Елена
Под моросью глухого небосклона,
При скудости имевшихся людей
Геологи набрали самогона:
За выпивкой простои веселей.
Вожак, едва мутящийся во взгляде,
Был умницей, жене благодаря.
Для всех она готовила в отряде,
Единственно к нему душой горя.
Но тут его попутало спиртное:
Докажет он округе всё равно,
Что подлинно волнение речное
Осиливать ему в челне дано.
Друзья скорей супругу разбудили,
С умом его старались удержать.
Отринул он оковы тех усилий,
До Волги смог успешно добежать.
От берега Сергей в челне свободном
Отбился лишь – и слился с ярой тьмой.
Жена в беде, при ливне непогодном,
Одна звала назад его, домой.
Могла ль она подумать о покое?
О помощи молила рыбака —
Но в разуме на мыканье такое
Не ринется никто наверняка.
Подёрнуло зарёй гнездо печали,
И силой в дом Елену увели.
Вожак исчез, а лодку разыскали
Пустой, полузатопленной вдали.
Похожая на бьющуюся птицу
В бреду звала сокровище своё.
Свезли б её в районную больницу,
Да раньше вдруг иссякла жизнь её.
Отправлено скупое погребенье.
Друзья в тоске, в слезах. А через день
У места, где мелькнуло злоключенье,
Бесплотная во мгле возникла тень.
Унылое рыдание звучало,
Погибшему несли свой зов уста
При ветре, вновь игравшем одичало
Над Волгой, близ отвесного хребта.
Случается большая буря ночью —
Крушится тень о сгинувшей любви.
Лишь издали сквозит она воочью —
Не двигайся навстречу, не зови.
Застрявшему в деревне многобедной
Товарищу узнать её легко —
Но выцвести на зов Елене бледной,
Промозглостью пронзая глубоко.
Один из удальцов, имея рану,
Лишался чувств и жизни в терему.
Но знахарка, не склонная к обману,
Сказала, что должно помочь ему.
Задеть его со благостью целебной
Булатом и куском от полотна,
Добытыми в часовне непотребной,
Что «Гиблой» меж людьми наречена.
Пролить елей на гаснущие взгляды
Решился вмиг отважный Ланселот.
И вот он у часовенной ограды
Коню травой насытиться даёт.
Увидел он обшарпанные стены.
Вещали с них известные щиты —
Немало же друзей сошло со сцены!
Подёрнула печаль его черты.
Струила свет единая лампада,
Грустили васильки в часовне той.
Душа меж тем отысканному рада.
Спешит он из обители пустой.
Но, кажется, в руках ослабла сила
Пред женщиной с колечками кудрей.
Клинок она вернуть ей попросила.
Скрепясь, отказом он ответил ей.
«Сдержался ты не зря – во сне б отселе
Не вспомнил о Гвинерве дорогой.
Однако поцелуй хоть еле-еле
К отъезду своему уста другой!
Не хочешь? И ликуй, поскольку сзади
Могучую красу повергла б я.
Теперь узнай: тебя лишь только ради
Часовня тут устроена моя.
Роскошество безжизненного тела
Алкала в прошлом я доверить ей,
Голубить и лобзать его хотела
Назло замужней пассии твоей.
Земная жизнь – избыточная чаша,
А в ней всего одна тебе мила!» —
«Сударыня, чужда мне правда ваша,
Прощайте!» – проронил он из седла.
Коммерции покорствуя до ночи,
Заутра раз явился дорогой.
Промолвил он учительнице в очи,
Что следует ему уйти к другой.
На ложе сна хотела смерти Клава.
Без пищи провела немало дней.
Подумала с известной долей права,
Что ветреник ещё вернётся к ней.
Соперница насмешкой подчеркнула
Ничтожество потупившей глаза.
Но горечь их её вдруг отшатнула,
Смутила вдруг их истая гроза.
А сын её, с отцом особо схожий,
Невинными глазами тихо цвёл.
Однажды, в день обманчиво погожий,
Малыш, увы, с рыбалки не пришёл.
Округа вся прочёсана напрасно.
Мелькнуло дней не меньше тридцати.
И труп его, что выглядел ужасно,
Река предуготовила найти.
Пришли тогда к учительнице Клаве,
Но вырвались из дома неспроста:
Себя самостоятельной расправе
Над лесенкой подвергла в петле та.
Рассыпались оливковые пряди
По синему, зловещему лицу.
Вполне раскрыл обрывок из тетради
События почтенному чтецу.
«…Кого-нибудь извёл и сын его бы,
Как он одну предательством извёл.
А всё-таки не ведала б я злобы,
Хватайся муж ещё за мой подол».
