Сизиф
Тот камень у горы лежал веками,
Вознесся вдруг, попал в античный миф.
Он прежде был простой лежачий камень,
Но в гору покатил его Сизиф.
Сперва от страха камень впал в унынье,
Потом привык, потом вошел во вкус:
– За мной Сизиф, и ничего отныне
Я при его поддержке не страшусь.
С Сизифом мы взбираемся все выше.
Здесь наверху такая благодать!
С натугою он мне в затылок дышит,
А до вершины тут рукой подать.
Теперь Сизиф становится обузой, —
Пусть кое-чем обязан я ему.
Сам доберусь, настал конец союзу,
С ним разделять триумф мне ни к чему.
И камень вырвался из рук Сизифа.
Рассчитывал преподнести сюрприз!
А дальше все пошло согласно мифу,
Ну и, конечно, камень рухнул вниз.
Сизиф, в мотивы камня не вникая,
Сошёл с горы. За свой сизифов труд
Он взялся вновь… Его судьба такая.
Но думается мне, что мифы врут:
Сизиф, с его могучими руками,
В титановых делах своих горазд,
И на вершину водрузит он камень,
Тот камень, что Сизифа не предаст.
В России прежде, это не секрет
В России прежде, это не секрет,
Поэт был наподобие мессии.
Он был, понятно, «больше чем поэт».
Каков его удел теперь в России?
В истории немало виражей
Лихих, а что до нашего предмета:
Ни полных залов нет, ни тиражей,
Ни средств на выпуск книги у поэта.
Поэзия сегодня не в чести,
Но, видно, так язык устроен русский —
Он сам собою вольно льется в стих,
Стремится в поэтическое русло.
Ведь в нашем языке для рифм – простор,
Таится в нём соблазн такой могучий!
Слова легко сплетаются в узор,
Перерастая в магию созвучий.
Однажды всё изменится для нас.
Романтик, я наивно верю в это:
Не оскудеет русский наш Парнас,
И снова станут здесь нужны поэты.
Ладно, больше не хнычу, не плачу
Ладно, больше не хнычу, не плачу —
Грусти нет на лице моём.
Но скажи, мы поедем на дачу?
Мы поедем туда вдвоём?
Вечерком у реки погуляем,
Лес во мгле, словно старый монах.
Тишина там повсюду святая,
Не бывает такой в городах.
Жемчугами наземными – росы,
Непривычно нам падать в росу,
И, подув в расплетённые косы,
Я к восходу тебя унесу…
А проснувшись и холод почуяв,
Мы растопим в доме камин.
А потом тебе расскажу я…
Ты не едешь?! Ну что ж… Я – один.
В воздержанье постном и разночтенье
Я все лето нынче живу на даче.
Много сплю, ленюсь, занимаюсь пеньем,
По лесам хожу, иногда рыбачу…
В жизни сельской, милой – своя услада,
Ни экзаменов, ни метро, ни спешки,
Да и что еще человеку надо,
Если в дождь в камине трещат полешки…
Повезло с погодой нам, впрочем, летом:
Знаешь, очень сильно пекло в июле.
Вот и все, дружок, закруглюсь на этом.
А еще меня навещает Юля…
Кто не плакал в кайму её шали?
Не искал её глаз оберёг?
Если слёзы молитвой упали,
Тут же к ней прикасается Бог…
Ворожа временами и далью,
В чём-то пёстром с подбоем ветров,
Сном чудная, булатная сталью,
Русь моя на развилке веков.
За тропою ловцов синекуры,
Незабудкой в обрывном песке,
Набухающей жилкой Амура
На открытом восточном виске…
А цвет значенья не имеет:
Не верю в заданность кровей.
И чья душа порок лелеет —
То по делам оно видней.
Что мне до расы, рода, веры
Того, кто спину мне прикрыл,
Кто отдаёт последней мерой
И кровь, и пот, и хлеб, и пыл.
И прилагательное «русский» —
Не орден Родины моей,
Не буковки на бланке хрустком:
Скорее – это род людей.
Кто в ссадинах её запёкся
И вмёрз душой в её снега;
Своих истоков не отрёкся,
Но в ней – увидел берега.
В ней, что огромными крылами
Закат цепляя и восход,
За перелётными клинами
Не может двинуться в исход:
Где Азия с Европой сшиты
Уральским складчатым рубцом —
Растят её детей и жито,
И сто наречий под венцом.
Пусть падать камнем на Тунгуске,
Но в длань её. И «даждь нам днесь».
Я не широкий и не узкий.
Я русский. Я проросший здесь.
Если чёрная ночь на пороге
Или камнем на душу рассвет, —
Выхожу по разбитой дороге
На причалы усталых побед.
