* * *
Я счастлив снова думать о тебе,
И дум таких уже теперь не мерено.
Я радуюсь, что ты в моей судьбе.
И уходить, как будто, не намерена.
Благодарю судьбу за первый день любви.
За все другие, что еще предвидятся.
Твое молчанье и слова твои,
Как вздох царевны на влюбленность витязя.
Поэзия —
Рискованный полет.
Что страховаться
Полотном газетным?
А если падать —
Так на черный лед.
Как это и положено
Поэтам.
Сказание об Андрее Вознесенском
На Пятой авеню
Я встретился случайно
С открытым внове шармом
И с юностью своей.
На солнечной витрине
Висел пиджак печально,
Такой же, что когда-то
Носил мой друг Андрей.
Мистическое чувство
Мне душу опалило.
И распахнул я двери,
Поверив в чудеса.
Но чуда не случилось.
И я ушел уныло
От образа Андрея,
Не осушив глаза.
Я перепутал годы,
Смешал все наши даты
В надежде, что нежданно
Жизнь обратится вспять.
Но друг мой виновато
Смотрел из дальней дали,
И ничего в ответ мне
Уже не мог сказать.
…Он мчался по Нью-Йорку,
С иголочки одетый,
Как будто поднимался
Над залами Москвы.
И васильки Шагала,
Что были им воспеты,
Смотрели вслед с плаката
Глазами синевы.
В машине пел Боб Дилан,
И давней песней этой
Певец прощался с другом,
О чем никто не знал.
Последняя поездка
Великого поэта…
Но ждал Политехнический —
Его любимый зал.
…Я вижу эту сцену.
Царит на ней цветасто
Сверхсовременный витязь
И поднята рука.
Встает над залом властно
Во весь свой рост великий
Единственная в мире
Надежная строка.
Он был пижон и модник
Любил цветные кепки
И куртки от Кардена.
И шарфик à Paris.
И рядом с ним нелепо
Светился чей-то галстук,
На чьих-то старых брюках
Вздувались пузыри.
Не зря же и в стихах он
Так увлекался формой,
Что вмиг был узнаваем
Почти в любом ряду.
А что всех удивляло, —
Ему казалось нормой,
Когда бросал алмазы
В словесную руду.
Я не хочу мириться
С его земным уходом.
Не может свет погаснуть,
Когда падет во тьму.
Андрей в своей стихии,
Как Байрон, мог быть лордом.
Судьба же подарила
Небесный сан ему.
И Господа просил он
Послать ему второго,
Чтоб поровну общаться,
Он так был одинок…
Господь не принял просьбу.
Не делят Божье слово.
Жил без дублера Пушкин.
И Лермонтов, и Блок.
По синему экрану
Летят куда-то птицы.
Легки и чутки крылья,
И музыкален звук…
Но птиц тех белоснежных
Я принял за страницы,
Умчавшиеся в вечность
С его уставших рук.
В своих стихах последних
Немногого просил он:
«Храните душу чистой,
Не троньте красоту…»
Был голос полон силы.
В нем столько было веры,
Что мир, устав от крика,
Услышал просьбу ту.
Добрый порыв не бывает некстати.
Доброе слово всех прочих нужней.
Я не жалею, что годы потратил
На долгожданных и верных друзей.
Правда, обида случилась однажды:
Друг оплошал на крутом вираже
И не пришел, хоть я очень нуждался,
Горькую метку оставив в душе.
Так уж случилось…
Но все мы ранимы.
И не прощаем предательств и зла…
Встретилась ложь —
Ты прошествовал мимо,
Как мимо сердца и дружба прошла.
Добрый порыв не бывает некстати.
И ничего изменить в нем нельзя.
Я бы хотел, чтоб мне верил читатель,
Как доверяют друг другу друзья.
Младший брат Онегина
Печорин
Многому учился у него.
Мог любую истину оспорить,
Только бы добиться своего.
А Татьяне и печальной Мери
С братьями весьма не повезло.
Им достались горькие потери.
А любви – насмешливое зло.
Мой читатель уходит.
Покидает меня.
Книголюбов в народе
Меньше день ото дня.
Кто-то возраст свой лечит.
Нездоров, стало быть.
А иным просто нечем
За стихи заплатить.
Те, кто бизнесом занят,
Книг не любят читать.
Не страницы, а «мани»
Им привычней листать.
Все равно я не верю,
Что разлука пришла.
С обоюдной потерей
Не смирится душа.
Все вернется когда-то
Вновь на круги своя.
Это жизнь виновата
В том, что в панике я.
Я устал от этой жизни,
От ее проблем.
От речей пустопорожних,
Взявших души в плен.
Я устал от этой жизни,
От ее невзгод,
Где горбатится
И терпит
Горести народ.
Где история в загоне,
Прошлое – в дерьме.
