Н. Денисов - Стезя

Моржам наступая на пятки,
Идем мы по лезвию дня.
В экзотике нет недостатка.
Любимая, ждешь ли меня?
Расстелена шкурой медвежьей
Чукотка – у стылых морей.
И сопки глядят с побережья
Глазами полярных зверей,
Мы вышли к горам Алитета,
Мыс Шмидта повис над трубой.
И плаванье здешнего лета
Затянуто в узел тугой.
И пристань по нитке каната
Врывается в кубрик, звеня,
В распахнутый иллюминатор.
Любимая, ждешь ли меня?

Певекский порт.
«Южак» нежесткий.
Предзимье.
Кромка сентября.
Светает.
«Маршал Рокоссовский»
Идет,
Волну винтом бугря.
И мы спешим
Под бок причала,
Круша последний
Рваный лед.
И вот по вахте
Прозвучало:
– В машинном!
Самый малый ход...
Дошли!
«Считать мы стали раны»,
И боцман выдохнул:
– Судьба-а!..
Нас молоком речных туманов
Поит Чаунская губа!

Дома как дома. Экзотичным
Он не показался, когда
Возник катерок пограничный,
А позже – киоск «газвода».

И этот пронырливый, ловкий
Портовый буксир «Капитан»,
Обвешанный, будто торговка,
Баранками шин по бортам.

Но вот мы под своды конторы,
Где важный народ, занятой,
Заходим, ведем разговоры,
Песочек хрустит золотой.

Твердят диаграммы и сводки,
Что выполнен план. И не раз!
Не только с плакатов красотки
С восторгом приветствуют нас.

Мы веселы и белозубы.
Как все на земле моряки.
Вольготно расстегнуты шубы.
Откинуты воротники.

В чукотской местности,
Где бухты мглистые,
Где с неба капает
И моросит,
Я сам от катера
Отстал на пристани,
И мне до лампочки
Стал внешний вид.

Я неприкаянно
Шатался день-деньской,
Вся жизнь дальнейшая
Была во мгле.
Спасибо сторожу,
Углу в диспетчерской,
Где спал на теннисном
Большом столе.

Входили в порт суда
Сгружать провизию,
Сугубо лоцманский
Шел разговор.
И я развел в себе
Процесс-ревизию
И вынес следующий
Приговор:

Да разве пять морей
Затем отгрохали,
Чтоб без лимита пить
В ларьке вино?
Культурным отдыхом
Заняться плохо ли,
Как полагается,
Пойти в кино?

Я не желал друзьям
Судьбы изменчивой,
Бродя по слякоти
И под дождем,
Клянусь удачами,
Любимой женщиной,
Великим Северным
Морским путем!

В чукотской местности,
У пирса талого,
Теперь метельные
Шумят сады.
А там, где мой ступал
Ботинок яловый,
Давным-давно ледок
Покрыл следы.

На скалах мыса Шмидта
Весна во всей красе,
А я в плену у быта,
Как белка в колесе.

И, черт возьми, неплохо
Верчусь до темноты,
Служа тебе, эпоха,
У камбузной плиты.

Котлеты и сардины,
С подливкою рагу!
Еще бы солонины
Достать на берегу.

Такое блюдо, слушай,
Сработал бы в поту,
Чтоб радовало душу
И таяло во рту!

Ни тоски, ни банальной грусти,
Это все испытали мы.
Только горло сжимало устье
Этой «проклятой Колымы».

Возле борта торос к торосу –
Беломраморная краса!
Только солнце смотрело косо,
Уходило, гася глаза.

Померцала построек горстка,
Будто тихий привет судам,
Будто вышли мы к черноморским
Кипарисовым городам!

Будто стало и вправду жарче,
И не вспомнить наверняка,
Кто сказал:
– Это порт Амбарчик! –
И рукою махнул, –
Тоска...

Там, в разломах низин и выше,
Ни куста, ни ветлы какой...
Но ведь теплился дым над крышей,
Но мерцал огонек живой.

