он подаянья, милостыни просит.
Аввакум
Есть и в медвежьей дремлющей крови
Добра и света алчущие грозди.
Не в звере — зверь. Зверь в человека влез,
Между собой грызутся человеки,
Всяк поедом — кого? — себя же ест,
Свои — до дна — опустошает реки.
Прасковья
(Все еще боязливо наблюдая за медведем.)
Он вроде слезы вытирает. Он
Скорбящие горе возводит очи.
Аввакум
Он мудростью великой наделен,
К святому духу приобщиться хочет.
Прасковья
Потребно ли такое говорить,
Сама себя не чует животина,
Не прогневить бы господа, не прогневить
Отца святого и святого сына.
Аввакум
Зиждитель милосерд, он дивно благ,
Ко всякой твари он любвеобилен,
Поднимет длань — и исчезает мрак,
Светлей становится его обитель.
Возложит вещие свои персты
На дикий камень — оживает камень,
Береза подоконняя свой стыд
Прикроет вдруг ожившими листками.
Уста отверзнет — возгрохочет гром,
Зиждитель скажет праведное слово,
Воспрянет ото сна живая кровь
Под прошлогодней мертвою соломой.
Ужом прошелестит и прошипит,
Живая кровь лягушкой возликует!
Сам сатана ее не усыпит,
Она притихших взбудоражит куриц.
И разрешится курочка яйцом,
Убудет малость горюшко людское…
Прасковья
Аввакум
С святым отцом
Глаголю я, и ты нишкни, Прасковья.
Аввакум как бы не замечает ворвавшихся в церковь своих недоброжелателей. Они науськивают на него ими же спущенного с цепи медведя. Медведь противится, начинает дико реветь.
Прасковья
Зверь вправду в человека влез.
Аввакум
Нишкни.
Да образумятся лихие тати,
На страшный грех их дьявольской грызни
Да снидет свет небесной благодати.
Разъяренные голоса
— Он со своею потаскушкой здесь!
— Она,
В олтарь вошла она.
Ух, потаскуха!
Аввакум
(Выпуская в потайную дверь Прасковью.)
Расправить, что ли, ширше рамена
Во имя сникшего святого духа,
Во имя сникшей голубицы.
Стой!
Умри на месте, Иродово семя!
С великим трудом изгоняет богохульствующих охальников. Отбивает от них медведя. Глядя на него, тяжело вздыхает.
К добру взываю. Токмо добротой
Тьму полунощи мыслимо ль развеять?
Не разумеют люди, что творят,
Во тьме кромешной пребывают люди.
Егда, о господи, рука твоя
Нас, окаянных, праведно рассудит?
Он близок, судный час. Неотвратим
Тот трубный глас над грешной головою.
(Обращаясь к медведю.)
Заступник мой, а ты, мой побратим,
Иди-ко, миленький, иди на волю.
Ступай себе, живехонько ступай,
Вон этим темным топай перелеском,
Не то какой пистолыцик-шалопай
Тебя свинцовым угостит орешком.
Аль вдругорядь на чепь тебя возьмут,
А на чепи-то, чаю, не малинно…
От погани от всякой, от прокуд
Тебя давно в дремучий лес манило,
Рудой высокой сосенкой звало,
Черемуховой подзывало веткой.
(Долго глядит на убегающего медведя.)
Зело мудрен. И яко зверь, зело
Он в человеке чует человека.
Бедная, но чисто прибранная изба. На прилаженном к потолку очепе покачивается зыбка. Марковна только что разрешилась, родила сына. Младенец смирно покоится в зыбке.
Марковна
Тихонький какой. И не подаст,
Своего не выдаст голосочка.
Не в родителя. Родитель-то горазд,
Больно прыток на сердце. Не раз
Молоньи метал. Не зря Протас
С лягушачьей познакомил кочкой.
Посадил на кочку молодца,
Баял сам, как куковал на кочке,
Как вода рвалась из-под моста,
Белые показывала кости.
Натерпелся страху Аввакум,
Знать, такая выпала планида…
Белый свет, он на сто верст вокруг
Человечьего лишился вида.
Младенец подал голос. Заплакал.
Испугался, родненький. Слезой,
Первою слезиночкой пролился,
Будто пал серебряной росой
На мои осиновые листья,
На полынь на горькую мою,
На лесную нашу луговину.
В избу вбегает Прасковья.
Прасковья
Марковна,
Христом тебя молю,
К потайному убегай овину
Аль в подполье хоронись.
Марковна
Почто хорониться-то?
Скажи, голуба.
Прасковья
Марковна,
Молю тебя Христом,
Худо будет.
Марковна
И худое любо,
Ежели так повелел господь…
(Смотрит в окошко.)
А роса-то на траве — как ладан,
Как моя тихохонькая плоть,
Как моя тихохонькая радость.
(Умильно смотрит на младенца.)
Прасковья
Ради утренней своей росы,
Ради маковой своей росинки
В рожь спровадь себя, спровадь в овсы,
В лес спровадь по горькие осинки,
Упаси-ка, Марковна, себя
И младеня упаси от глума.
Марковна
Упасет всевышний, возлюбя
Душу светленького воробья,
Нас с тобою возлюбя, голуба.
Прасковья
Ироды! Они приволоклись,
С шелепугами стоят у дома,
Подали свой сатанинский клич…
Марковна
Ничего не говори худого,
Пусть потомошатся, пусть
Беса веселят в себе.
Прасковья
Марковна
Не убоюсь,
Дикого не устрашусь я крика.
(Берет на руки младенца, выбегает на улицу.)
Прасковья
Аввакум
(Увидя Марковну.)
Настенька, последний час наш пробил,
Дивное творится на Руси,
Нету удержу собачьей злобе,
Нет узды на дьявола. Поди
Собирай-ко, Настенька, пожитки.
Разъяренная орава под предводительством местного властелина Ивана Родионовича удивленно смотрит на Марковну, на прижатого к ее груди младенца.
Иван Родионович
Люди баяли: у попадьи
Титек нету, есть у ней и титьки…
Аввакум
Голоса
— Соромь!
— Оскоромь
Горячими блинами!
Аввакум
Господи! Где молоньи, где гром?
Где твои зарницы отпылали?
Прогневись и потемней лицом,
Тучей громыхающей пролейся,
Ропщущей расшевелись листвой
Чутко настороженного леса.
Умири безумство сатаны,
Покарай разбойничьи набеги,
Белым лебедем речной волны
Поднимись и упади на берег.
На песок горючий упади,
Охлади ликующую нехристь…
Заплутали! Есть у попадьи
Крылья ангела, да вот, поди,
Этим крыльям раскрылиться негде.
Расступитесь, нелюди! Свои
Шелепуги опустите наземь…
(Про себя.)
Надо бы молитву сотворить,
День-то больно благодатно-красен!
(Громко.)
Аз же, грешный, лаю, яко пес,
На зверей — спускаю с чепи зверя,
Страшен он, он неуемно-борз,
Зверь — неужто моего? — безверья.
Верую, о господи, тебе,
Одесную все свои напасти,
Не темней лицом и не темней
Луговинами небесных пастбищ.
Марковна
Аввакум, воззрись на небеса.
Аввакум
Божий свет из глаз моих уходит…
Пораженно стоит с опущенными руками, с запрокинутой в небо головой, долго глядит на ущербленное, кроваво-зловещее солнце, пораженно стоят и недоброжелателя своего духовного пастыря, только младенец на руках Марковны бьется ножонками, подает живой голос.
