Лев Сорокин - Рябиновые зори

За окнами
На темном небосклоне
Светлеют звезды
Дырками от пуль,
Хрипит чекист,
Зовет чекист в погоню,
Наткнувшись на порубанный патруль.

И кажется усталому чекисту,
Что, выбитый бандитом из седла,
Он умирает не в палате чистой,
А в поле,
           у кержацкого села.

Но то болезнь,
                    а не бандиты душат,
Хотел чекист подняться
                                     и не смог:
Ему не кислородных бы подушек,
Ему бы только Юности глоток!

И он в бреду увидел:
Кони скачут
Через леса
И прожитые дни.
Друзья спешат,
Кричат ему
И плачут,
Его спасти пытаются они.

Еще немного!
                  Ну, еще немного!
И он уже с надеждою глядит
На пыльную покатую дорогу,
Покрытую печатями копыт.

И он лежит,
И верит он в удачу,
Они уже близки, его друзья!
Возьмут его
                и в Юность с ним ускачут,
От старости и смерти унося.

Еще могилой больше на земле,
А дождь неделю хлещет без заминки.
И оттого
           кощунственней
                                    в тепле
Рокочут громогласные поминки.
Уже давно забыли за столом,
Зачем пришли,
О ком молчали скорбно.
А на столе,
Закапанном вином,
Сосед мотив выстукивает дробно…
Но как же быть?
Старинный ритуал
Не для покойных —
Для живых придуман,
Чтоб каждый свое сердце защищал
Таким беспечным гомоном и шумом.
А надо ли обманывать себя?
Ценней года для тех,
                               кто понимает,
Что вновь,
По-журавлиному трубя,
Не осень —
Наше время улетает.
Подумайте —
               что может быть глупей? —
Мы исчезаем в дни,
Когда мудреем,
Когда полны мы замыслов, идей,
Когда мы много знаем и умеем.
И, спохватившись,
Мы тогда спешим
Все передать друзьям,
Что только можем…

А дождь смолкает,
И не гнется дым,
По всем приметам —
Утру быть погожим.

Когда смотрю на ранние седины,
То вижу,
          как в преддверии зимы
Снега ложатся раньше
                                  на вершины,
Потом уже
               на взгорья
                               и холмы.

Зори блещут в орденских лучах,
Солнышками
Светятся
Медали.
Нет, нельзя,
Чтоб в письменных столах
Свет Победы на год запирали.

Не для личной славы вам страна
Выдала награды не жалея:
Доставайте чаще ордена,
Мир от них становится светлее.

Вон Смольный!
Словно друга я увидел!
Я говорить могу с ним без конца.
Порою годы,
А порой обиды
Разоружить пытаются сердца.

Но сердце бьет их,
Бьет, не успокоясь,
Ударом отвечает на удар,
Пока
Красногвардейцем
Смотрит Совесть,
Пока Октябрь наш —
В сердце —
Комиссар!

Берегите громкие слова!
Их народ вынашивал веками,
И у них особые права —
Над землей
                гудеть колоколами!

Как знамена,
                  громкие слова
Расчехляла Русь,
Готовясь к бою,
Если позади тебя —
Москва,
А враги стоят
Перед тобою!

Поле, что засевалось войною,
Тридцать лет распахать не могли:
Под нависшей густой тишиною
Мины взрывами
                        не проросли!
Обходили его стороною,
Горевали над гиблой землей.

…Над упрятанной в Землю Войною
наклонился минер молодой.

Как обидно, обидно погибнуть,
В мирный день помогая селу.
В дни войны, может, делали мину
Материнские руки в тылу?
Только надо над смертью нагнуться,
Отвинтить от запала Войну,
А потом —
С головой окунуться
И зарыться в степную весну!

Ах, Солдатское поле!
Пожалуй,
Не назвать это поле точней!
Вышла девочка —
                      с яблоком алым,
Нежно светится небо над ней.
И пришла золотисто пшеница
На Солдатское поле сейчас,
Чтобы в пояс
                  не раз
                          поклониться
Тем, кто землю для радости спас.

Нет, наверно, счастливее доли —
Для живущих сегодня людей:
Чтоб всю землю
                        в спасенное поле
Превратить нам при жизни своей.

Мадонны с тонкими чертами,
Христос, распятый на крестах,
Глядят печальными глазами
На асфальтированный шлях.
Колосья клонятся густые,
Как богомольцы, к их ногам:
«Не пропустите, о святые,
Беды к окрепнувшим домам!»
Но было: самоходки били,
Ломали спины у дорог.
И против танков был бессилен
Растиражированный бог.
Недаром чаще, чем святые,
За всеми селами подряд
Простые парни из России
В гранит одетые стоят.
Они пришли —
                  замолкли пушки,
Они прошли —
                  пожар приник.
И вижу: польские старушки
Украдкой молятся на них.
Хлеба колышутся густые,
И вдоль дорог шумят сады.
Не боги —
Парни из России
Их прикрывают от беды.

Скажи,
       мы приникать не стали
К могильным холмикам солдат?
И к танкам, что на пьедестале
Сейчас безмолвные стоят?
А танки в сполохах рассвета
Опять последний видят бой,
И вновь качается планета
В прищуре щели смотровой.
И танки плавятся в зарницах,
И в реки рушатся мосты,
И на броню летят в столицах
Вслед за осколками
Цветы.
Потом
Машины умолкают
На пьедесталах навсегда.
И там они напоминают
Отгромыхавшие года.
И у махин из русской стали
Качают женщины ребят…
Скажи,
       мы забывать не стали,
Что танки не отгрохотали,
Что где-то
              новые
                       гремят?

Там, где над Мамаевым курганом
Мать-Отчизна высится с мечом,
Я столкнулся с шустрым мальчуганом,
Что по камню вел
Карандашом.

Девочки из города Ростова,
Парни из сибирских городов,
Стихнув от старания большого,
Пьедестал покрыли
Вязью слов.

Как мне стало горько и обидно,
И своим не верил я глазам,
И хотелось крикнуть:
«Вам не стыдно!» —
И ударить с ходу по рукам.

Только зря, не разобравшись, судим!
Прочитал, что пишут, —
В горле ком:
«Никогда героев не забудем!»,
«Никогда солдат не подведем!»,
«Вам за детство мирное спасибо!»
И теперь я думал об одном,
Чтобы на огромной светлой глыбе
Этих слов не смыло бы дождем!

Все, что молодые здесь писали,
Я бы яркой краскою обвел!
Книгу бы из мрамора и стали
Для таких бы записей
                                  завел!
«Не забудем!» —
Кто-то пишет снова.
Все простить за это я готов
Девочкам из города Ростова,
Мальчикам из волжских городов!