Там, за пирсом, где бранью чугунной
Прогремит быстротечная цепь,
Где швартовы капеллою струнной,
Ксилофоном – древесная крепь,
Где танцуют отважные крачки,
Тенорок проверяет буксир,
И тромбонами трубы, а мачты
В пальцах бриза – подобием лир,
Где русалочьим всхлипом у донца
Шлюпки с волнами вторят куплет —
Там оранжевым парусом солнце
В этот час завершит кругосвет.
В городе из «Линий» и каналов,
Из надгробий, арок, тополей
И закрытых каменных пеналов,
И открытых водяных полей…
Где мосты парят чугунной стаей,
Крылья разминая по ночам;
Где рассвет, в закате прорастая,
Не оставит времени свечам…
Очертанья римских геометрий
В русский возведённые предел,
В островах, не знающих безветрий, —
Вечности назначенный удел…[2]
Бились «белые» и «красные»
Бились «белые» и «красные»,
Словно кровью были разные;
За серёдку, за околицу,
И за веру, и за вольницу,
Кто за долю, кто за вотчину…
Кто: «Да будет!»; кто: «Всё кончено…»
И землице, чёрной вдовушке,
Подменили росы кровушкой…
А теперь – ищите правого,
Да без пятнышка кровавого.
Пустой кувшин с дыханьем ветра
В хоромах грома
На краю краёв,
Где шорох громок
Снеговых роёв
И ветер тесен
От напрасных слов,
Никчёмных песен
И бездарных снов,
Презрев вершины
Утончённых строф,
Поют кувшины
На губах ветров.
И мантрой чистой
Там дундук времён,
А в травах истин —
Шелуха имён…
Снова скрипки в душе. Снова холод.
Я – игла под копной тишины
У дороги, которою Воланд
Мчал избранников в вечные сны.
Я – жемчужина в смеженных створках
Во глубинах морского царя,
Под трухой удалённых задворков,
Где померкшая тонет заря.
Я – медяк, что сверкающей решкой
В мир глядит через дырку в полу,
Между шашек – забытая пешка,
Шорох книг, обращённых в золу.
Словно семя в оттаявшей почве:
Не проклюнусь – в земле растворюсь.
Словно куст в примороженных почках:
Не зацвёл – на костре разгорюсь.
Тают скрипки в душе: брызги оземь!
Тает пепел, – возможно, весна.
Вероятно, я просто не озимь…
Запах света. Скорлупка – тесна.
Не ищи в глазах моих пророчества:
Муза там…
Недорого возьмёт…
Неизбывны —
смерть и одиночество,
Остальное —
радужный налёт.
Не читай в ладони:
«Что ж там пройдено?» —
Я ни в чём не дам себе зарок.
Мне даны навеки Мать и Родина;
Прочее —
в прокат, на краткий срок…
Свинцовость туч с лазурью неба спорит,
Суровость скал – с живым огнём рябин,
Изгибы сопок к тихой глади моря
Легли узором рыже-золотым.
Но не дразните спящую пучину —
Обманчива поверхность сонных вод,
Доколе настоящую причину
Она для спора с ветром не найдёт.
И вспыхнет бунт. Безумной силы полон,
Подует ветер из морских глубин.
И станут биться в ржавый берег волны,
Гордясь шальным безумием своим.
Падёт на землю ураган воздушный,
Подымет вихрь искрящейся листвы,
Оставив мир, холодный и бездушный,
В сугробах спать до будущей весны…
Замер мир в ожидании Слова.
Жаждут кисти грядущих картин.
Молоко от небесной коровы
Расплескалось на Млечном пути.
Лижет брызги небесный котенок,
Ловит звёздных растрёпанных птиц.
Там живет мой небесный ребёнок,
Мой таинственный Маленький Принц.
Смех его шаловлив и беспечен,
Золотистые кудри до плеч.
Я живу ожиданием встречи,
Чтоб понять, и принять, и сберечь.
Нам в жизни всё отмерено, скитальцам
Нам в жизни всё отмерено, скитальцам,
И мы живём, конца пути не зная,
Любви мгновенья пропустив сквозь пальцы,
Бесценный дар на пустяки меняя.
Но души наши приросли друг к другу,
Им не помехи сотни километров,
И мысли наши сквозь пургу и вьюгу
Летят навстречу раскалённым ветром.
Мы в этой жизни одиноки страшно,
Порой беспечны и смешны, как дети,
Но верю я, что встретимся однажды
На том, никем не объяснённом свете.
Шагнём над бездной, обнимая звёзды,
Чрез Млечный Путь мы перекинем руки.
Здесь будет нам ни капельки не поздно
Сказать «люблю» без боли и без муки.
