Мозаика Востока
Я так люблю восточные базары,
Нарядов рябь и столкновенье плеч.
Базары я «мозаикой» назвала
По круговерти радостей и встреч…
Толпа гудит… Кричат торговки в уши.
Все говорят на разных языках.
Здесь и гадалки, и свои кликуши.
Восходит жизнь, как тесто на дрожжах…
Съел пирожок, тревожит мёда чаша.
И продавцы жужжат – пчелиный рой.
Как дразнит запах тёплого лаваша —
Он высится, сверкает белизной!
Разрезаны язычески гранаты,
Желтеет мякоть переспелых дынь,
Гирлянды перца… И, как чёрт лохматый,
Старик-грузин вдруг станет молодым!
А утомишься – тут же возле рынка
Есть чайхана, в ней русский самовар
Прогреет душу. Словно после ринга,
Лицо пылает сквозь любой загар…
…Мне по душе пьянящий дух базара,
Народ кружит, меня сводя с ума.
Здесь изобилье всякого товара.
А если точно – это жизнь сама!
Металась я под белым небом
Металась я под белым небом,
По белым выцветшим полям:
«Едины мы водой и хлебом,
Любовью к нашим нищим дням!
Кто оковал во льды протоки,
Живые пашни умертвил?
Кто изменил пути и сроки
Для восхождения светил?
Сердца без пламени оставил,
Без света души, а слова
За непокорность обезглавил?
Всё – бездыханная молва.
Ты, жизнь, как мёрзлая равнина,
Покрыта белой пеленой,
На сотни вёрст неодолимо
Безмолвье, вставшее стеной.
В каких владеньях, сёлах, избах
Не спят и молят до зари
О погибающих отчизнах:
Надежде, Вере и Любви?
Кто слышит голос мой, ответит
На крик из белой тишины?»
И только ветер, только ветер
Во все четыре стороны.
Но час настал, и я спокойна,
Как необъятная земля,
И хлебом новым и привольным
Воскресли чистые поля.
«Всё возвратилось, прояснилось,
И не чужим был голос твой!» —
Земля мне пела, и светилась
Она, как солнце надо мной.
Из мук и боли вырастает воля
Из мук и боли вырастает воля
В бессильном плаче гибнущей души.
Всевидящей судьбой слепая доля
Вдруг станет, голос выковав в тиши.
И голос этот – он не только песня,
Он и набатный колокол сердец,
Охваченных отчаяньем возмездья,
Над ним не в силах властвовать певец.
Нет сил сопротивляться… День затих
Нет сил сопротивляться… День затих.
Пал лист на стол – упрёк смолёной ночке.
Неспешный, немудрёный, долгий стих
Его смирял, заковывая в строчки.
Окно являло мир, но мир был нем
И, как фольга, сверкал-переливался…
И только дождь полуночный посмел
Перебивать картавый говор станса.
Есть имена с таинственным звучаньем,
И ты гадаешь: чем твой дух смущён?
Каким-то странным веет обещаньем
От этих неразгаданных имён.
Томится сердце, снова слышать хочет
Манящий, незнакомый ране звук.
Как будто жизнь иную он пророчит,
И предвкушеньем сдержан твой испуг…
Стремленья формируют мир.
На тоненьких переплетеньях
Из нитей сложится пунктир
Желаний, вышитых затейно.
И где-то на краю земли
Вдруг отзовётся трепетаньем
Давно забытая в пыли
Дорога, и с рассветом ранним
По ней до моря конь промчит,
И сквозь густой покров тумана
На стройный звук его копыт
Ответит голос капитана.
И всё возможно оттого,
Что наконец решился кто-то
На зов желанья моего
Ответить точною работой.
И остаётся только шаг —
Ступить на борт надежды зыбкой.
Я вышиваю синий флаг
С большою золотою рыбкой.
Жемчуг, почерневший от болезни
Жемчуг, почерневший от болезни,
Брезжит грустным серым перламутром,
Изменив морской солёной бездне
Ради слов, отчаянных и мудрых.
Мелкий, как песок в пустыне лютой,
Скорбный, как безвестная могила.
В золото оправы как ни кутай —
Блещет безотрадно и уныло.
Не нижи на нитку злые чётки —
Сгустки недотрог-воспоминаний,
Брось, пока расплывчаты, нечётки,
В ящик для несбывшихся желаний.
Клубясь, слова шипят, свиваются кольцом
Клубясь, слова шипят, свиваются кольцом,
Яд мудрости в себе таит любое слово.
Сумей заворожить, не поступясь лицом, —
Безумное моё искусство змеелова.