Как только вдруг увидела царевна
Гвардейского сержанта на плацу,
Кольнуло то, что жизнь её плачевна
Без места в ней такому удальцу.
Незнатного, но милого вассала
Причислила ко свите ездовым,
О нежности в стихах ему писала,
Законного хотела брака с ним.
Естественно, что к ней благоволила
Всей целостью гвардейская среда.
Той братии боялись у кормила,
В царевне той маячила беда.
Сиявшего от лучших упований
В преступники низвёл ужасный шквал,
И схваченный лишился чина, званий,
Фамилии, имения, похвал.
Устроила далёкая ферула
Насильное венчание ему,
Вся тайна же мертвецки в нём уснула —
Не то б уйти в могилу самому.
Петрова дочь, утратив ездового,
Заметила придворного певца.
Не свяжете любовника такого
С опасностью для царского дворца.
Поздней взойти на трон императрицей
Военные царевне помогли.
Сторонникам отмерено сторицей,
Востребован и сгинувший вдали.
Достаточно Камчаткой колесили.
Безвестное лицо найти невмочь.
Единому близ юрты подтвердили,
Что царствует уже Петрова дочь.
Открылся тот – и больше нет опалы.
Монархиня поправила дела:
Повысила мгновенно в генералы,
В богатые владения ввела.
Но кланялся возлюбленный былого
Поистине недолго при дворе:
Померкла вся приятность ездового
На воине с висками в серебре.
Церковности исполнившийся ныне
Не мог идти в соперники певцу.
Уволился по высшей благостыне,
Доверился пустынному сельцу.
Пленившийся монахиней когда-то
Сумел её на волю увести,
Но страсть его, возникшая крылато,
Сошла незамедлительно почти.
Француженка собой влекла прелестно,
Но холодно покинул он её,
На родину вернулся доброчестно,
В Шотландию, в имение своё.
Помолвка здесь имела место вскоре,
Держали речь о ней не со стыдом,
А Жанна, дни ведя с тоской во взоре,
Сияющий разыскивала дом.
У цели же, в одной карете встречной
Девичьих уст увидела красу.
Жених узнал её с борьбой сердечной,
Восставшую преградой колесу.
Бездонными глазами тени жуткой
На светлую чету глядит она.
«Вперёд!» – его команда с лёгкой шуткой
Послушному форейтору слышна.
Запуталась одежда бледной Жанны
В единое мгновенье между спиц —
И вот уже те губки бездыханны,
Что спутника вчера склоняли ниц.
А к осени, под аркой тесноватой,
Где женщина погибла наповал,
Он, ужасом и холодом объятый,
Во мгле её фигуру увидал.
Угасшими глазами так сурово
Погибшая пронзала душу вновь.
Играл эфирный шарф от ветра злого,
Со лба струёй слегка стекала кровь…
Ампирное жилище запустело,
Но в нём ещё мелькали кружева,
Прозрачное проскальзывало тело,
Пока впотьмах аукала сова.
От берега всё дальше заплывая,
Суровый муж усматривал одно:
Река везде, как лужа дождевая,
Коварств её бояться мудрено.
В окрестностях уныло потемнело.
Закапали на воду небеса.
Пернатый пел отрывисто, несмело.
Волнение снедало древеса.
Красавица в одежде лебединой
Откуда-то слетела на него:
«Спознаешься с подводной луговиной —
В молчание погрузишься мертво!»
Спасавшийся Добрыня бился всяко,
Летучее чудовище кляня.
Поблизости найти не мог, однако,
Ни панциря, ни милого коня.
Затронула перчатка волей гнева
Плясавшие под лентой завитки —
И конченной стремглав упала дева
На шёлковый ковыль и васильки.
Умевшая дышать ездой отважной
Охотнику пути пересекла.
«Хочу узнать её до ночи влажной», —
Воскликнул он и дёрнул удила.
Скача за ней по чаще среброводной,
Доведался заснеженной глуши,
Где веяло печалью безысходной,
Где не было ни жизни, ни души.
Но травами сияющего луга
Нарядные плясали господа,
Актёрствуя под масками досуга,
Шутя под фейерверками гнезда.
Камзолы, парики, шелка, вуали
В полуночи ласкало теплотой.
Все женщины к себе Сент-Клера звали
И все цветы волшебной красотой.
Охотнику проход освободили
К сударыне, возвысившей питьё.
За нею граф упорно мчался мили
И близко, наконец, узрел её.
Сама вперёд отведавшая браги
Бокал ему свой полный подала.
Напитку тот отдался не без тяги,
Но светлый взор его застлала мгла.
Проказливо пропели сумасброды,
Рассыпали немало конфетти.
Подобного для долгой несвободы
Волшебнице мечталось обрести.