«Ничего не надо помнить», —
Говорят стране.
Я устал от этой жизни,
Где порядка нет,
Потому что нашей власти
Слишком мало лет.
Ей бы надо подучиться,
Прежде чем учить
Тех,
Кто смотрит с укоризной
На лихую прыть.
Я устал от этой жизни,
Взятой напрокат…
Может, кто-то мне подскажет,
Кто в том виноват?
Северный Кавказ —
Швейцарские пейзажи.
Горные вершины,
Грусть и красота…
Мне бы здесь остаться.
Я бы славно зáжил.
Да не отпускают
Отчие места.
Сердце просит пощады.
Просит сбавить накал…
«Не дождешься награды,
Добрых слов и похвал.
И за то, что открыто,
По веленью любви
Ты чужие обиды
Принимал, как свои.
Призывал Божью милость
К тем, кто падал во грех.
И считал справедливость
Привилегией всех.
Не боялся начальству
Возражать на виду.
И менять свое счастье
На чужую беду.
И тупому молчанью
Вызов предпочитал,
Когда ложь величали,
Не стесняясь похвал.
Когда правду гноили,
Напрягая слова…»
Трудно жить в этом мире,
Если совесть жива.
Темами для будущих стихов —
Может обернуться жизнь поэта.
Вся – от торжества и до грехов,
Вся – от горькой тьмы до света.
Это только внешне о себе
Откровенно говорит поэт нам.
Речь его, по сути, о судьбе
И о буднях Родины заветной.
Время через частные черты
Снова распахнется настежь.
Все – от неожиданной беды
До чужого счастья.
У поэта нет других забот,
Как открыться людям.
Потому что в нем всегда живет
Эта схожесть судеб.
Листаю жизнь твою, как книгу…
И с незаполненных страниц
Я вновь тебе в былое крикну:
«В непредсказуемость вернись!»
Здесь без тебя так одиноко,
Как одинок наш старый дом…
И тишина глядит из окон,
Как будто спит он мертвым сном.
Я помню – детство в нем носилось.
Вился над крышей синий дым.
Тогда еще нам не грозила
Разлука взглядом неземным.
Я думал, что так вечно будет.
Ты – рядом.
А года не в счет.
Но ты ушел…
И неподсуден
Твой неожиданный уход.
Дождь барабанит в окна, словно мент.
А ветер, как тупой московский пристав,
Нетерпелив, настырен и неистов,
Шумит, надеясь улучить момент,
Когда восторжествует власть его
И он сорвет иль уничтожит что-то.
О, как же опрометчива Природа,
Одобрив это злое торжество.
Но вот уже светлеет небосвод.
Наверно, скоро стихнет непогода.
И, устыдившись ярости,
Природа
В знак извиненья —
Солнце нам пошлет.
Жаворонок где-то высокó
Начинает песню на досуге.
И поет так нежно и легко,
Словно объясняется подруге.
И плывет с заоблачных высот
Это вдохновение над бездной.
И земля, устав от непогод,
Радуется музыке небесной.
Я вернулся в прожитые годы —
В Устье – в деревенскую печаль.
Те же избы там и огороды,
Та же тишь и голубая даль.
Помнишь, в Устье мы снимали дачу?
Чистый домик на краю села…
Я любил на речке порыбачить.
Как-то раз и ты со мной пошла.
И сидели мы над гладью синей —
Два неискушенных рыбака.
И удачи мысленно просили,
Но не брали рыбы червяка.
А в лесу нас ожидали грузди
И краснели ягоды в траве.
И смотрели вслед нам с легкой грустью
Васильки на утреннем жнивье.
Слушали мы пенье птиц с тобою.
Я учил тебя распознавать
Голоса дрозда и козодоя,
Словно лес был нотная тетрадь.
В августе мы уезжали в город —
Школа, дни занятий и проказ.
Но врывался в дом сосновый шорох
И печалью отзывался в нас.
Проглядел я, как ты стала взрослой,
Потому что годы принимал шутя.
В этой жизни, как и в жизни прошлой
Все равно ты для меня дитя.
Помнишь, как по северной столице
Мы бродили в первый раз с тобой?
В первый раз пришлось нам разлучиться.
Ты осталась со своей судьбой.
Обласкал тебя и принял Питер.
Заменила Волгу нáдолго Нева.
Только что-то не являлся витязь,
Чтоб сказать заветные слова.
Время шло…
Ты замуж не спешила.
Жизнь текла, судьбу не торопя.
Как-то ты наивно пошутила:
«Нет пока похожих на тебя…»
Но свершилось все, как ты хотела.
И явился витязь в добрый час.
Сколько лет с той встречи пролетело.
Сколько счастья ожидает вас.
Возвращаюсь в прожитые годы.
В тишь лесов и запах стребунца.
Обойдя обиды и невзгоды,
Катит воды юная Тверца.
