РАЗВЕДЧИКИ
Откуда что бралось —
не знаю:
В четырнадцать артистом стал.
Ходил у пропасти по краю,
И город был —
Как страшный зал.
А в зале —
вермахта солдаты,
России лютые враги.
Играй, покуда нет расплаты,
Во имя правды смело лги!
Изображал я простофилю
С котомкой драной за спиной.
Тот путь актерский был извилист,
Оплачен дорогой ценой.
На сцене смерть подстерегала
За каждый наш
неверный взгляд.
Гремели выстрелы из зала,
И не было пути назад.
И все-таки мы узнавали,
Скупив эрзацы-табаки:
Какие части на вокзале,
Какие выбыли полки.
Мы успевали мимоходом
Число орудий сосчитать…
Как с того света —
Из разведки
Меня всегда встречала мать.
Откуда что бралось —
не знаю,
Я в той игре бывал старшой.
Ходил у пропасти
по краю,
Чтоб жить
с открытою душой.
Опять меня тревожат журавли.
И, чуя непогодье,
Ноют раны.
Опять не спится:
Вижу, как мы шли
Сквозь полымя и стужу,
Партизаны.
Молчал сторожко,
Уводил простор,
И гибель, и спасение сулящий.
Мы шли вперед беде наперекор.
А жизнь, что день, милей
И клюква слаще…
Измаянных,
Израненных в бою —
Чуть сплоховал —
Болото хоронило…
Над нами журавли в косом строю,
Срезая ветры,
Торопились к Нилу.
Внимал их крику неоглядный мох
И набухал туманом и тоскою.
Я слушал их
И к лютой боли глох,
Сжимал винтовку слабнущей рукою.
Который день тянулись прямиком,
Под стать тревожным и печальным
птицам.
Тебя, болото, словно отчий дом,
Мы покидали с клятвой —
Возвратиться.
Не только мох осилили —
Прошли
Пути иные — этих не короче.
Знать, потому о прошлом журавли
Опять трубят —
И сердце кровоточит.
Думы уползают, как паром,
По волнам годов в иное лето.
Наша дружба давняя согрета
Партизанским памятным костром.
Сердце выжгло горечью дотла —
Нам невольно у огня молчится.
Маша, незабвенная сестрица,
Память о тебе
светлым-светла.
До сих пор я
горем сыт и пьян —
Неспроста у прошлого в полоне.
Не горит костер —
от боли стонет,
Всхлипнув,
Пригорюнился баян.
Повторять любила:
Будем жить!
Не ошиблась веселунья наша.
Мы на сорок лет сегодня старше,
Но тебя не можем позабыть.
Посидим у жаркого костра,
Не пугая громкими словами
Память о былом…
Ты будешь с нами,
Маша — медицинская сестра.
Кто где погиб —
того не знаю,
И не у всех могилы есть.
Я имена их называю:
Ушедших помнить —
долг и честь!
Из Маляковых —
Петр и Федор
Убиты в схватке с Булаком.
А мальцы нашенской породы —
Зараз не свалишь кулаком.
Не знаю,
где отца могила, —
В застенке сгинул без следа.
Нужна была какая сила,
Чтоб в горе выстоять тогда!
Ржевуских не вернулись трое —
Мои по матери дядья…
Оставленный самой судьбою,
Погибших свято
помню я.
Когда гнетет меня утрата
И сам с собою не в ладу,
Я к Неизвестному солдату,
Как к собственным дядьям, иду.
Душой возвыситься поможет
Мне верность роду моему.
И нет судьи
верней и строже,
Чем сам я,
сердцу и уму.
Моих друзей негромкие дела —
Следы давнишние
На партизанских тропах
И всполохи березок на окопах,
Повыжженных снарядами дотла.
На месте боя
В реденьком лесу
Кипрея запоздалое цветенье,
Как будто их последнее мгновенье —
Шагнувших в огневую полосу.
Моих друзей негромкие дела —
Потухшего костра живые угли,
Они по виду только смуглы —
Хранят частицу давнего тепла.
Озябший,
Угли приюти в ладонь,
Не только пальцам —
Сердцу полегчает.
Признаться, я и сам не чаял,
Что до сих пор
Хранят они огонь.
Моих друзей негромкие дела,
Как борозды,
Молчат в зеленом жите.
О борозды,
О шуме не тужите,
Нам тихость ваша мудрая
Мила.
Печь побелит к празднику Ирина,
Сварит студень и намоет пол.
Распрямит натруженную спину,
Сядет,
одинешенька,
за стол.
И уйдет с печальными глазами
На берег,
где вербы зацвели.
За окошком взвизгнут тормозами
И умчатся дальше «Жигули».
Не услышит старая мотора,
Сгинув в довоенном далеке:
С Федором спускается под гору,
К солнечно смеющейся реке.
Федор прямиком идет ко броду,
Снял ботинки,
засучил штаны…
И плывет Ирина через воду
С луговой веселой стороны.
Всю-то жизнь вот этак бы с любимым
Плыть,
руками шею охватив.
И зачем ты, счастье,
мимо, мимо?..
Не нашло к Иринушке пути.
И теперь ей слышится гармошка,
Видится кадрильный перепляс…
Расписались.
Бабоньки в окошках —
С молодых не сводят влажных глаз.
Но домой вернулись не на свадьбу
Объявило радио войну.
Не узнать колхозную усадьбу:
Бабы голосят, как в старину.
…По щеке горюн-слеза скатилась
На подарок Федора —
платок.
В сумерках Ирина спохватилась
И в печи раздула огонек.
Собрала на стол и снова села
С краешка у длинного стола.
Но рука от дум отяжелела,
Приподнять стакана не смогла.
Не сморгнула старая слезину,
Уголком платка зажала рот…
Выпрямила сухонькую спину —
Празднует одна который год.
Почтительно притихли братья,
Внимая батиным словам:
— Не на блинах, поди, у сватьи,
И за дела пора бы вам!.. —
Так повелел дорожный мастер
Своим верзилам-сыновьям.
Антон послал сынов за счастьем,
Которым не разжился сам.
Сыны отца не посрамили.
Но враг в бою двоих скосил.
И стала громкою фамилия,
Которую мой дед носил.
Однако деду не до славы:
Беда — как на плечи гора.
В лугах сынов заждались травы.
Дед молча курит до утра.
Иван под Гдовом комиссарит —
Опять ушел на Булака.
Оттуда натянуло хмари,
А что к чему?..
Палят пока.
Не спится деду:
Думы, думы —
За дальним счастьем ходоки.
Меньшого, Павла, к односуму
Он шлет узнать —
Тому с руки.
Ивана пуля пощадила,
А значит, повезло и мне…
В деревне подымалась сила,
Рожденная в крутом огне.
Одно Антону не по нраву —
Иван забыл совсем про дом.
Земля — налево и направо,
А он спешит в волисполком.
Ворчит Антон опять на сына,
Хоть горд фамилией своей.
…Цветет соседка Катерина.
Старик,
Готовь огонь-коней!..
Вот так и длится род,
Покуда
Дошли заботы до меня.
И как бы ни было мне худо —
Не затушу того огня.
Мне выпало большое право,
Коль я с войны вернулся цел:
Земля —
Налево и направо,
И сколько на сожженной дел!
Хватило б разума и силы,
Забот у нас не занимать.
Бери перо,
А хочешь — вилы…
Была бы дедовская стать.