Колыма – золотая река,
Это верно, взгляни только на воду
Занесло же сюда чудака,
Восторгаюсь по всякому поводу.

Танкер «Солнечный» пышет трубой
И ползет по изгибам фарватера.
Накаляется луч золотой
На туманном экране локатора.

Огрузнела, осела корма,
Осторожно и мачта качается.
«Колыма,
Колыма,
Колыма...» –
Аж за сердце мотивчик цепляется.

Но не зря он в тумане звучал
И будил берега каменистые.
Вот уж лайки бегут на причал,
Кренделями хвосты золотистые.

Петушки, Петушки, Петушки!
Пять домов у колымской излучины.
Пожалели и тут:
– Морячки!
Жаль, к оседлости вы не приучены!

Да! У нас ни кола, ни двора,
Нет нужды с барахлом канителиться.
На морях, где шторма да ветра,
Не прибыток, а мужество ценится.

Все равно хорошо в Петушках!
Да и в жизни не часто случается,
Чтобы девушка встретилась: ах!
И взаимность уже намечается.

И поселок не то чтоб дыра,
В самый раз для лирической повести.
Да и люди желают добра,
Если уж разобраться по совести.

Ну, вот и кончена работа,
А бросить камбуз нету сил.
Еще вчера бачки компота
Здесь, балансируя, носил.
Когда во льдах борта трещали
И замерзал на лицах пот,
Я здесь встречал густыми щами
Достойный Арктики народ.
Да как забыть дорогу нашу!
Я помнить, кажется, готов
И эти щи и эту кашу
Вблизи медвежьих островов.
Да ведь со мной же это было,
Моя же доля и мечта:
И мыс Шелагский в брызгах стылых,
И надоевшая плита.
Прощай, мой камбуз!
Вновь – в дорогу!
Я тыщи миль отштормовал.
Братва кричит:
– Налейте коку!
Полней, как нам он наливал...
Мне руку жмут,
По-флотски – «краба»:
– Ступай! О чем еще жалеть...
Мне эти пять ступенек трапа.
Что пять морей преодолеть.

Была лишь призраком уюта,
Всего углом очередным –
Два на три зыбкая каюта
С иллюминатором двойным.

Но, драя палубы «корвета»,
О трап сбивая каблуки,
Я, как Господь, в каюте этой
Прожил не худшие деньки.

Там пахло русскою махоркой
И табачком далеких стран,
Там грохотал за переборкой
Сам Ледовитый океан.

Но было празднично, однако,
Открыть полмира за бортом.
Да и тепла хватало с гаком,
Еще осталось на потом,

Когда уже от вьюжных кружев
Последний индевел причал
И экспортировали стужу
Ветра Аляски по ночам,

Когда душой на берег рвался,
И знал, назад не поверну,
Как с отчим домом, с ней прощался.
Доныне чувствую вину.

Еще держалось лето,
Но с моря гнало лед.
Я думал не об этом,
Ныряя в самолет.

Отпрянули олени,
И дрогнуло шасси.
Я в мыслях был в Тюмени, –
И мчался на такси.

И ощущал всей кожей:
Вот выбежит родня!
Слегка кивал прохожим,
Кто узнавал меня.

В богатой шубе жаркой
Я мчал, как бы сквозь сон,
Выдерживая марку,
Арктический фасон.

Среди льдов в разводьях узких,
Вдалеке от мест жилых,
Сколько я душою русской
Пережил картин былых:
И в каюте одиночной,
И на баке хлопоча,
На корме – в работе срочной,
Душу Арктикой леча.
Пусть встречала, привечала
Не теплом родной избы –
Хрусталем сосульки малой
Возле камбузной трубы.
Да матросскою столовой,
Да ожогами в мороз,
Где мираж в дали бедовой:
Поле с рощицей берез!
До сих пор в причудах света
Так и вижу наяву:
Кто-то в белом поле этом
Косит белую траву...