На флейте заиграв, рождаю чёткий ритм,
С размаху им слова, как сетью, накрываю.
Почти из ничего узоры форм творим,
Чтоб в них забился смысл, не выползая с краю.
Другой бы вырвал зуб – я сохраняю яд:
Лишь в нём одном живёт возможность исцеленья.
Но доза по плечу не каждому подряд,
Когда придёт черёд остановить мгновенье.
На вкус попробуй смерть.
В ней – жизнь. А мой удел —
Зажать зубами хвост, подобьем ороборо.
Но в чёрных небесах начертит чей-то мел
Пунктиром звёздных жал моё созвездье скоро.
Клубясь, слова шипят, свиваются кольцом
Из мелких случайных минут,
Из жестов, нечаянных вовсе,
Сшиваю надежду одну,
Похожую цветом на осень.
Из пёстрой тщеты лоскутков,
Из мелко нарезанных ситцев,
Как будто из прожитых снов,
Ковёр мой сумеет сложиться.
Пусть пальцы и чувства давно
Исколоты тонкой иголкой,
Но взгляды пленяет панно
И лечит сердца втихомолку.
Георгий на белом коне —
Обещанный принц долгожданный —
Во сне представляется мне,
Но дальше всё смутно и странно.
Играется кольцами змей,
Почти уже мной приручённый,
Ведь слово всех копий острей,
А змей мой – мудрец и учёный.
Мне нравится в тихом плену:
Над книгой, где тайные знаки,
Взыскующей мыслью прильну
К тому, что чуть брезжит во мраке.
Но голос. Но топот копыт.
Но вызов на бой громогласный.
А сон мой ещё не забыт,
Такой очевидный и властный.
В нём слово со словом другим
Сплетаются в общую песню —
Врагов примирившихся гимн.
Лишь с ним я для жизни воскресну.
Проходит наивность и свежесть
Проходит наивность и свежесть,
И мудрость, и властная страсть.
Когда-нибудь, знаю, обрежет
Мне нитку уставшая прясть.
И в этом полёте последнем
Успею, быть может, понять Смысл тёмных,
запутанных бредней,
Во сне приходящих опять.
Мне кажется, в бездне глубокой,
Где чёрен спрессованный лёд,
Старик молодой, ясноокий
Подхватит меня и спасёт.
Стихов ритмичное биенье
И тайны древних городов
Несут не умиротворенье,
А Бытия бессмертный зов.
Легко ли в новые миры вам
Открыть для ищущих портал?
Внимаем мы стихий порывам —
И вот уже грохочет шквал,
И кажется, в смятенье снова
Древнейший Хаос восстаёт.
Но брезжит твёрдая основа
Тому, кто знает наперёд:
Сквозь дым грехов,
сумятиц, козней
Дух пламенный проложит путь.
И человеком стать не поздно,
Когда поймёшь, что в этом суть.
Сны набегают неспешным прибоем
Сны набегают неспешным прибоем,
уносят с собою
Вдаль от наскучивших стен
моей старой обжитой квартиры.
Стоит ли мне возвращаться домой
на рассвете бездушном,
Если я даже, допустим, услышу будильника вопли?
Нет, это чайки, взмывая,
кричат над волною свободной,
И, просыпаясь,
я качку почую спиною усталой:
Долго стоять довелось
на вечерней мне вахте. Штормило.
Вот и приснилась постель
на шестом этаже, и, настойчив,
Бьётся сквозь стену прозрачную сна
в задремавшем сознанье,
Словно бы чайка в стекло смотровое,
будильника голос.
В такт музыке бьёт с перебоем
В такт музыке бьёт с перебоем
И хаос приветствует сердце.
Давно распрощались с покоем,
И не на что нам опереться.
В смертельном безудержном танце
Безумствует яд упоенья,
Впивая озноб диссонанса,
Летят, умирая, мгновенья —
Одно за другим, обрываясь,
Теряя последние вздохи…
В отдельности каждое – малость,
Но так погибают эпохи.
Сон сбежал – у него ворох дел,
С ним свиданья безумны и рéдки.
Ночь без сна (что ж, таков мой удел)
Провожу в виртуальной беседке.
Рифмы-фрейлины – свита из свит,
Нараспашку душа – загляните.
И пока заокóнный мир спит,
Мысли вяжутся в длинные нити.
Ночь моя – временнáя дыра.
Чтобы время убить, мало яда.
Эй, вельможи ночного двора,
Вас казнить или миловать надо?
Сон явился… потом, поутру…
Он такой вольнодумный вельможа,
Я порхаю на сонном ветру,
И прервать мой полёт – не дай, Боже…
