class="p1">Душно и тряско в вагоне,
стены трещат и скрипят,
и пассажиры
как кони загнанные храпят.
Мне бы на воздух из клетки,
в свежую звездную ночь;
время подобно рулетке -
не отпускает нас прочь.
В стороны брошены руки,
жаром пылает лицо.
Мы в заколдованном круге -
царствует … колесо.
Нет, не бывает у круга конца
Жизнь многолика
как дщерь и старуха.
Понтий и Иешуа -
два близнеца,
вечная сутолочь
тела и духа.
Инь-ян,
Ормузд и Ариман,
добро и зло -
как я и тень
неотделимы друг от друга.
Кто начал:
ветер или вьюга,
первичней что:
иль ночь иль день,
небесный свод иль океан -
О, вечная проблема круга.
Взирая по ночам на небосвод
как в отраженье собственной души,
пытаюсь я в мерцающей тиши
свой динамичный разгадать кроссворд.
Но в перекрестье строчек и столбцов
не нахожу ответа для себя,
какое у истории лицо
и какова грядущая судьба.
Над моим изголовьем
на черном панно
журавли среди лотосов
машут крылами.
Может быть, это – мы
в том забытом «давно»,
перестав изъясняться друг с другом
словами.
Все реже и реже
я плаваю в озере слов.
Беззвучной листвою
усыпана водная гладь,
безмолвьем таясь,
глубина поглощает весло,
и лодка, запутавшись в лилиях,
в дрейф залегла.
Уста мои сомкнуты
горечью красных рябин,
ознобом травы,
испытавшей изморози гнет,
и сбоем в работе
моих кровеносных турбин,
всеобщей неясностью,
что же нас в будущем ждет.
То, что слаще белого хлеба,
то, что выше звездного неба, -
горизонты моих желаний,
беспредельные дали души -
вырвусь к ним из бытийного склепа.
Мне грядущее тем уже лепо,
что в его сверхобъемном плане
ни о чем не придется тужить.
В параллель мировому стрежню,
перестав быть вчерашне-прежним,
я вольюсь в многоликую стаю
и фотоном любви истаю.
В любом из нас
есть чувственная сила.
Она, от нетерпения дрожа,
иных – в постель клала,
меня же – возносила
в незримые созвездья миража.
И оставляя в забытье рассудок,
я ощущал распахнутой душой,
как тайный мир,
нам некогда чужой,
сплетая день и ночь как инь и ян,
в объятьях суток,
становится для всех землян
к их чувствам чуток,
даруя всем и мне
прикосновенье чуда.
Сюжет рыбацкий мне знаком
Сюжет рыбацкий мне знаком:
я силы берегу,
а время – трачу,
слежу за отраженным поплавком,
надеясь не на труд,
а на удачу.
Пусть рыбка золотая принесет
не новую старуху, не хоромы,
не банковский валютный счет,
не виртуальный мир на сидиромах.
Мои желанья
во сто крат скромней,
мне более чем у других -
не надо.
Имущества и слаще и срамней
гармония с природой -
мне награда.
В ночи,
когда Человек
лучше видит самого себя,
скрипя,
ключи
отворяют дверь в Незнаемое.
Мое тайное -
становится явным,
случайное-
главным,
крайнее -
данным
в своей нужности.
В сущности
этим и занимается поэзия,
грезя
о несбыточном.
Но если быть точным,
то грезы -
это самая что ни на есть Реальность
Суть жизни -
не криальность,
а стремление к негэнтропии,
к утопии.
«Жизнь -
это и есть преодоление Утопий»*
__________
*О. Уайльд
Мчась по кругу,
повторяю
наяву я и в бреду:
прошлого – не потеряю,
новое – приобрету.
Бифуркация – рожденье
новой сущности -детей,
станет центром притяженья
и началом продолженья
древнемудростных идей.
Зло
как тень добра
отрину
и с орбиты сброшу вниз -
будет райская витрина,
а не суетная жизнь.
Но не стану манекеном,
повторюсь самим собой -
и в потомках будут гены
полновесной жить судьбой.
В юности – жаждешь действовать
В юности -
жаждешь действовать,
в старости -
ищешь суть.
В рай на автобусе рейсовом
нас не отвезут.
Только лишь тропами горными
можно наверх взойти,
только виденьями горними,
только мыслями гордыми
можно себя найти.
Циклоида жизни
бросает то в холод, то в жар,
то-наверх,
то – вниз,
возвращая в исходную точку.
А мне – как попасть
на орбиту далеких Стожар,
стартуя фотоном с Земли в одиночку,
чтоб там,
задержавшись на несколько местных минут,
продолжить свой путь сквозь Галактики
дальше и дальше,
разорванный круг
превращая в спиральный маршрут,
не все понимая,
но вовсе не чувствуя
фальши.
В каждом из нас
есть поэт и художник,
сыты трудом мы,
а творчеством – живы.
Если уходим,
то прахом ничтожным
мы удобряем грядущего нивы;
но остаемся в земной ноосфере
замыслом нашего вечного ралли,
чтобы потомок,
в наш разум поверив,
дальше раскручивал
мудрость спирали.
Поставьте на могилу мне плиту
Поставьте на могилу мне плиту
с изображением двойной спирали:
когда-нибудь
я вновь сюда приду,
пройдя сквозь все космические дали,
скажу потомкам:
Здрасте… вот и я…
Все повторимо…
кроме Бытия.
Мы – из Арктиды.
Там ныне царит океан,
и лед как экран
глушит голос былой ойкумены.
О ней ничего не рассказывал вещий Боян,
о ней в «Житиях»
ничего не прочли игумёны.
И все-таки
вновь пролетая над этой страной,
я чувствую:
что-то
незримо в меня проникает,
в душе прорастает
лежавшее долго зерно,
и листья и корни
истоки и устье смыкают.
Когда-то
отсюда, из этих первичных краев
как птицы на юг,
в неизведанность мы устремились,
нас гнал
любопытства извечный таинственный зов,
мы счет не вели
позади остающимся милям.
Пройдя сквозь Сибирь,
разбрелись вдоль Яксарт*– Сырдарьи,
арийским трудом
создавая сады и посады.
В Урарту и Индии
древние наши цари
кормили людей
освященным кусочком прасада**.
Позднее пасхальным назвали его куличом,
вобравшим и душу и плоть от далекого предка,
с которым в едином слиянье
плечо о плечо
живем,
вспоминая свое изначалие редко.
Другая же ветвь наших
