Аглаида Шиманская - Я вам прочту

Цветок на небо загляделся
И тонет в золотых лучах,
А легкий ветер разлетелся —
Какой простор на небесах!

И лепесток слетел от счастья,
Без памяти летит другой.
Так распылился весь на части
Цветок небесно-голубой.

Летний вечер. Вокзал. Огоньки.
Под мостом — поезда, гудки.
Спуск по лестнице, крытый перрон.
— Вы куда? — На дачу, в Медон.
Там в прихожей стоит сундук,
Там живет приветливый друг,
Там невидимых много чудес —
Засыпает и грезит лес,
Лукоморье, ученый кот…
Тихо. Слышу как полночь бьет.
Осветила окно луна,
И тревожна, и влюблена
В куст сирени иль в юный клен,
Он в сиянии, он влюблен.
Сердце лунное, лунный сон…
— Вы куда? — На дачу, в Медон.

Прошлое нахлынуло волной
Светлой, легкокрылой и певучей.
Дом стоит холодный и пустой,
Куст разросся темный и колючий.

Ничего сберечь нам не дано.
Был приют, казалось, очень скромный,
Милый друг, вы помните ль? Я помню
К звездам устремленное окно.

Все равно, что будет впереди.
Теплый луч стучит в стекло слепое.
Никого. Уехали. Не жди.
О, как грустно может быть весною!

Пожить бы мне спокойно, просто,
Без огорчений и забот,
Без мысли, напряженной-острой,
Как глупый человек живет.

Пить по утру душистый кофе,
Бродить в халате, ждать письма,
Смотреть в два зеркала на профиль,
Довольной быть собой весьма,

А лето проводить на даче,
Готовить уголок себе,
Не слышать, как ребенок плачет,
Не думать о чужой судьбе…

Нет, не хочу! Ах, нет, не надо!
Мне неприятен образ тот,
Я лучше обойдусь без сада,
Где все так благостно цветет.

Ей этот мир и мал, и тесен,
Она бесчувственна на зов.
Навеет сон, разбудит песней,
Затопит ливнем лучших слов.

Пришла и надо мною встала,
Не отходила до зари,
Меня душила покрывалом,
Шептала мне: «Умри, умри!»

И вдруг у ног легла прибоем,
Вся в кружевах морской волны:
— «Мы снова встретимся с тобою
И будем вновь разлучены».

Нежданно прибыла в карете
И длинным шлейфом шелестит —
Нет большей радости на свете,
Чем этот царственный визит.

Не с дудочкой приходит Муза,
А надвигается грозой,
И с ней не заключить союза,
Не удержать ее мольбой.

В квадратике, прибитая гвоздем,
Живу, терплю, а надо мною — дом.
Вокруг построены дома другие,
И место есть, и улицы большие,
А мне не повернуться, не вздохнуть
И я жива как будто бы чуть-чуть.
Стучит, стучит в груди мой молоточек,
Вбивает гвоздик жизни все короче.
Прекрасен мир, небесный и земной —
Там, где-то звезды светят надо мной,
Там, где-то солнце день согреет.
Не все ль равно! Дожить бы мне скорее!
Печали и терпенью есть предел.
Квадратик мой всю душу мне заел.

Повис маляр в окне открытом
И машет кистью на лету,
А в небе золото разлито,
И божий ангел на посту.

Стоит — и ветер унимает,
Пригладит злую прядь волос —
Работа трудная земная,
Недолго до беды и слез!

Судьбой и кисточкой играет
Маляр — ему семнадцать лет,
Он все за краску принимает
И любит белоснежный цвет.

Белила, ландыш, и пригожий
При свете, новенький халат —
Его душа, быть может, тоже
Так ослепительно бела.

Печет хлеба дебелые, с румянцем,
Их любит нежно, как родную мать,
Он друг людей и даже иностранцев
Умеет русским духом понимать.

Он славится своей женой и булкой,
Судьба его быть белым королем,
Поклоны принимает на прогулке
И светится серебряным рублем.

Пылают печи равномерным жаром,
Мука, мука, как вечные пески,
Лежит в пустыне огненной Сахары,
А жизни нет без хлеба и муки.

Швея с утра покорно шьет
И столбиками петли мечет.
Который день, который год
Болят спина ее и плечи!

В окно все так же пыль летит,
И сердце утомленно бьется —
За ниточкой идти, идти,
Пока она не оборвется.

Он маг, он фокусник вдобавок
И Дон-Жуан, большой любитель дам,
Прилизанный, хитросердечно-сладок
И любит деньги прибирать к рукам.

Нырнет, как в омут, сдвинув покрывало,
Разденет наглым взглядом догола,
А девушка, в обмен ему, бывало,
Любовь подарит своего тепла.

Любовь и деньги — это все, что надо,
Любовь, как мед, сладчайшее из вин,
Любовь — благоухающий жасмин,
А деньги — верная порука ада.

Кроит, кроит и помечает мелом,
Рубцы повсюду, вдоль и поперек,
Распластано растерзанное тело,
Холодный свет бросает потолок.
И освещает согнутую спину
И розовые руки палача —
Он души размеряет по аршину
И жизнь его отмерена сплеча.

С утра сидит за сапогами,
Стучит по коже молотком,
Все пальцы исколол гвоздями
И сердце проколол гвоздем.

Оно болело и мешало,
Будило стуком по ночам,
Но беспокоить перестало
И применилось к сапогам.

Земля измята каблуками,
Повсюду отпечаток ног
И все измерено шагами —
Весь мир как будто для сапог.

Он беленький, улегся на тарелке,
Был свежим, но совсем засох,
Попал в такие переделки,
Что отдал свой последний вздох.

Сухой иль мягкий, он всегда желанный,
Он — золото, он — драгоценный дар,
Какой бы ни был многогранный,
В печи проходит сквозь пожар.

Портной, маляр, сапожный мастер
Свой труд несут лишь для того,
Чтоб хлеб иметь, а в день ненастья
Творят молитву за него.

Россию получаю по кусочкам —
Фильмованною лентой, на часок:
Вот русская — и розовая щечка,
Вот русский — и молоденький лесок.

Таким он был, покорно-молчаливым,
Как воздух и цветочек голубой,
И кажется, что нет с тобой разрыва,
Что ты близка, к тебе подать рукой.

Мальчишка пробегает по дорожке,
По лужам шлепает. Поля кругом.
И мне за ним пройтись бы хоть немножко,
Ногой ступить на русский чернозем.

Луна, луна, опять луна!
Когда умру, придет она,
Посветит равнодушно взглядом.
Два мертвеца, мы ляжем рядом…
Иди, войди в мое окно,
Пока еще мне жить дано.
Подруга старая, слепая,
Лучи, как руки простирая,
Идет по саду в платье белом,
Ночных теней касаясь смело,
Скользит, плывет — и вот она!
Высокомерна, холодна,
Бросает блики на предметы,
Дыханье ищет: где ты, где ты?
Ложится на мою кровать —
Не шелохнуться мне, не встать.
За нею целый мир незримый,
Неведомый, непостижимый
Волнующих невнятных снов,
Мир из бесчисленных миров,
Погибший в лета без возврата…
Быть может, он царил когда-то
На высоте других небес?
С ней память гордая чудес…

Какая ночь! Не буду спать я,
Мне сердце жгут ее объятья,
Я с ней на смерть обречена.
Луна, луна, опять луна!